Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром в один из тех весенних дней в воротах коллегиума позвонил Ферко Таваси. Он терпеливо и серьезно стоял перед воротами, ожидая, пока ему откроют. Дни были еще прохладными, и по ночам лед тоненькой корочкой затягивал лужи. На плечах Ферко была овчинная шуба, на голове овчинная шапка. В руках — большой узел. У ног его сидела черная собака породы пули. Она тяжело дышала, из ее густой шерсти высовывался лишь красный язык.
— Здесь можно стать скульптором? — спросил Ферко Таваси у дежурного приятно мягким, слегка палоцким выговором. — Потому что я хочу им стать.
— Здесь, — ответил дежурный. Что еще он мог сказать? Тогда, в ту весну казалось самым естественным делом в мире, что неотесанный крестьянский паренек в шубе, с собакой у ног, звонит у ворот виллы на улице Стефании и хочет стать скульптором.
Вместе с Гезой мы подробно допрашивали паренька. Вопросы задавал Геза.
— Ты откуда?
— Из Хорта. Область Хевеш.
Хевеш у него звучало как «Хевеж».
— Тогда мы с тобой земляки. Кто тебя послал сюда?
— Такой светлый, молодой. Похож на господина. Но только не господин, он…
— Не господин?
— …Потому что он у нас землю делил.
— Ага, — Геза с трудом сдерживал улыбку.
Постепенно выяснилось, что в коллегиум его послал Янчи-Жанетт.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать. Будет, в майие. Он так и произнес — в майие.
— Отец?
— Пастух. Раньше пас овец.
— Сейчас не пасет?
— Нет овец в имении. Да и имения уже нет.
— Тогда что же он делает?
— Землю получил. Восемь хольдов. Потому как нас четверо братьев. Да еще мать. — Он немного помолчал. — Да еще отец. Всего шестеро.
— А ты? Ты что делал до сих пор?
— Подпаском был. При отце.
— Сколько классов окончил?
— Пять, — ответил он, но после некоторого раздумья добавил: — так, примерно.
— Как это примерно?
— Да так уж… примерно.
— Справка есть?
— Это есть.
И он начал рыться с своем узелке.
Все уже было ясно, мы узнали все, что следовало знать, но Геза не прекращал свои вопросы. Он был серьезен и с удивительной строгостью вел этот допрос. Но я хорошо знал его и видел, что в глазах его светятся веселые искорки и он прячет улыбку. Очевидно, он сам чувствовал это и поэтому старался держаться как можно более официально. С тех пор, как я его знаю, мне никогда не приходилось видеть его таким уравновешенным, каким он был в это время. Его судорожность и непрерывные сомнения как бы рассеялись. Он говорил гораздо меньше, чем раньше, но очень много работал. Думаю, что он был одним из лучших директоров народных коллегиумов. Ребята боготворили его.
Он задавал все новые и новые вопросы. Других он не расспрашивал так при первом знакомстве. В сущности, я его понял. Думаю, что на его месте я вел бы себя так же. Ферко Таваси отвечал с такой естественной уверенностью и разумностью, что его ответы сами собой вызывали у спрашивающего желание задать следующий вопрос. В нем совершенно не было угловатой стеснительности, столь свойственной крестьянским парням. Но не было у него и притязательной небрежности. Он везде был дома и на этой вилле тоже. Многие фразы он начинал словами:
— Дома мне сказали…
В этой безличной ссылке на то, что ему сказали там, дома, чувствовалось, что он принес с собой новое, еще немного сдержанное, но отнюдь не боязливое любопытство к открывающемуся перед ним огромному миру. Его как бы послали из родных мест: осмотрись вокруг, а не понравится, так можешь вернуться назад. И ему не безразлично, что все вокруг означает…
— Ну, а собака? — Геза, сохраняя серьезное выражение лица, озорно покосился на меня. — С ней что будет? Если уж ты здесь останешься? Ведь мы еще посмотрим, что ты умеешь. Можешь что-нибудь показать нам?
Ферко опять углубился в свой узел. Начал развязывать платок, прибегнул даже и к помощи зубов, но Геза снова спросил:
— Как зовут твою собаку?
— Бундаш.
— Бундаш. Что с ней будет? Здесь ей нельзя остаться.
Вот тут Ферко в первый раз растерялся. Голова его неподвижно застыла на короткой шее, но узкие черные глаза на коричнево-красном от ветра и солнца лице бегали по сторонам. Взгляд его метался подобно ласточке, потерявшей свое гнездо. Собака сидела на полу, возле него, в кабинете директора, прижавшись к ногам парня. И ее красный язык и теперь еще проглядывал сквозь спутанную шерсть. Голову по ходу беседы она поворачивала то туда, то сюда и смотрела на говорившего, словно ждала от него кости.
— У нас здесь строгий порядок! — суровым голосом добавил Геза.
— Тогда… тогда… — Куда только девалась его привезенная из дома уверенность в себе! — Я ее вырастил. Да она и не ушла бы отсюда без меня. И стада сейчас уже нет.
— Ну, показывай, что принес.
Из узла появились вырезанные из дерева фигурки, набалдашники для тростей, глиняная лепка — листья, плоды, потом головки из глины. Среди них миниатюрный бюст: голова крестьянина с вьющимися волосами. Во всем этом было много детскости и немало индивидуальных, сильных черт. Нельзя было не заметить ярко выраженного таланта. Особенно многообещающе выглядел маленький бюст.
— Это кто?
— Дедушка.
— Такие волосы уже
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза