Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это кто такой?
— Касаш? Это секретарь парторганизации… Ну, и с ним было не лучше, чем с председателем. И его схватили, говоря, что он подстрекатель.
— Но за что же?
— Да вот, наговорили на него… А народ не решался ничего сказать. Потом и не осталось никого их руководства, только кузнец.
— А бригадиры?
— Я не о таком руководстве говорю, — о партийном. Потому что кузнец и тогда там состоял, да и теперь состоит… Ну, и тут уж кузнец был обязан сказать, что все равно есть группа. Ведь покуда вожак говорит, и народ будет говорить то же. Ну, а если вожак отречется, то и народ откажется.
— Это верно. Это уж так.
— Значит, кузнец только выполнял свой долг. Как коммунист. Когда Мижеи вызвали его в правление и потребовали, чтоб он не распускал язык, мол, все равно против ветра не плюнешь, кузнец ответил, что ветер-то меняется, сегодня отсюда дует, завтра оттуда.
— Так и сказал?
— Да. Ну, Мижеи отправили его домой, чтобы одумался. Он думал, думал, но другого придумать не мог. Только то, что коллектив должен остаться, потому что хуторской бедный люд только так и смог выбраться из нужды и у хуторских никогда ничего не будет без кооператива.
— И впрямь не будет, уж это точно.
— Так-то оно так, да Мижеи с этим не согласились. На другой день пришли на хутор, девять человек их было. Пора, мол, с этим кончать. Понимали, что попусту, если только они говорят, что нет группы. Это еще ничто. Вот если член группы, коммунист скажет… Это уже кое-что. Ну, вот, кузнеца они застали в мастерской. Он точил лемех. Ведь пахота не прекращалась даже в то время… И говорят, значит, ему, выкладывай, что думаешь. Кузнец отвечает, что он ничего не думает. Нет, так не выйдет, пусть идет с ними к амбару, там собрался народ, и скажет при всех, что нет ни группы, ни руководства, ни коммунистов, ничего, всему конец. Кузнец же стоит на своем, не скажет он этого, и все. Почему? Да потому, что нет. Ну, а все-таки почему же? Потому что есть группа: групповое имущество цело, и крестьяне все здесь. Ну, а коммунисты? И они есть. На это один из них, что был с ружьем, закатил ему затрещину.
— А кузнец ему сдачу?
— Нет.
— А, чтоб тебя, да как же нет!
— Нет. Их ведь девять человек было…
— А хоть бы и так! За пощечину-то!.. черт побери, я бы не спустил!
Крестьянин не может успокоиться, что кузнец не дал сдачи. Гневно сжимает он кружку.
— Может, — соглашается цыганистый, — вы бы и не спустили. Но ведь я же говорю, кузнец не такой уж большой человек. И не драчливый. Да его и так не оставили в покое: он должен сказать, и все тут! Вытолкнули его из мастерской, ружье — в спину: говори, что нет группы.
— А он не сказал?
— Нет. Ведь тогда уже было все равно. Если выстрелят… пусть стреляют, — думал кузнец. Но они не стреляли. Только заставляли сказать что-нибудь. Но он молчал; тогда ему снова влепили пощечину. Народ уже начал возмущаться: за что, мол, бьют кузнеца. На это Мижеи страшно разозлились. Ведь в конце концов недолго до беды и с народом, если уж с каким-то плюгавым маленьким человечком не могут справиться. Затем тот, с ружьем, который оделял пощечинами, — ух, и бешеный! — орал, как сумасшедший, — сказал, что уж он-то вразумит кузнеца. Притащил щипцы.
У крестьянина пересохли губы, он облизывает их.
— Щипцы?
— Да. Приносит щипцы и говорит кузнецу: заложи мизинец.
— И… он заложил?
— Заложил. Должен был. А потом тот, с ружьем, схватил щипцы. Нажал. Ну, есть еще группа? Кузнец вскрикнул от боли: есть. Тогда младший Мижеи начал бить его ногами. Страшно бил его по ногам, пинал в колени. Ну, есть группа? Есть. Все-таки есть? Все-таки есть… Ему уже было все равно. Бьют? Да тут хоть убей — все равно. Тогда тот, с ружьем, еще крепче сжал щипцы.
— А кузнец — почему не всадил в него нож? Почему не колол, не убивал?! Коли уж все равно было?!
— Нельзя было.
— Нельзя. Так что же он делал?
— Ну… стонал. Плакал. Он не такой уж сильный человек… ну, и расплакался.
— Но зато все свое твердил?
— Да. И тогда тоже. Кричал даже, словно легкие у него разрывались: есть группа!
Смуглое лицо его все взмокло от пота. Он тоже кричит, словно его сжимают клещами.
— А потом?
— Потом народ уже не выдержал. Наш возчик Йожи Шурмаи схватил железный брус, и на них! Потом кто люшню, кто вилы, кто молоток… Одного из Мижеи на телеге увезти пришлось. Того, с ружьем, — на простыне. Это было здорово! Народ разъяснил им, что есть кооператив! Да, это было здорово!.. Потому что кузнец, он только страдал, терпел. Но народ!.. он потом рассчитался.
Крестьянин молчит, возмущенный, потрясенный. В голове у него все равно не укладывается, почему кузнец не ударил. Как это может быть, чтоб ни разу не ударил? Ведь надо было бы. Да, надо было ударить… Не вяжется здесь что-то. И потом почему же тогда говорят повсюду, будто кузнец вышвырнул Мижеи?
— Послушайте, — заговорил он после долгого молчания, — все-таки вы не очень хорошо знаете. Мне рассказывали, что кузнец был настоящий парень! Он расшвырял этих Мижеи по клочкам… Если и вы так скажете, я поверю. Но что его терзали клещами?.. а он только терпел?
— Не мог он ничего другого сделать.
— Э-э, да не так было!
Цыганистый ничего не отвечает. Правой рукой он тянется за кружкой, прихлебывает тепловатое пиво. А потом, поскольку все еще тихо и крестьянин до сих пор недоверчиво качает головой, смуглолицый медленно, почти стыдливо кладет левую руку на стол; только взгляд его останавливается на руке, и он тихо говорит:
— Вот, можете мне верить.
У меддешского крестьянина кровь отхлынула от лица. Густые светлые усы его странно обвисают.
— Так… это были вы? Вы — кузнец Тоти?
— Я.
И тут же прячет обратно под стол руку с изуродованным мизинцем, который и на палец-то не похож, просто какая-то красная культяпка в рубцах.
— Правда же, — примирительно говорит он крестьянину, который до сих пор не пришел в себя, — правда ведь, говорил я, что кузнец не большой человек. Но народ такой, что уж тут же добавит. Тут же раздует. Вот так и получается из маленького большой.
Крестьянин только касается губами кружки. Уходя,
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза