Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любое покаяние оппозиционера можно охарактеризовать как перформатив – речевой акт, построенный для достижения определенной цели. Очнев просто проговаривал то, что обычно оставалось имплицитным. О написанном им нельзя сказать, истинно оно было или ложно, его можно проанализировать лишь с точки зрения успешности или неуспешности. Перформатив – это, как учит нас Джон Остин, суждение, равное действию[1515]. При этом важно помнить, что перформативы обозначают не просто индивидуальные действия, независимые от социального, политического или культурного порядка. Напротив, тот, кто пользуется перформативной функцией языка, реализует подвид именно социального поведения, понимаемого как совокупность действий, интенционально ориентированных на других. Так, перформативные заявления оппозиционеров, будучи направленными, с одной стороны, на соратников и на членов ЦК партии, с другой, имплицитно всегда подразумевали определенный набор соответствующих им правил высказывания и социальных ожиданий. От последних зависели конечный эффект и результативность заявления или покаяния.
Но разве партия не имела информации о конкретной стратегии оппозиции: покаяние пишем, но своих убеждений не меняем? Платформа оппозиции – лишь один из документов, подтверждающих оппозиционные убеждения; снятие подписи под ним было жестом, который мог для оппозиционного тайного единства не значить ничего, кроме тактической уловки, действия во благо заблуждающейся партии, смысл которого раскроет лишь время. Партия не готова была на такой обман: содержание покаяния было зыбким, а вот заявление, письмо подшивалось в дело. Заодно и удостоверяя рукой автора, что отход от генеральной линии – факт, а не результат каких-то разногласий, неточных трактовок и чистых недоразумений. Написание именно заявления о выходе из оппозиции, особенно в авторефлексивном формате (свобода здесь – скорее дополнительная свобода самоуличения), всегда предполагало четкое подтверждение факта: признаю, что был оппозиционером, это написал я (в заявлении в партком), а не другие люди (например, составляющие протокол партийного заседания).
Поэтому, конечно, Очнев и ему подобные не могли ограничиться словами. Заявления об отходе от оппозиции должны были быть письменными. Партийные канцелярии их перепечатывали и рассылали копии по инстанциям. Когда некоторые партийные коллективы Ленинграда посчитали ряд товарищей раскаявшимися на основании только устного заявления, аппарат такую гибкость не одобрил[1516]. Вопрос встал ребром на заседании бюро коллектива завода «Электроток» 7 февраля 1928 года. Товарищ Паавель заявил, что «были обоюдные ошибки. <…> Учитывая, что оппозиция вышла за пределы как создание второй партии, я это не одобряю <…> но считаю, что заявление писать не для чего. Такое заявление может подать только заинтересованный в своем благополучии, и партия от таких заявлений пользу иметь не будет». И далее: «Для реабилитации меня достаточно зачитать протокол или же поставить специально вопрос на пленуме коллектива». «Сегодня т. Паавель четко ответил, что он осуждает троцкистскую линию, – с удовлетворением заметил товарищ Жеребцов. – Письменное заявление нужно». «Если член партии сделал ошибку, – согласился товарищ Федоров, – он не должен говорить, „что, мол, – я не я и лошадь не моя“, а обязан заявить, что от своих прежних взглядов отходит. <…> Поскольку член партии был снят как оппозиционер, он обязан подать заявление письменное». Последовал ультиматум: «Либо ты подаешь такое [заявление], либо ты остаешься на учете в группе оппозиционеров, и тогда последуют соответствующие выводы». Паавель протестовал: «Федоров вводит в заблуждение все бюро коллектива в том, что мне дан какой-то срок для исправления», – но партбюро даже не думало идти на уступки: «Его [Паавеля] выступления на партсобраниях имели оппозиционную платформу. Письменное заявление необходимо, его мы направим в партийный комитет, где он на учете состоит».
Сам по себе факт «учета оппозиционеров» в партийном комитете к этому времени показывает, что от монополии на определение статуса партийца как оппозиционера официальная ВКП(б) отказываться не собиралась – это прямо вытекало из логики решений съезда: если в партии не было фракций, то единственное верифицированное собрание документов могло формироваться «снизу» только в одном месте – в партячейке, согласно уставу партии, и никакая группа членов партии не была вправе создавать ей альтернативу вроде частного списка. В этом смысле в партии без решения вышестоящего партийного органа нельзя было создать не только фракцию, но и, например, группу филателистов или физкультурников. Одним из «грехов» оппозиции, в этой логике, была попытка отказаться от производственного принципа формирования ячейки (в свою очередь, укорененного в марксистской идеологии: партия есть авангард пролетариата, пролетариат определяется в том числе и родом его занятий, партячейка собирается не по принципу свободной ассоциации, а по месту работы и т. д.). Напротив, в оппозиционных собраниях 1927 года пестрота мест работы оппозиционеров, неизменная во всех расследованиях контрольных комиссий и ГПУ, выдавала их с головой: слесарь-троцкист всегда соседствовал там с зиновьевцем-редактором и «безвожденцем»-военным. Тем более понятно всяческое желание оппозиционеров, таких как Паавель, не подавать заявлений об отходе от оппозиции или подавать их не в том виде, в котором это предлагали делать партийные органы. С одной стороны, должно было работать – даже если абстрагироваться от общего настроя зиновьевцев возвращаться в партию, избегая раскола, – простое соображение: чем меньше бумаг останется в деле, тем меньше будет проблем в будущем. В этот момент настроение «свидетельствовать о своих убеждениях» оппозиционерам было скорее несвойственно: все понимали, что возврат в партию не должен по возможности сопровождаться быстрым переходом – уже в лоне партии – к выявлению реальных разногласий. С другой стороны, сама предлагаемая партией форма покаяния – авторефлексия в свободной форме – таила в себе новую угрозу. Оппозиционность – это самовыражение. В заявлении об отходе требовалось именно творческое самовыражение. Присутствовал риск наговорить в заявлении лишнего, создав на будущее больше проблем, чем уже было. Вот если бы просто написать короткое заявление, получить отметку в характеристике и жить дальше… Конечно, в основном так и происходило, но развернутое заявление все равно лежало потом в архиве, дожидаясь своего часа. Впрочем, для еще не отчаявшегося оппозиционера это, видимо, был амбивалентный риск: свидетельство о реальных убеждениях было опасным, но оно было обязанностью перед будущим, долг коммуниста. В итоге редко кто отказывался писать заявление.
Но были и такие – и Паавель был именно таким. Богомолов пояснял: «Секретарь коллектива имеет право требовать письменное заявление, ибо от устного заявления каждый член партии может отказаться. Партия же требует документов». «Мягко выражаясь, – заключил товарищ Шавер, – Паавель хочет изнасиловать бюро. Кружил, вертел, прямо на вопрос
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература