Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дознаватели по делу Панова были озадачены тем, что этот рабфаковец не только поддержал все тезисы оппозиции, но в какой-то момент даже вынашивал идею стать делегатом от оппозиции на областной партконференции. Панов свои «колебания» объяснил следующим образом: «Меня смутила форма дискуссии, мне показалось, что „нет дыму без огня“».
Вопрос: Читал ли нелегальную литературу и пытался ли достать?
Ответ: Не читал, я сознательно не хотел доставать.
Вопрос: Заявление подал по собственной инициативе?
Ответ: Нет, предложили в контрольной комиссии.
Организационно он никогда не был «связан» с Кутузовым, но «беседовать приходилось. <…> Специально для вербовки не агитировал, а товарищеские беседы были».
Но все это происходило в далеком прошлом. Сейчас же Панов пытался убедить комиссию в том, что от его «оппозиционных взглядов» ничего не осталось. Как и все, он детально проработал решения партийного пленума. «Раз подчиняюсь, значит, считаю решения правильными». Резкий и прямой тон Панова, грубость формулировок, а также смесь наивности и убежденности были главными штрихами в автопортрете подлинного, несколько неотесанного представителя рабочего класса.
Представляя дело на общем партсобрании 27 апреля, Кликунов сказал, что «т. Панова смущали некоторые вопросы оппозиции, которые разъяснению путем товарищеских бесед не поддавались». Вопросов и выступающих не было, и рекомендация бюро «вынести выговор» не встретила возражений[1719].
Некоторые из представших перед проверочной комиссией рабочих не могли отрицать свою очевидную оппозиционную деятельность. Например, Яков Артемьевич Кочкуров, сын рабочего и герой Гражданской войны. «Без отца остался 13 лет. На чужую работу пошел с 9 лет, потом военная служба, затем работал грузчиком, на железной дороге, на кожесушилке. После революции был членом полкового комитета. Был на фронте против чехов. 20‑й год ездил по ликвидации банд. Имею два ранения, полученные в гражданскую войну».
Но Кочкуров был идейно близок с Кутузовым и неоднократно с ним общался:
Вопрос: При каких обстоятельствах подписал платформу?
Ответ: Местные лидеры, узнав, что я в первый раз голосовал по-оппозиционному, предложили мне платформу, я спрашивал, от кого она, мне объяснили несколько раз, после некоторых колебаний подписал.
Вопрос: Ходил ли на квартиру к Кутузову?
Ответ: Нет, и ни каких связей не имел. <…>
Вопрос: Был ли в курсе осуществления работы оппозиции?
Ответ: Нет, никого не знал.
Вопрос: Интересовало ли, к чему ведет кутузовщина?
Ответ: Нет.
Вопрос: Пытался ли кто переубедить?
Ответ: Да, Бердяков. Начал, но не кончил. Помешали. Пытался выяснить по Китайскому вопросу, крестьянскому вопросу и Англо-русскому Комитету.
Вопрос: Что побудило склониться к оппозиции, факты или документы?
Ответ: Частичные явления в жизни, появившиеся, как будто подтверждающие эти неопубликованные документы, в результате чего и запутался.
Риторический маневр, связанный с «солнечным затмением», спас Кочкурова от верного исключения. Он утверждал, что «запутался». «Общий уровень» Кочкурова, как утверждалось, был низким, и поэтому он шел на поводу: во многом данный партиец не разбирался – «вследствие слабого его общего уровня и трудности совмещения для него академии и теории». То был явный случай упадничества. Волков подпевал: «Я говорил с Кочкуровым по Китайскому вопросу и убедился, что он переоценивает роль личностей в истории. Общее же впечатление такое, что он был основательно поднакачан». Но, отмечал член бюро, необходимо было принять во внимание его «недостаточную теоретическую подготовку». Как выразился Образов, «его что-то захлестнуло. Кочкуров говорил мне, что ему это непонятно. Конкретные мелочи Кочкурова, видевшего в жизни кой-какие, хотя и мелкие, ненормальности, заставили его в момент дискуссии свихнуться».
К весне 1928 года он пришел в себя. «У Кочкурова больше искренности, чем у других оппозиционеров, – заявил Кликунов. – Отношение к кутузовщине другое и вообще больше положительных сторон, а потому напрашивается более мягкое решение». «Теперь, после этого урока он не будет так необдуманно поступать», – заметили его доверчивые дознаватели. Ячейка возьмет на себя ответственность за «обработку» сознания Кочкурова, дабы удостовериться, что он вернулся в нормальное состояние[1720].
В том, что удалось Кочкурову, 23-летний Моисей Луговиер потерпел неудачу. Годы, проведенные им в качестве кузнеца, составили впечатляющий рабочий послужной список. «В летние перерывы в бытность на рабфаке тоже чернорабочий». Поначалу неподобающее поведение Луговиера во время дискуссии выглядело не страшнее, чем поведение Кочкурова: он был обвинен в чтении запрещенных материалов. Однако в отличие от Кочкурова Луговиер был лишь кандидатом в партию и говорить мог только в условном наклонении. Выяснилось, что Луговиер читал кое-какие нелегальные документы, например «написанное карандашом» завещание Ленина, «хотел почитать убедиться». Он не голосовал «контрабандой», но, если бы «имел право», «подписал бы платформу». Завещание он читал и отдал потом Пархомову, вместе с которым жил.
Вопрос: Ты говоришь, что не имел возможности разобраться, кто прав, и в то же время в коридоре ты дебатировал вопрос как оппозиционер. Как это понять?
Ответ: Я не пропагандировал, а были сомнения, благодаря своей политической близорукости.
Все это не вызывало доверия. «Луговиер оппозиционер с детским сердцем, – заявил Фельбербаум. – Он выгораживает себя. Нет откровенности. Он ходил вместе с Пархомовым и предлагал читать нелегальную литературу, здесь же он говорит, что не пропагандировал. Путается в ответах. <…> Раз он сам говорит, что у него было предвзятое мнение, что он давно был заражен. Заявление подал под страхом исключения». Курасов повысил градус обвинений: «Поведение во время дискуссии у Луговиера было „львиное“, здесь он отрицает, что пропагандировал, на самом деле видевшие его в момент дискуссии могут без преувеличения сказать, что он вел себя истерично».
Луговиер положил свою «истерию» в основу защиты: у меня сложилось «предвзятое мнение», идея фикс о правоте Кутузова, радостно уверял он. Маневр оказался тщетным: Луговиер, заключили следователи, не оступившийся коммунист, а вообще не коммунист. «Перед нами <…> фракционер, провалившийся на кандидатском экзамене». О временном «затмении» речь могла идти только тогда, когда политическому заблуждению предшествовала надлежащая сознательность[1721]. Объясняя свое поведение тем, что «доверился авторитету лидеров оппозиции и их авторитет противопоставил партии», Луговиер проявил «крайнюю неискренность». В заявлении об отходе он «не указал ни одного факта о деятельности других групп томских оппозиционеров, с которыми он сталкивался»[1722].
Не в лучшем положении очутился другой кандидат в партию, 25-летний Айзик Неухович Борер. Сын еврейского учителя, он «занимался своим трудом с 15 лет, затем работал на кожевенном предприятии у частного хозяина». Как комсомолец Ляховского района участвовал в продналоговой кампании, двухнедельнике топлива, борьбе с бандитизмом. В 1925 году стал кандидатом партии по 2‑й категории (непроизводственный рабочий) и был направлен на томский рабфак[1723]. Несмотря на «шесть с половиной лет работы на производстве», Борер показал во время дискуссии «невыдержанность», можно даже сказать – «наклонности к фракционности», ворчали по этому поводу в партийном бюро. Он читал рукопись – получал от Луговиера – и
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература