Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он смотрит на нас, потом долго стоит, уставившись себе под ноги.
— Ну, а как делать это? Делать-то как? — спрашивает после долгого молчания.
Габор Гач. За мотыжением.
Карой Раслер. Канатная дорога.
— Это уж как сами знаете-умеете.
И опять он глядит себе под ноги.
— А как с тяглом? Нету ведь.
— Его не будет и в том случае, если землю не поделите! Об этом тоже подумайте.
— Так ведь семян нет.
Видно, что он еще не пришел как следует в себя. Не в состоянии выхватить первое звено цепи, не знает, куда для начала ступить. Сеньи уловил его нерешительность и помогает выбраться на дорогу.
— Составьте поначалу список тех, что нуждается в земле. Создайте комитет по разделу. Измерьте землю и разбейте на участки.
Жара, почти летняя жара. Мы в наброшенных на плечи пальто спускаемся с холма — надо спешить, ведь мы хотим еще остановиться в Секешфехерваре.
— А кто же будет записывать их?
— Да хотя бы вы! Можете поделить землю и на глаз — сажень туда или сюда — не так уж важно. Потом землемеры уточнят. Да занимайте свои участки, не мешкайте!
— Прямо так?
— Прямо так!
Молчание. Наш новый знакомец мозгует так усиленно, что даже замедляет шаги. Поглядывает то на нас, то на землю. Его ум перед лицом гигантской действительности ищет другую, более близкую, более доступную и ощутимую действительность, за которую можно бы уцепиться и так обрести уверенность.
— Солдатские лошади вот пасутся на озимых.
Хочет, чтобы мы и тут приняли меры.
— И нельзя ли достать горючего для трактора?
Мы уже по-над деревней.
— Выходит, все могут получить? — только теперь возвращается Вайда к главному.
— Все, кто работает, а земли не имеет.
— Так это вышло бы по двадцать два — двадцать три хольда на семью. А восемьдесят хольдов уже под озимыми…
Ишь ты! Значит, он успел уже все прикинуть. Теперь я изучаю его лицо, сдвинутые брови, хорошей формы голову: что в ней успело провернуться за истекшие полчаса?
— Двадцать два хольда, пожалуй, даже многовато будет для одной семьи, — заговорил Сеньи. — Вы передайте излишки деревенским. У них ведь нет земли?
Новая пауза, новые раздумья.
— Они могут раздобыть себе в другом месте, там, внизу.
Вот он уже и отстаивает свое, уже, значит, освоился, вполне освоился. Итак, нам больше нечего тут делать. Мы прощаемся. Мне достаются крепкое рукопожатие и скупые слова:
— Спасибо, что пришли!
— Не за что.
Вот это я испытал, вот это я записал, стараясь наблюдать, как можно внимательнее. Кладу в карман карандаш и бумагу. Обвожу взглядом широкий простор. Может, еще схвачу что-нибудь напоследок. Только солнце светит, только трава зеленеет. А поодаль — горы Баконь. Я гляжу вслед Вайде: он ступает так же невозмутимо, как шел нам навстречу, но вдруг оглядывается, останавливается — чего-то не договорил.
— Хорошо, ежели бы вы не забыли про горючее…
Я скромен. Я даже не силюсь понять то, что произошло. Может, мы поймем это через десять лет, может, через двадцать, а по-настоящему, возможно, только спустя столетие, — глазами наших внуков.
Перевод И. Миронец.
Ференц Юхас
БАБУШКА
И детей немало,
и внучков хватает,
а никто бабусю старой
не считает!
Ходит наша бабушка
лёгкою походкой,
на седьмом десятке
кажется молодкой.
Первая проснётся,
встанет рано-рано —
и в сорочке длинной
моется у крана.
Чуть из неба звёзды
выпрыгнут, как блошки,
чуть запляшет рожицей
первый луч в окошке, —
а уж печь пылает,
уж еда готова,
уж стоит ведерко
молока парного…
Все-то утро бабушка
крутится, хлопочет,
стайка птиц над нею
весело лопочет.
Пискуны цыплята
сыплют к синей луже,
в край её вплетаясь
вроде жёлтых кружев.
Бабушка потрогает
сабли кукурузы,
кур прогонит с грядки
прутиком кургузым,
бережно подвяжет
ветки винограда,
а ещё картошку
ей окучить надо…
Не присядет за день!
Лишь вздохнёт: «Ох, небо…
К муженьку пора бы уж
улететь и мне бы!»
…Здесь порой осенней
я гощу охотно.
Вот плыву по саду
облаком залётным.
А она смеётся:
«Эй, поэт, куда ты?
Поцелуй уж бабку-то,
коммунист кудлатый!»
Перевод В. Корчагина.
Йожеф Дарваш
ПЬЯНЫЙ ДОЖДЬ
(Отрывок)
Коллегиум находился в двухэтажной вилле на улице Стефании. Раньше эта вилла принадлежала какому-то землевладельцу по имени Тамаш Бакач. Во время осады города здание опустело, так как семейство Бакач, спасаясь от советских войск, перебралось в Задунайский край. В ходе боев в виллу прямым попаданием угодил снаряд, окна были разбиты, штукатурка обвалилась кусками, словно шкура с дохлой лошади. Всю мебель растащили. Учащиеся, заняв здание, кое-как привели его в порядок. Будущие скульпторы, живописцы, графики работали каменщиками, плотниками, малярами. В какой-то казарме они раздобыли двухэтажные кровати, короткие соломенные матрасы и достали большее котлы для выложенной кафелем кухни. И в котлы, благодаря стараниям парторганизации коммунистов попадала даже фасоль или картошка. Словом, вилла на улице Стефании напоминала скорей трущобы, чем резиденцию именитых господ. Но эта бедность была совершенно особенной. Она светилась внутренним светом.
Этот свет принесли с собой ребята-подростки, семнадцати-, восемнадцати-, двадцатилетние парни, пришедшие сюда из Йожефвароша, Уйпешта, Пештэржебета и других рабочих районов Будапешта, из сел Алфельда, с хуторов, как бы впитанным в их потрепанную одежду. Кто они были? Дети? Подростки? Взрослые! Некоторые из них уже проводили земельную реформу. Создавали парторганизации. Принимали участие в политических сражениях. И в настоящих, действительных сражениях. После осенних выборов, когда сторонники реакции вышли на улицы с криками: «Будапешт не будет красным», — все дрались на проспекте Ракоци. Конечно, на стороне рабочих Кёбани. Вечерами вилла семейства Бакач сотрясалась от песен: «Завтра мы перевернем весь мир…» Они не только пели, они верили. И действовали. Вокруг молча притаились господские кварталы.
Сияние принесла с собой и весна. Это незримое, трепещущее сияние исходило не от солнца, а от предметов, от
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза