Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как быть с болгарами-садоводами? Они и земледельцы, и вообще полезны во всех отношениях, но наделять землей иностранных подданных не дозволено законом. И могут ли получать участки для строительства домов те батраки, которые получили уже землю за пределами села? А бывшие нилашисты?
Этот последний вопрос — отнюдь не из простых. Во владениях графа Домокоша Фештетича, например, всех батраков, независимо от их желания, заставляли вступать в нилашистскую партию, в которой состоял граф. Дошло до того, что управляющие имениями, даже не спрашивая батраков, хотят они того или нет, прямо при найме переписывали их имена из трудовой книжки в список членов нилашистской партии. Так поступали с теми, кто нанимался на сдельщину, и с теми, кто шел работать помесячно или поденно. Что же теперь, они не получат земли?
Мне вспомнилось, что в 1933 году, когда я воскресным утром проходил по Озоре, местность сплошь зеленела нилашистскими рубашками. А еще год-два до того всех этих «зеленых», как коммунистов, преследовали жандармы. Могли ли они так перемениться, что даже рубашки принесли в жертву новым взглядам? Нет! Просто до этого у них вообще не было рубашек, а дегский граф — из тех же Фештетичей — решил даром раздать им несколько сот штук. Впрочем и в Деге тоже перепутывали списки членов нилашистской партии и просто батраков. Не подумайте, что графы не разбирались в политике. Партийных взносов платить не надо было, более того, в Деге поденная плата была на один-два филлера больше, чем в других поместьях области.
Как же решили в Озоре этот вопрос? Думаю, что из семисот претендентов не очень-то выискивали носителей зеленых рубах.
Не искали их и здесь.
Котомка жалоб
Следующий вопрос — как быть с теми, кого не включили в списки? С ними больше всех мороки.
Взять хотя бы к примеру Кару. У него триста хольдов, и он просит не отбирать их за заслуги в национальном движении Сопротивления. Его сына застрелили немцы, когда он верхом выезжал со двора одного еврея. Это так, но в дом-то он ходил ради девушки, за которой ухаживал. Или это тоже заслуга перед нацией?
Общее мнение жюри таково, что и в спорных делах, представленных на рассмотрение совета медье, нужно оставлять во владении — здесь в буквальном смысле слова «во владении» — бедных крестьян; решать такие вопросы надо на местах.
Дюла Андраши прятал в своем замке английских летчиков, ухаживал за ними, — полагается ему за это что-нибудь? У него восемьсот хольдов земли, из них он рассчитывает сохранить триста.
Один арендатор, ссылаясь на параграфы аграрного закона о льготах за заслуги перед нацией, просит двести хольдов, мотивируя свою просьбу тем, что, будучи евреем, он вынужден был скрываться от немцев, от преследований, и, таким образом, является лицом пострадавшим.
Сеньи решает вопрос:
— Это само по себе еще не заслуга. Подвергшийся преследованию еврей достоин сострадания, но не награды.
И вообще — одно дело активная борьба и другое — пассивное страдание.
Из-за стола поднимается человек с совсем светлыми волосами и хитроватым подвижным лицом. Вместе с другим делегатом он прибыл из Шомодьача. В его котомке — одни жалобы. В Аче между деревенскими и хуторянами есть какое-то смутное противоречие, которое трудно вылущить из его слов. Во-первых, земли очень мало. Другая жалоба ясна. Арендатор в Герездпусте не желает отдавать засеянную площадь, в крайнем случае, — только после уборки: то, что в земле, то его! Не сдает он также 28 овцематок со своей фермы под тем предлогом, что это имущество его шурина. И еще требует сохранить за ним сто хольдов земли на том основании, что он, как арендатор, и сам земледелец, а сто хольдов ему нужны для создания показательного хозяйства.
Здоровый и снисходительный смех над всем столом: еще чего захотел? Настолько-то уж присутствующим известен закон, и подобная несообразность может у них вызвать лишь веселое оживление.
— Спокойно делите, чего там!
— Но нам запретили. Письменно.
— Кто запретил?
Вот бумага. Она переходит из рук в руки. Вот она уже у меня. Действительно, председатель важнейшего органа нового городского руководства в снабженном печатью письме уведомляет комитет по разделу земель о том, что герездский арендатор Лайош Маршал обязан покинуть арендуемое имение лишь 15-го октября 1945 года. Кроме того, предлагается отложить решение вопроса об оставлении ему ста хольдов вместе с жилым домом в целях создания показательного хозяйства до особого распоряжения совета медье по земельным делам.
Всеобщее недоумение, возмущение. Немедленно нужно поговорить с автором этого циркуляра. И вот уже послали за ним.
В зал тяжелыми шагами входит коренастый пожилой человек, бывший адвокат. Сеньи уводит его в соседнюю комнату.
— По какому праву вы вмешались в это дело? — спрашивает он спокойным голосом, показывая бумагу.
Тот, сразу же сориентировавшись, парирует сочным шомодьским говорком:
— А по какому праву вы привлекаете меня к ответственности? Предъявите ваш мандат!
Кардоша мы оставили в Тюшке, впрочем, он тоже всего лишь уполномоченный по проверке хода раздела в комитате Толна.
— Я прошу только сказать, кто поручал вам защищать этого арендатора?
— Я его даже не знаю!
— Прошу ответить на мой вопрос.
И снова получает в ответ юридически оснащенную реплику. Спор идет в заколдованном кругу трех-четырех фраз. Сеньи прячет документ в свой портфель.
— Благодарю. Я приму меры.
— Благодарю, я тоже.
Перед дверями стоит доставивший жалобу хитролицый блондин. Он получает желаемый ответ:
— Завтра можете начинать раздел.
Но ему этого мало. Теперь он обращается ко мне:
— А как быть с челядью из имения? Кто выселит их? Они же иностранные подданные, беженцы, — и протягивает мне список. Чисто венгерские фамилии.
— Что это за беженцы?
— Из-за Дравы.
Тут я впервые в жизни вмешался в государственные правовые дела:
— Наделяйте и их.
В момент рождения
Вдоль шоссе на земле валяются кроны аккуратно спиленных черешен, их связывает с корнями лишь небольшой, всего с пядь, лоскуток коры, но они все же цветут.
Они как бы символ этого края.
Надьбайом в руинах. В руинах Местегнё, Келевез, Бизе и эта сторона Марцали. Охотнее всего, спрятав лицо в ладонях, промчался бы на машине на самой большой скорости по недавно еще столь прекрасному шомодьскому краю. Куда ни взгляни — дохлая лошадь, дохлая пушка, бегущая в бесконечность колючая проволока, взорванный мост и пустота, разорение. Только озимые упрямо зеленеют вокруг дочерна сожженных танков, сохраняя желтыми лишь сдвоенные колеи, оставленные метавшимися перед своей гибелью чудовищами, растоптавшими своими гусеницами жизнь даже травы.
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза