Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перевод Т. Воронкиной.
Эндре Герейеш
КЛАССОВАЯ БОРЬБА В ШЕСТЬ УТРА
— Эй, сынок! — кричит дядюшка Питьо Колесар, и его зычный, как военная труба, голос — точно удар в спину. — Иди сюда, сынок!
Едва я увидел их, у меня мурашки забегали по коже. Пригнувшись, я хотел шмыгнуть мимо, но этот маневр был приостановлен громовым окриком. Тогда я обернулся, придал своему лицу, — надеюсь, что удачно, — радостное выражение и вошел в купе. На обтянутых зеленым дерматином сиденьях громоздились трое: дядюшка Питьо Колесар с отшлифованной, как бильярдный шар, головой, старик Шайго и Бимби Сабо. Поезд наш грохочет по рельсам в стуже февральского утра, за окнами густая промозглая тьма. Как поступает обычно человек при таких обстоятельствах? Шумно раздвинув дверь, с широким и громким приветствием протискивается в купе и после звонких и крепких рукопожатий вступает в оживленную беседу, отдавая должную дань патриархальным традициям своего села. Приятно в тепле, под дружелюбными взглядами расправить конечности и, уподобляясь пеликану, вскармливать отеческое расположение дядюшки Питьо. Но вместо этого, я, механически улыбаясь, придумываю отговорку. Истинные причины здесь неприемлемы; что если скажу, что некогда, надо готовиться к экзаменам! Пожалуй! Я в отчаянии ищу способ, чтобы спастись.
По пути на станцию мне встретился Мики Батони, мой бывший школьный товарищ и сосед по парте. Мики с бестактностью трезвого и более или менее отдохнувшего человека приветствовал меня, хлопнув по спине, и тут же стал распространяться о выпавшем на его долю счастье. «И чего ты не женишься, старина? — спросил он горячо. — Ну что за жизнь одному в этом бездушном каменном мире? А вот если бы около тебя пищали твои птенцы, старина!..» И тут же в кромешной тьме, скользя по мокрым шпалам, он достал бумажник и стал показывать фотографии своего дитяти. При свете спичек. (Двадцать четыре снимка!) Я спал всего-навсего часа два, — слишком затянулась пирушка, начавшаяся, как обычно, вялым чоканьем, — у меня еще не вышел хмель из головы, мутит, болит голова, хочется спать. Спать или, спрятавшись подальше от людей, уйти в аскетические размышления. «Женись, старина, — трещит Мики Батони, — ты ведь знаешь мою жену, но погоди, ведь вы давно не виделись, погляди, какая славная вышла из нее молодуха, на вот, дружище, посмотри!» (Снова двенадцать фотокарточек!) Я слушаю излияния счастливого главы семейства, и в душе моей начинают шевелиться мрачные чувства. «Мики, ты идиот, — думаю я о нем без всякого почтения, — ты трезвый осел, ты, ты толстокожий бегемот, человек с упорядоченной душой, вот почему я никогда не мог считать тебя настоящим другом! Ведь тебе и в голову не приходит, что меня сейчас, в это утро, меньше всего интересует твое потомство и твоя славная молодуха. Тебе, дурню, не понять, что мне трудно покидать эти места, что и теперь, несмотря на двухлетнее отсутствие, меня гложет тоска по родному краю и так тяжело оставлять Эдитку. Моя душа взъерошена, словно стог после урагана, а ты еще дразнишь меня своей устроенностью!»
Раздражение мое улеглось лишь с прибытием поезда. Я вскочил в последний вагон, призванный защитить мою персону от благополучия Мики, и это мое освобождение наполнило меня такой радостью, что я даже помахал ему рукой на прощанье. Он стоял под фонарем, махая, потом указал на свое обручальное кольцо и стал нежно укачивать собственную руку. Еще раз обернулся, еще раз помахал мне и пошел на завод. И при всем, подлец, даже не опоздает на работу! Темнота заглатывает его фигуру, и для меня начинается жизнь! Сейчас найду приличное купе, почитаю минут десять, затем на боковую и — спать до самого Пешта…
— Эй, сынок! — кричит старый Колесар, и его зычный, как военная труба, голос — точно удар в спину. — Иди сюда, сынок!
— С добрым утром, дядя Питьо! — говорю я в отчаянии. — Что, решили прокатиться?
— И не куда-нибудь, а в Пешт! Едем учиться, сынок, на старости лет. Поставили новую машину, вот и едем ума-разума набираться.
— В ульти играете?
Дядюшка Питьо, опешив, уставился на меня, его объемистый живот укоризненно колыхнулся.
— Ну уже и ульти… Ах ты, горожанин несчастный, ты уже ульти со шнапсером путаешь?!.
— А вы заходите, — улыбается мне, ерзая на месте, Бимби Сабо и поспешно расстегивает ворот своего железнодорожного кителя. — Заходите!
— Скажу тебе, сынок…
Я с ужасом смотрю на дядюшку Питьо — вот сейчас начнет он свои анекдоты, так что задрожат стены.
— Вспоминается мне сейчас тот веребейский бондарь! Он тоже ушел из дому в город, а потом…
— Хоть ты и заделался столичным жителем, браток, — прерывает дядюшку Питьо старый Шайго, и я с благодарностью гляжу на него: его песенки я тоже знаю все наизусть, но, по крайней мере, дядюшке Питьо не удастся теперь рассказать историю веребейского бондаря. — Хоть ты и столичный житель, а все ж не побрезгуй зайти к нам в купе, авось, не завшивеешь!
— Ну так как? — улыбаясь ерзает Бимби. — К нам?
«Господи на небеси, не оставь меня — спаси! И скажи, если бы у тебя так же шумело в голове и слипались глаза, ты бы вошел к ним? Сейчас дядюшка Питьо начнет пережевывать свои старые анекдоты, и, если я не буду ржать при этом, расскажет дома отцу, что я грустен и болен, что меня загубили пештские
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза