Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вопрос о том, была или нет оппозиционная организация, невозможно дать ответ, и не только потому, что источники неоднозначны, а еще и потому, что сами понятия ускользают и расплываются. Вопрос гораздо сложнее, чем спор окружкома, утверждавшего, что «это заседание центра», и оппозиции, которая твердила, что «это чаепитие». Ошибкой будет думать, что перед нами правильное или неправильное отражение действительности в документах. Неопределенный язык источника сам по себе уже является историческим фактом. Важна не реалия, а глаз, который ее видит. Можно сказать так: реалиями были неоднозначности, слова и ситуации, которые можно было толковать по-разному.
Поведение оппозиционеров подлежало переосмыслению постфактум, и это обстоятельство, как мы увидим, станет решающим в годы террора. В 1920‑х не только оппозиционеры называли свои встречи в тесном кругу частным общением – сторонники ЦК сами испытывали некую неопределенность относительно того, можно ли их дружеские встречи классифицировать как подпольные собрания. К середине 1930‑х годов партийный аппарат определится: любой разговор за чашкой чая превратится в политический акт. В проанализированном выше свидетельстве Куклина есть любопытная деталь, связанная с восприятием большевиками темпоральности. Куклин утверждал, что райкомовская делегация не нашла горячего чая потому, что чай не был готов – он был в процессе приготовления. Точно так же нельзя было говорить об оформившейся фракции, поскольку разговоры на политические темы не имели четко очерченного результата. Для оппозиционеров не было второй партии как чего-то уже состоявшегося. Существовал процесс борьбы внутри партии, результатом которого должен был стать новый, на этот раз истинно марксистско-ленинский ЦК во главе с Троцким и Зиновьевым. Оппозиционеры находились во времени, в процессе переделки партии и становления нового ЦК. Они не были членами какой-то другой, отдельной антипартии.
Сторонники же генеральной линии постоянно предвидели появление все новых и новых очагов сопротивления, из которых неминуемо вырастает вторая партия. Трудно пройти мимо механизма проекции: партийный аппарат проецировал собственное устройство на ту свою часть, которую маркировал в качестве враждебного нарушителя. Все это походило на аутоиммунное заболевание: иммунитет партии пытался загасить заразу, которая к нему пришла, а для этого аппарат начал считывать оппозицию как свое маленькое подобие внутри себя. Аппарат обнаружил в оппозиции все органы, которые были в нем самом, – фрактал, который имел ту же самую структуру, что и целое, являясь его частью.
Если оппозиционеры жили процессом, будущим, то сторонники большинства ЦК жили настоящим, везде видели уже совершившийся факт. Обновленный ЦК, о пришествии которого грезили оппозиционеры, для сталинцев уже наступил в форме анти-ЦК. Сталинцы видели его воочию везде, при каждой встрече оппозиционеров. Разгоняя каждое отдельное сборище, они хотели найти центр, и еще центр, и еще центр, раскрыть теневой, параллельный партии мир оппозиции. Каждый сбор инакомыслящих, каждое исполнение ритуалов «черной мессы» взывали к грядущей – а для сталинцев уже состоявшейся – антипартии. В этом и заключалось то дискурсивное напряжение, которые мы пытаемся нащупать: центр был одновременно везде и нигде.
Коммунистический язык оказывается структурой, которая инициировала интеракции с открытыми смыслами. В чем суть того или иного собрания – вопрос оставался открытым, и нет документа, который этот спор разрешил бы. Причем туманность ответа тревожила современников, но отнюдь не должна являться проблемой для современного читателя. Наша задача не помочь читателю понять, существовали ли центр и вторая партия, а показать всю неопределенность этого разговора, обусловленную языком эпохи: им не пользовались как инструментом для достижения целей, сформулированных на каком-то другом языке. Сибкрайком не исходил из того положения, что центр – это выдумка, но центр найти необходимо, чтобы с кем-то как-то расправиться. Аппаратчики не использовали язык для достижения целей, лежащих вне его, не видели в языке ресурса для обретения власти, наживы или садистского удовлетворения. Оставаясь в языке, думая в его категориях, они обсуждали значения, уточняли, что «в таком и таком смысле это центр», а вот в другом – все-таки нет. «Центр» словно мерцал, его признание был делом интерпретации.
Если обратиться к точке зрения оппозиции, окажется, что «центр» или «вторая партия» тоже были открытыми понятиями. Дело не в том, что обособленных оппозиционных организаций не было, а в том, что их – с точки зрения большевика – не могло быть в принципе. Вторая партия – это другая партия, отдельная структура, которая претендует на инаковость, независимость от первой. При этом предполагалась возможность и третьей, и четвертой партии. Но оппозиционеры не могли представить себе второй или третьей партии, потому что не рассматривали политику через многопартийность. Сознательный пролетариат был единым, и представлять его могла только одна, истинная партия. Будучи зеркальным отражением истинной партии, только иначе структурированным вследствие обстоятельств, партия оппозиционеров не могла оторваться от своего оригинала. Оригинал мог быть сном, кошмаром, но не самостоятельной реальностью. Оппозиционер мог втянуть партию в свое зеркало, захватить райкомы и губкомы, но проспавший в летаргическом сне партиец не понял бы, пробудившись, что что-то изменилось. Горизонтальная структура оппозиционного подполья выстроилась бы в знакомой форме партийной иерархии, а леса, использованные в этой стройке, никто бы уже не увидел.
Большевизм часто описывается в прямо противоположных терминах. С одной стороны, наследие эпохи Просвещения, четкая вертикальная научная систематизация, социальная инженерия, желание рационально управлять обществом, а с другой – революционная романтика, стирание всех границ, стремление к абсолютному равенству, горизонтальности. Противоречия тут нет: речь идет о разных состояниях одного феномена. Процесс анархического становления уже чреват предвосхищением переустройства общества, а иерархическое управление одновременно требует революционной энергии масс. Не будет преувеличением сказать, что рядовой большевик сам с трудом мог бы выделить, что в его обществе было главным – революционный эгалитаризм процесса или четкая иерархия управления.
5. Похождения Голякова в Мариинске
Прежде чем окунуться в оппозиционное подполье, неплохо было бы познакомиться с оппозицией в минорном ключе. Заглянем в маленький провинциальный город – Мариинск. Если верить обкомовским источникам, туда были брошены немалые силы, туда с завидной регулярностью переправлялись нелегальные документы оппозиции. Оппозиции нужны были подписи под платформой и голоса на Мариинской районной партконференции. Если же послушать главных коммунистов Мариинска, все это было недоразумением, наветом: политики как таковой в городе не было, ее на пустом месте выдумывали заинтересованные лица.
На самом же деле начинается эта история в Томске, и положил ей начало Иван Голяков, правая рука Кутузова, пожалуй, второй по значимости оппозиционер
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература