Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Георгий Иосифович Чернявский
- Дата:10.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / История
- Название: Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
- Автор: Георгий Иосифович Чернявский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Встреча с Николаевским произошла на квартире невозвращенца режиссера Грановского в гостинице возле Елисейских Полей, точного адреса я не припоминаю. Грановский пригласил меня для переговоров о написании фильма «Азеф». Когда я пришел к нему, то застал уже Николаевского, который предполагался Грановским в качестве консультанта фильма. Предложение Грановского написать фильм я принял и условился с Николаевским о следующей встрече для того, чтобы получить у него новые материалы о конце Азефа, умершего, как это установил Николаевский, владельцем корсетной мастерской в Берлине.
Вопрос. Состоялась ли ваша следующая встреча с меньшевиком Николаевским?
Ответ. Да, состоялась. Я встретился с Николаевским в кафе на улице Вожирар, куда он мне принес обещанные материалы. Разговор о будущем фильме был очень короткий, после чего Николаевский стал настойчиво допытываться у меня о положении в СССР. Помню, что его особо интересовали последние работы института Маркса – Энгельса – Ленина. Попутно он мне рассказал, что ему удалось вывезти из Берлина очень ценный архив Маркса. На вопрос об ИМЭЛ я никакого ответа Николаевскому дать не смог, так как не располагал соответствующими сведениями. Тогда он перешел к расспросам о коллективизации и положении в советской деревне.
Вопрос. Как же вы осветили Николаевскому положение в колхозной деревне?
Ответ. Не давая перспектив развития колхозной деревни, потому что я их тогда не понимал, я в красочной форме изобразил мою недавнюю поездку по новым колхозам Киевской области на Украине, во время которой я наблюдал много тяжелых сцен и большую неустроенность. Свидание с Николаевским длилось около часа. Мы уговорились встретиться через 2–3 дня и на этом расстались. На следующий день я отправился к нашему послу в Париже Довгалевскому и попросил у него указаний, можно ли привлечь Николаевского к совместной работе по фильму. Довгалевский на это ответил, что Николаевский является весьма активным и опасным врагом, и поэтому на третью встречу с Николаевским я не рискнул пойти и больше с ним не встречался»[548].
Итак, Николаевский снабдил Бабеля документами об Азефе для фильма, который так и не был поставлен, и расспрашивал его о разных аспектах положения в СССР. Можно отчетливо представить себе, как сокрушительно для советского режима выглядела «красочная форма» описания положения в деревне после коллективизации, если даже на допросе Бабель упомянул о «тяжелых сценах» и «большой неустроенности».
О том, насколько откровенен был Бабель в беседах со своими парижскими знакомыми, в том числе, естественно, с Николаевским, свидетельствуют воспоминания Бориса Суварина, отлученного от коммунистического движения за поддержку Троцкого, от которого, впрочем, он вскоре отошел и многократно с ним затем дискутировал. Суварин в это время писал книгу о Сталине и интересовался впечатлениями Бабеля о сталинском окружении. Бабель откровенно рассказывал о Ворошилове, Буденном, Кагановиче. На вопрос о судьбе оппозиционеров он ответил, что арестовано и отправлено в ссылку приблизительно десять тысяч «троцкистов» (эта цифра была значительно преувеличена; видимо, Бабель причислил к «троцкистам» и других арестованных и сосланных в то время партийных работников); «а всего заключенных примерно три миллиона» (эти данные на период начала 30-х годов были достаточно точными).
Высказывания Бабеля нередко противоречивы, что неудивительно – это были не воспоминания, а результат допросов. В одном месте Бабель показал, что в беседах с Николаевским и Сувариным «рисовал клеветнические картины жизни в Советском Союзе». В другом – что в общении в Париже он стремился о Советском Союзе рассказывать «лучшее и положительное»[549]. К сожалению, большей информацией об общении Николаевского с Бабелем мы не располагаем. Однако даже такой предвзятый и обычно фальшивый источник, как протоколы допроса жертвы сталинской системы, в данном случае дает достоверную информацию о характере отношений Николаевского и Бабеля.
Разумеется, работая над статьями о Советском Союзе, Николаевский привлекал все доступные ему первичные и вторичные источники, а кроме того, стремился экстраполировать известные факты на основные тенденции развития СССР. Так появились знаменитые статьи о Сталине и его окружении, о внутренних процессах, которые происходили в высшем карательном органе советской власти – Объединенном государственном политическом управлении (ОГПУ), вокруг которого шла внешне незаметная, но на самом деле острая борьба окружающих Сталина конфликтующих между собою групп[550]. Позже, когда началась Вторая мировая война, текущий анализ сосредоточился на советско-германских отношениях непосредственно перед ее началом, на сговоре Сталина с Гитлером, а вслед за этим на предполагаемых перспективах советско-германских отношений в военные годы и, следовательно, их влиянии на расстановку военно-политических сил в мире.
В «Социалистическом вестнике» появилась вдумчивая статья, в которой вскрывались известная закономерность и историческая подоплека вступления Сталина в открытый союз с Гитлером[551]. Николаевский возражал тем наблюдателям, которые полагали, будто договором о ненападении от 23 августа 1939 г. Сталин стремился уклониться от активного участия в войне. Такая позиция его оппонентов была не очень далека от позднейшей официальной советской версии, в значительной степени сохраняемой и поныне. Николаевский, разумеется, не знал тогда о подписании дополнительного секретного протокола к договору о ненападении, разделившем Европу на сферы германского и советского господства и отдавшего Восточную Польшу, Прибалтику, Финляндию и Бессарабию в сферу влияния Советского Союза[552]. Но о наличии какой-то тайной договоренности говорили факты, и подозрения о затеваемой Сталиным «дьявольской игре» у Николаевского были, тем более что, по его обоснованному мнению, планируемая война была завершением внешнеполитического курса предыдущих лет.
Несколько более спорными были категорические выводы других работ Николаевского, в которых он исключал любые неожиданные повороты в советско-германских отношениях, в том числе и возможность военного конфликта между Гитлером и Сталиным. «Политически свои корабли он уже сжег, – считал Николаевский в 1940 г. – Политически он уже полностью с Гитлером. Западноевропейские демократии в его лице имеют смертельного врага. Особенно страшный непримиримый враг он для демократического социализма. Последний должен это понять. Компромисса быть не может. Мы идем навстречу беспощадной борьбе – борьбе на жизнь или смерть»[553].
Пройдет год, и Николаевскому придется серьезно пересмотреть свои оценки под влиянием текущих событий, хотя твердую уверенность в том, что Сталин являлся смертельным врагом западной демократии, он сохранил и в те годы, когда советский диктатор был союзником Рузвельта и Черчилля. В любом случае принципиальная, сугубо отрицательная оценка пакта Гитлера – Сталина (пакта Риббентропа-Молотова) отличала позицию Николаевского от мнения тех меньшевиков-эмигрантов, которые, хотя и с оговорками, поддержали курс сталинской внешней политики накануне Второй мировой войны, видя в этом не столько сговор двух диктаторов, сколько попытку сохранения мира. Именно
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Танковые сражения 1939-1945 гг. - Фридрих Вильгельм Меллентин - Биографии и Мемуары
- Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза