Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь, на открытии, присутствовали и руководящие товарищи, многие из них подходили ко мне, тепло выражали сочувствие, но я ждала от них других слов. Наконец, услыхала: мне поручили водить экскурсии по этой выставке, говорить с посетителями, рассказывать им о своей участи, участи вдовы. Чтобы люди услышали мой крик: «Нет, это никогда не должно повториться!»
Боль в сердце обрела направление. Мою энергию направили туда, где недоставало Его. Я с головой окунулась в поездки по стране, в выступления…
Первое выступление оказалось еще не слишком тяжелым, но с каждым разом она, эта тяжесть, становилась для меня все более невыносимой.
Время шло, но я не позволяла себе забыть дни контрреволюции. О них говорили мои слова, вокруг них реяли мои мысли. Я должна была постоянно воскрешать свои самые жуткие воспоминания. Это вконец подорвало мои силы.
И вот я обнаружила в себе нечистое желание: мне захотелось хоть что-нибудь, хоть немногое забыть. Захотелось отдохнуть, вылечиться, плакать и спать.
Но я еще крепче взяла себя в руки. Нет, забывать нельзя.
Мои дела не ограничивались выставкой. Я множила свои силы, помогая пострадавшим, «своим». Молодая вдова убитого работника из управления госбезопасности с тремя детьми на руках вышла замуж — нужен был отец детям, и новый муж пожелал забыть о погибшем. По-своему он был прав. Но старые, потерявшие сына родители искали утешение только во внуках. Осторожно и тактично приходилось улаживать такие дела.
Один министр задумал в два счета решить все, связанное с семьями погибших мучеников: улучшить их материальное положение. Я явилась к нему и в дружеской беседе попыталась убедить его проникнуть и в духовный мир этих людей.
Когда он сказал: «Но ведь и вы…» — я оборвала его. Мне не хотелось говорить о себе. Мне не нужно было этого.
Дома, конечно, я очень берегла детей, мать. Бедняжка, совсем поседела. Мы взяли к себе и тетю Като — ей довелось видеть Его и отца перед самой их гибелью. Жизнь ее там, в предместье, была невыносимой. А мы к тому времени уже переехали сюда, к Городскому парку.
Однажды меня вызвали в горком партии. Беседовавший со мной товарищ понял, какая во мне происходит борьба; он предложил освободить меня от работы на передвижной выставке, считая, что мне тяжело ездить по стране. Я запротестовала. Я объяснила ему, как важно для меня раскрывать перед людьми правду. Это мое признание дало нашему разговору иной ход.
Помню, домой я пошла пешком, чтобы хорошенько заглянуть в себя, понять, что во мне происходит. Была осень, деревья сбрасывали остатки листвы, обнажая стволы, сучья.
Мы идем домой через Городской парк, вдвоем с дочерью, вдовы.
Думала, никогда не полюблю эту местность. После нашего предместья, где мы прожили десятки лет, здесь и воздух казался мне каким-то разреженным. И не было никого знакомых. Сама с собой разговаривала, хлопоча на кухне.
Порою я далеко уходила с детьми на прогулки, — дочь моя вечно была в отъезде. Они осторожно, точно цыплята, приглядывались на наших первых вылазках к новой обстановке, а я, в постоянных заботах о них, незаметно для себя вытоптала нечто вроде тропинки, ведущей к магазинам, учреждениям.
Окончательно я почувствовала себя здесь дома после того, как поругалась в райсовете с той женщиной.
Я и сегодня не знаю, кто она, с тех пор мы никогда не встречались. Она тоже пришла за пенсией. Нас было много, и все враждебно поглядывали друг на друга, боясь, чтобы кто-нибудь не прошел без очереди. Когда открылась дверь, меня, вероятно, увидели из кабинета, потому что оттуда вышла девушка и предложила мне войти. Пробыв там не больше минуты, я вышла и вдруг услышала полные ненависти слова незнакомки:
— …За большими тысячами, конечно, вне очереди!..
За мной незаметно затворилась дверь, как бы оттеснив от нас свет. Мы остались в сумрачном коридоре. Я могла разобрать лишь очертания небрежно взбитых волос той женщины. Я медленно направилась к ней.
Она была труслива, тут же скороговоркой начала объяснять, что она всегда и все говорит прямо, в глаза, и что это несправедливо…
— Вот, возьмите, — сказала я. — Берите все. Забирайте. Я отдам и то, что раньше получила. И то, что на мне. Я все отдам вам, только верните мне мужа. Вы все, отдайте мне мужа и зятя моего. Мы двое, я и мой муж, уже отжили свой век. Мы и не собирались заживаться… А вот зятю моему жить бы да жить. Верните мне их. Мы сумеем начать все сначала. Мы всегда начинали снова. И мои молодые тоже. Верните их.
Стало очень тихо, я долго ждала от этой женщины ответа. Мои слова были обращены и к сотрудникам за дверями. Я и от них ждала чего-то. Но все молчали, и дверь не отворялась.
Я пошла домой. С того дня я и почувствовала себя снова на месте, в знакомом мире.
Мы дома, вдвоем с матерью, вдовы.
В квартире у нас прохладно, но еще не темно, так как стену противоположного дома солнце заливает плавленым золотом. Когда вздрагивает занавеска, на меня веет с той стороны улицы ласковым теплом.
Я люблю сидеть у письменного стола. Он очень удобный, мой рабочий уголок. За спиной — книги, по левую руку — телефон, сам стол просторный, на нем можно разложить много книг и писем.
Особенно большие письма присылают товарищи из Центральной России.
Я получаю много писем из Центральной России и оттуда, из края где мой муж воевал в рядах интернационалистов.
Почтальон ежедневно кипами приносит письма, да и я посылаю их множество, у меня ежемесячно форинтов сто уходит на одни марки. Зато материал копится, все так любезны. До чего же славные русские друзья! Если и случается, что кто-нибудь из адресатов уже не может откликнуться, то тамошние товарищи разыскивают других, чьи воспоминания я могу использовать.
Вначале, после болезни, мне было очень трудно знакомиться с материалами диссертации. Ведь Он пережил все это сам, перед ним была ясная картина тех событий, которые охватывает тема. Его не сбивало с толку, если какая-нибудь попавшаяся в руки деталь не соответствовала данному фрагменту мозаики. Мне же приходилось сверять колорит и форму каждой составной частицы… А сколько материала нужно было изучить для защиты диссертации! Я с моим лингвистическим образованием прежде и думать не посмела бы о том, чтобы завершить Его работу.
Сейчас мне, разумеется, уже
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза