Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Послушай, дядя Михай, невелика беда, — сказал Банди Чапо, когда шли с собрания домой. — Я запрягу своих коней. Я ведь все равно туда собирался — хочу поглядеть заодно на пшеницу своих детей. (Пшеница-то и не детей, а его собственная, да только знать об этом никому не надо. Оно ведь неплохо, если человек себя на все случаи жизни обеспечил.)
Габору Кишу эта услуга совсем не по душе, он бы охотней пошел пешком, раз не обзавелся еще велосипедом. Такие дела никогда добром не кончаются. Рано или поздно услышишь попрек за даровой труд. Даже самое бескорыстное с виду одолжение и то отрыгнется после второй стопки палинки или третьего стакана вина. Услуга же, оказанная из хитрости или расчетливого заискивания, всегда обходится дорого. Но и занести в кооперативную бухгалтерскую книгу статью — плата за подвоз, потому что руководители поехали пшеницу смотреть, — этого он тоже совестится перед членами кооператива.
Однако Габор Киш такой человек, который прежде, чем сказать, должен как следует подумать, а пока он думал, двое других уже решили без него. В половине четвертого утра отправятся с того конца деревни, где мельница Маурера. И он не смог сказать, что лучше пойдет пешком, потому что смертельно обидел бы тех, кто был старше его. Они бы вообразили, что Габор Киш желает показать, что, дескать, кто я, и что я, и какой я хороший социалист, и смотрит свысока на товарищей. А это нехорошо, в особенности сейчас, когда только начали сообща работать, и надо всеми силами сохранять мир. Скажем, ссорятся меж собою двое, и пускай их ссорятся, а перессорятся в кооперативе, вся деревня надорвет животы от смеха. Даже с женой человек начинает жизнь с того, что я уступаю и ты уступи — вот как-нибудь и уживемся.
Опоздав сказать свое слово, Габор Киш, пока договаривались, молчал, а утром пришел к мельнице и уселся на бесплатную подводу. Не годится человеку и честностью своей щеголять, это может многих озлобить. Нельзя сказать, что он продумал эти мысли до конца, простой житейский опыт подсказывал ему, что такие неприятности возможны.
Выехали в поле, и сразу стало ясно, что решить что-либо определенное не так-то легко. Поля играли переливами преджатвенных красок. Ядовито-зеленая кукуруза переходила в блеклую зелень картофельной ботвы, рядом с травянисто-зеленой сахарной свеклой молочной желтизной отливал ячмень, золотисто-желтая пшеница, зелено-желтый овес пестрели в полях и на полосах частных хозяев. А на кооперативных землях цвет даже пшеницы был неодинаков — это зависело от того, чья земля была в прошлом году, что на ней сеяли, когда унаваживали, как и когда вспахали. Эти разноцветные полоски пшеницы — следы рук, оставленные прошлогодним хозяином. Там, где он лущил стерню или оставлял землю под паром, пшеница была уже золотисто-желтая; там, где прошлый год всего дважды окучивали кукурузу, пшеница была еще зеленоватая, а там, где стерня оставалась на осень, пшеница была совсем блеклая.
Комиссия подряд обходила участки, смотрела, щупала колосья.
— Мягкое зерно, так и брызжет молоком, где желтый колос, где совсем зеленый, а отавная пшеница и вовсе не поспела, — охал да жаловался Михай Шош. Не может он сказать что-нибудь определенное. Вот если б пшеница была его собственная, тогда б он сказал: подождем несколько дней, а то и всю неделю; ведь пшеница, бывает, ты не ждешь, а она возьмет да за день-два и дойдет; а бывает, целую неделю желтеет, и каждый день ходи да смотри. — Если б она моя была, я б ее покамест косить не стал. Я тогда за косу брался, когда зерно на зубах захрустит, а эта жидковата, как тесто, — продолжал он. — Пшеница тогда хороша, когда она помаленьку желтеет — тогда она так и стоит. Зерно тогда крепкое, круглое. Да черт ее разберет! Раз у меня пшеница сплошь была зеленая, а как обдало ее жарким ветром, я дня через два пошел, гляжу, а она уж и поспела. Ну, я тут же за косу, чтоб не осыпалась, и с хольда 12 центнеров снял, — неторопливо, задумчиво говорил Михай Шош, растирая пальцами то один, то другой колос. А Чапо колосьями пшеницы украшал свою шляпу.
— Это верно, дядя Михай, снял ты двенадцать центнеров, но если б не жара, может, снял бы и все шестнадцать, — тихонько сказал Габор Киш.
— Может, и так, может, твоя правда, потому что сложили мы тогда по 30 копен на хольд, а всего набралось по 40 килограммов в копне. А ведь снопы порядочные были, колосья высокие — войду, было, в пшеницу, а она мне вот до сих пор, — и он провел рукой под подбородком, показывая, какой высокой была пшеница.
Они обошли все балосегское поле, потом Харомнярфаш, рассуждали, спорили и все-таки не пришли к единому решению, когда начинать косьбу, на какой день оповестить членов кооператива, чтоб выходили в поле, на какой участок кого ставить.
Михай Шош, боясь ответственности, не решался произнести окончательное слово. Он боялся членов кооператива, партийной организации, народного комитета, начальства и всех нынешних властей еще больше, чем в прежние времена — своей жены, которая бранилась, когда он вовремя начинал работу и когда запаздывал, когда продавал скотину на рынке и когда приводил ее назад.
Ну, а Банди Чапо вообще мало смыслил в сельском деле, у него никогда не было хозяйского глаза: то он говорил — пора косить, то — подождать недельку, мол, и в песне так поется: «А пшенице еще надо поспеть»…
Габор Киш, по обыкновению, молчал, размышлял, и лишь тогда, когда остановились на краю большого участка и стали договариваться, что следует сказать в деревне, — а то, если один станет говорить одно, другой — другое, люди поднимут их на смех, — заговорил и он.
— Послушай, Андраш, и ты тоже, дядя Михай. Первый год кооператив сеет, и вся пшеница у нас разноцветная. Оттого это, что до нас в разных руках земля была. Я прежде частенько косил то у графа, то у капитула, то у Шлезингера, и знаю, какая она — восковая спелость. Вначале, бывало, из сил выбивались, сырую пшеницу косить тяжело. Стебли желтые да ломкие. Но в копне она доходила, делалась красной и твердой, как железо. А у нас пока еще не то. Можно бы, конечно, кой-где попробовать косить, да не стоит, нельзя привести сюда двадцать четыре пары косарей, чтоб они тут все помяли да затоптали, выискивая спелую пшеницу. Я думаю, надо
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза