Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горсунов был рабочим, его старались щадить, но не прошло и месяца, как пришлось вызвать его в бюро в третий раз. Кликунов опять вещал: «В первый раз было вынесено постановление „не считать оппозиционером“ вследствие того, что, исходя из его заявления и ответов, формально мы не могли вынести иного решения». Затем были получены сведения, что Горсунов поддержал оппозицию, но, принимая во внимание, что во фракционной работе он не участвовал, на втором заседании постановили вынести выговор. «Недавно бюро узнало, что он посещал нелегальные собрания, и нужно пересмотреть вопрос, т. к. Горсунов дважды водил за нос бюро, упорно отказываясь от фракционной работы». Пришлось поручить рабочей тройке бюро ячейки «выяснить путем очной ставки вопрос о посещении Горсуновым нелегальных заседаний и о результатах доложить бюро»[1664].
Однако расследование, дознание, установление фактов не было главной задачей проверки. В конце концов, к началу работы проверочной комиссии в руках аппарата были уже все нужные факты, касающиеся нарушений того или иного студента: контрольные комиссии и ОГПУ сосредоточили у себя весь нужный материал. Зачем опрашивать студентов о хорошо уже известных обстоятельствах прошлогодней дискуссии? Использование жандармских выражений для описания работы партпроверкомиссии обычно вызывало негодование. Партийцы жаловались, если кто-то прибегал к некоммунистической терминологии: «сыщик», «слежка», «допрос» и т. п.[1665] Ввиду того, что проверяющие и проверяемые имели общую цель – диагностика сознания, – работа партпроверкомиссии была больше похожа на инквизицию, чем на обыкновенное судопроизводство.
Вопреки расхожему представлению о средневековой инквизиции как безжалостном орудии выкорчевывания ереси, от инквизитора требовалось то же отношение к подозреваемому, что и от адвоката-защитника к современному истцу[1666]. Церковники настаивали, что допрос еретиков должен исходить «не из жажды мести, а из любовного позыва навести на путь праведный заблуждающихся братьев»[1667]. Подобным образом главная миссия партпроверкомиссии заключалась в искоренении сомнений и инакомыслия, с тем чтобы коммунистическое сознание опять засияло в душах ошибавшихся товарищей. Оппозиционеров заставляли опомниться и вернуться в лагерь ЦК, но это воспринималось не как голое насилие в отношении внешнего врага, а как важная часть заботы о товарищах из родной ячейки, затрудняющихся в выборе. По мнению «чистильщиков», свободный выбор и насилие не исключали друг друга. В процессе исправления и просвещения, к которому партия обязывала оппозиционеров, можно было пользоваться силовыми рычагами – добавочной общественной нагрузкой или наказанием, – но только для того, чтобы подтолкнуть внутренний духовный прогресс.
Наше сравнение института партийной чистки с инквизицией структурно, а не исторично: ни о какой преемственности, ни о каких влияниях речи не идет. Вместе с тем необходимо заметить, что в России были институты духовного покаяния, неявно интегрированные в пенитенциарную систему, в известном смысле аналогичные инквизиции. У структур этого типа было три задачи: 1) нижний уровень: персональное спасение души еретика или по крайней мере облегчение ему загробной кары; 2) средний уровень: реализация замысла Бога о конкретном человеке – в этом смысле инквизиторы выступали орудием Бога; 3) высший уровень: реализация идеи правильной христианской власти в целом – выстраивание духовной власти, сопутствующей светской.
Если мы посмотрим на ЦКК в этом смысле, то аналогия довольно явна: партийные следователи 1) персональный план: способствуют совершенствованию и исправлению коммуниста; 2) средний план: обеспечивают правильное развитие ВКП(б), направляя ее движение и реализуя замысел Истории в ее отношении; 3) высший план: обеспечивают движение на пути к коммунизму ВКП(б) как общественной организации, части революционного коллектива взятого в целом. Собственно, поэтому ЦКК находилась внутри партии, а ОГПУ – это «светская власть», у которой была своя, отличная от партийной светская («советская») ответственность за правильное строительство коммунизма.
В центре проверки стоял диалог между отступником и его вчерашними товарищами, ставшими сегодня его судьями. На первый взгляд перед нами противостояние, конфронтация. В то время как оппозиционер пытался минимизировать свою вину, следователи подозревали, что она глубже, чем казалось. Накаленность противостояния подчеркивалась похвалой умелого следователя их способности «раскусить» обвиняемого[1668]. Но роль «непогрешимого» и «искушенного» герменевта не сводилась к тому, чтобы просто заставить обвиняемого говорить, – не менее важно было определить его «нутро». У партийца, искренне сожалевшего о содеянном, было легко на душе: он поддержал оппозицию «механически». Двадцатипятилетнего Павла Яковлевича Солоницына, например, «побудили к уклону <…> некоторые сомнения», а потом читка стенограмм. Флюкова «ввели в заблуждения мелкие факты извращений и выступления оппозиции»[1669]. «Скажу откровенно, – начал Уманец, – я не уловил оценки политической линии и рассмотрел ее только как добавление к тезисам ЦК на 50%». Уманец был «совершенно пассивным во время дискуссионной борьбы», так как «для меня не было ясно». Казанцев стал жертвой внушения: «Беседы и посещения Кутузова, конечно, были, но чисто академические. Были, конечно, разговоры по дискуссионным вопросам, и особенно возражать я ему не мог вследствие слабости относительно теоретической моей подготовки»[1670]. Но все это были мимолетные заблуждения. У Луня, голосовавшего за контртезисы, не было «сейчас каких-либо сомнений или разногласий. <…> Все кажется ясно». Однако, если оппозиционер был неискренним, он выдавал себя «нерешительностью» и «непрямолинейностью». Стараясь скрыть свои истинные воззрения, он симулировал «непонятливость», комкал ответы, сам себе противоречил.
Несмотря на значительное ужесточение наказаний по сравнению с 1924 годом, товарищи настаивали не на возмездии, а на объяснении. Нам нужны, утверждали они, «не запугивания, а разъяснения»[1671]. «Нам нужно знать, от кого вы получили эти [нелегальные] документы», – говорилось оппозиционеру «не для того, чтобы по отношению тех товарищей применить инквизицию наказание. Нам нужно знать правду, нам нужно знать тех товарищей, которые, может быть, сбились с прямого и верного пути, для того, чтобы вовремя их выправить и помочь им уяснить их ошибки и разобраться в той обстановке, в которой они оказались»[1672]. В какой-то момент у Шапиро спросили: «Что ставите перед нами – перед партией – лично для себя, что бы хотели?» «Хочу работать, хочу быть в партии, чтобы вместе с Вами опять работать, – ответил он. – А что бы Вы хотели?» – «Сохранить члена партии»[1673]. Несмотря на разную «племенную» (партийную) вовлеченность, у работников партии и подозреваемых в оппозиции сохранялся общий язык, общие предмет и тема для разговора.
Если посмотреть на эти разговоры как на «ритуалы» в оптике Дюркгейма, то становится понятно, что они должны были восстановить утраченное единство некогда монолитной (как предполагалось официальными властями) группы, сделать его «видимым», «ощущаемым» здесь-и-сейчас. Ведь, как указывает Дюркгейм, соплеменникам мало просто знать о единстве. Его нужно еще и чувствовать, утверждать в собственном духовном мире. Социальное единство, таким образом, производилось
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература