Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смилга считал, что колебания отдельных лиц в ту или иную сторону не имеют никакого значения:
Делать сенсацию из каждого такого колебания могут только политические банкроты. Сталин – Бухарин – именно политические банкроты, которые уже давно борются за сохранение своего «руководства» не методами идейной борьбы, а путем оглушения партии – то уголовщиной вроде «военного заговора», то «сенсациями» на манер желтой прессы. <…> Дальше, – подкреплял фактами из жизни сибирской оппозиции свой аргумент Смилга, – 23 августа «Правда» напечатала сообщение об отходе от оппозиции трех товарищей из Барнаула – Попова, Селюнина и Подбелло. Товарищи немедленно направили в «Правду» новое заявление с просьбой его напечатать. В заявлении барнаульские товарищи указывали, что их письмо, в «Правде» напечатанное в августе, в Барнауле было напечатано в марте. Между тем за эти шесть месяцев, – заявляют тт. барнаульцы, – произошло следующее: «Внутрипартийный режим, вопрос организации бедноты и материальной помощи ей, международные события последнего времени (китайская революция, англо-русский комитет), – все это не оправдало позицию большинства ЦК и, наоборот, с очевидной ясностью доказало правильность позиции меньшинства. Поэтому мы объявляем свое мартовское заявление ошибкой и снова возвращаемся в ряды оппозиции». Имела партия право ознакомиться с заявлением барнаульских товарищей? Как назвать такой ЦК, такую редакцию центрального органа, которые скрывают от партии такие заявления? Разве мы не имеем здесь перед собой факт трусливого и бесчестного обмана партии?
Смилга, Троцкий, Зиновьев и Евдокимов не говорили, что все сообщения печати об отходах от оппозиции с формальной стороны лживы. Но они утверждали, что «подавляющее большинство отходов – не результат свободного выбора идейных позиций, а капитуляция перед аппаратом. На оппозиционера всей своей тяжестью наваливается чудовищная бюрократическая машина – партийная, советская, хозяйственная, профсоюзная. Оппозиционер, если он проявляет малейшую активность, становится перед угрозой исключения из партии, обысков, арестов, безработицы. <…> Несмотря на этот чудовищный террор, тысячи и тысячи членов партии остаются и останутся верными ленинскому знамени. Каждая подписка под документами оппозиции, данная при таких условиях, на деле имеет за собой сочувствие и поддержку десятков и сотен членов партии». Вожди оппозиции требовали «сообщать систематически в печати не только об отходе от оппозиции, но и о переходе на сторону оппозиции, а также о возвращении бывших оппозиционеров на платформу оппозиции»[694].
Как странно звучат в этой атмосфере слова «чудовищный террор» – и как много они говорят о том, что оппозиционеры в 1927 году представляли себе как востребованную норму политических свобод в это время. Мы можем достаточно много говорить о внепартийных репрессиях в это время, о том, как преследовались в 1927 году представители запрещенных партий, от эсеров и меньшевиков до анархистских структур (не говоря уже о бывших кадетах), но мы не должны забывать, что общество этого времени включало в себя – а точнее, исключало из себя – сотни тысяч неэмигрировавших «бывших людей», пораженных в политических правах. Тем не менее внутри партии чаемой «нормальностью», к которой апеллировали оппозиционеры, были (разумеется, при сохранении присяги Ленину и его делу) равный и свободный доступ к печати и сама свобода печати, свобода собраний, свобода перемещений по стране, свобода совести (в рамках коммунистической идеологии), обязанность полного трудоустройства со стороны государства. И это была не столько мечта, сколько воображаемые утраченные свободы «ленинского времени» – сконструированные воображением как оппозиции, так и партийного большинства «золотого века» РКП(б).
С приближением съезда Кутузов начал терять какую-то часть своих сторонников. Десять-двенадцать томичей послали покаянные заявления в декабре. «Я поддерживал мнение меньшинства, пока оно защищало их в пределах партии, – писал, например, в ЦКК М. К. Аверин из Томского технологического института. – Считаю обязанностью осудить <…> собрание в МВТУ, демонстрацию в 10 годовщину. <…> Если оппозиция считает методы фракционной борьбы допустимыми, то я считаю своим долгом отмежеваться от нее»[695].
Параллельно Томская контрольная комиссия вербовала осведомителей. По институту гуляли слухи, что одним из них стал не кто иной, как Николаев. Голяков подозревал, что последний «сдал» студентов-оппозиционеров, и искал тому документальное подтверждение. 18 ноября Голяков зашел в отдел работниц окружкома ВКП(б) к инструктору Букиной и, «наряду с другими разговорами», предложил ей через знакомого работника КК достать показания Николаева. По его убеждению, Николаев «отошел от оппозиции и выдал их». В своих показаниях контрольной комиссии Голяков все «злостно скрывал», утверждал, что «он нигде ничего не говорил», и наконец признался, что «был разговор в бюро ячейки, т. к. все интересовались мотивами отхода Николаева». Лишь на прямой вопрос, о чем он говорил с Букиной, Голяков сказал, «что он приходил поговорить о переводе из Мариинска в Пензу и в разговорах, будто бы, выразил интерес, что показал Николаев», но подписать это показание Голяков отказался[696].
Что означали эти скрупулезные, дотошные и повторяющиеся допросы в контрольных комиссиях? Для ответа на поставленный вопрос одной фактуры недостаточно. Для этого нам требуется некоторая аналитическая рамка, которая позволила бы, абстрагируясь от сугубо политической стороны дела, определить, что было неявной целью допросов. С нашей точки зрения, партийные работники и оппозиционеры формировали представления друг о друге, классифицировали друг друга. Работа по производству таких классификаций (представлений) может быть описана в теоретической рамке, берущей начало в теории Эмиля Дюркгейма, Людвига Флека и Макса Вебера. Использование теоретических моделей этих мыслителей никак не противоречит нашей изначальной ориентации на исследование дискурсивной практики и фрейм-анализа. Напротив, оно позволяет заключить, что на уровне идей, их производства и их влияния на структуры и практики борьба с оппозиционерами представляла собой сложный, комплексный ассамбляж эпистемологических и этических вопросов.
Для раннего Дюркгейма коллективные представления суть отпечатки социальной структуры (группы). Мы наблюдаем сложную динамику сначала формирования коллективных представлений, их чеканки на микроуровне внутри группы: они буквально вытачиваются на допросах, в
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература