Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немного погодя заговорил Фери.
— Ну, что скажешь?
— О чем?
— Об этом стаде.
— А где оно?
— Не видишь?
— Нет, — говорю я изумленно.
— Раскрой глаза пошире!
— Разыгрываешь?
— К сожалению, нет, — сказал Фери с горькой улыбкой.
Шесть свиней показались из-за мельницы.
— Надеюсь, теперь видишь. Это наше стадо. Шесть-семь свиней здесь да столько же на другой улице, и все. А прежде? Бывало и по сто пятьдесят зараз.
Животные с трудом брели посреди дороги. Одна свиноматка с большими, отвисшими сосцами и ввалившимися боками буквально шаталась, как заколдованное мифическое божество.
— Смотри, — кивнул он на свинью.
— Страшно!
— На днях она опоросилась.
— Как же можно тогда выгонять ее на пастбище?
— А так, что нечего есть, пусть ищет, роет.
— А поросята?
— Бросила их. Они сразу из нее все вытянули. В кровь изгрызли соски.
— Совсем не было молока?
— А с чего ему быть? Двое поросят уже сдохли. Да и ее скоро можно будет тащить на свалку.
— Чья это свинья?
— Пала Н. Они и не расстроятся, если она околеет, по крайней мере не будут видеть, как она страдает. Продать? Да она никому не нужна. Недавно кто-то задаром отдал телят тому, кто мог прокормить их. А если не находили таких… прогоняли за огороды. И я скажу, лучше бы все сразу передохли. Нет человеку радости ни в чем. Корм, что оставляют скоту, идет для поставок. А остальная скотина? Я уже третий год не резал, хотя прежде откармливал каждый год двух поросят. Кому? Зачем? Государству? Только запаршивеешь, провоняешь да измажешься из-за них. Ни за что! Скажи, куда все это приведет? Неужели не ясно, что это же сплошное разорение страны? Дураков нет работать с охотой; большинство земли под паром. То, что засеяно, облепили вороны, повыклевали. Да им и выклевывать-то нечего, зерно оно прямо наверху лежит. Пока была хорошая погода, не было семян, забрали все до последнего зернышка, а когда, наконец, привезли откуда-то, уже зима наступила. Слыханное ли дело — в декабре сеять? Венгрия не Месопотамия! Ты думаешь, с этим считаются? Объявили, что надо сеять, а кто не сеет — саботажник. Надо сеять? Ну, хорошо! Тогда пошли, посеем в грязь, божьим пташкам… Вот что это за мир! Газеты расписывают, что в Югославии то да се, судебные исполнители уступают друг другу дверные ручки. Все знают, что и у нас то же самое, только газеты об этом не пишут. Знаешь, кого привезли сюда проводить реквизицию? Цыган. Совет платил им по сто форинтов, но и те только один день выдержали. Уселся один цыган на цементные ступеньки совета и начал кричать, лучше арестуйте, а он не пойдет больше. Ему работу обещали, а не дома обыскивать да чердаки прочесывать… Вот так и живем. Идет весна, пропади пропадом, что еще может пропасть.
Действительно, пришла весна, но не все пропало. Фери, который только после сорок седьмого стал обладателем двенадцати хольдов, а прежде был бедняком, вопреки своим зарокам, пахал и сеял. Не из страха, а в силу извечного повеления труда…
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
Пришла весна, и пришли новые годы. Должны были наступить пятьдесят шестой, пятьдесят седьмой, пятьдесят восьмой годы, чтобы Фери мог снова стать на ноги. Пока зажили его раны, пришел пятьдесят девятый год — год кооперирования. Вступлению в кооператив он сопротивлялся всего два-три дня. Ему стало ясно, что неминуемое, которое вдобавок таит в себе новые возможности, нужно принять. Ему было тогда тридцать девять лет, он был еще достаточно молод, чтобы надеяться. Земля остается землею, — успокаивал он себя, — солнце солнцем, зерно зерном. Люди? Глядишь, и они не погибнут. Хуже, чем в пятьдесят втором, все равно быть не может. Понятно, его боязнь прошла не совсем. С несколькими крестьянами он пошел агитировать по улицам: не мучайтесь, все равно напрасно, вступайте, а там как-нибудь уладится. Его и в правление-то, наверное, потому и выбрали, что он по-человечески мог объяснить, что возможно и что невозможно.
В его поведении и тогда было что-то от психологии «посторонних». Он шел агитировать не с теми, кого прислала область, — с ними он не брался. Чувствовал ли он их чужими? Или он еще носил в себе травму пятидесятых годов и их считал посторонними, а вместе с ними и всех тех, кто являлся представителем власти? Или только их методы, форму считал чужой? Без конца убеждался я, что добрые намерения и принципы терпят поражение из-за неуклюжей тактики, не считающейся с традициями и психологией. Среди многих вещей я упомяну сейчас только одну — способ отмечать праздники.
Праздники всегда немного символически хранят исторически сложившийся характер, темперамент народа. Поэтому каждый человеческий коллектив может отмечать праздники лишь соответственно своему вкусу, на свой лад. Однако в В. не раз случалось так, что из чрезмерного политического усердия хотели использовать именно праздники, чтобы — бог знает, кому — доказать тягу крестьян к социализму. Праздник, — думали они, — да это же развлечение, отличная приманка. Устраивали демонстрации с музыкой, транспарантами. И в других деревнях это произвело бы неприятное впечатление, а не только в чисто кальвинистском селе. Словно заставляли крестьян глотать медом мазаную соль. Чтобы они ходили кругом по своей деревне и вдобавок еще и пели? Да крестьянин безропотно возьмется обработать десять хольдов кукурузы, чем нести портрет или флаг, — это уж нет! А сельские руководители думали, что предают свое дело, самих себя, да что там, весь лагерь мира, если делают не так, как в Москве, Будапеште или других городах, где существуют подобные традиции. Они искренне хотели праздновать: что же им оставалось делать? И они сами шли на демонстрации с лозунгами и флагами и, хоть и неумело, пели революционные песни. Крестьяне из-за плетней испуганно смотрели на них, отчасти побаиваясь, поскольку сами саботировали демонстрацию, а отчасти, пожалуй, смущенные этим зрелищем. Они чувствовали себя так, славно стали свидетелями непристойного дела.
По-моему, такие бесчисленные мелкие, отталкивающие факты способствовали тому, что крестьяне и, лично Фери, много раз только из-за плетня наблюдали за ходом истории.
Я потому говорю сейчас об этих вещах, что они продолжают скрываться в душе неулаженными. Правда, их все не перечислишь, но о них нельзя забывать. Это из-за них испуганно, с тяжелым сердцем идет Фери на праздник двадцатого августа, из-за них часто молчит
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза