Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы - Аттила Йожеф
- Дата:27.10.2025
- Категория: Классическая проза / Поэзия / О войне / Русская классическая проза
- Название: Вехи. Три десятилетия в зеркале венгерской литературы
- Автор: Аттила Йожеф
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но еще и другое сказал Андраш, после того, как излил свою горечь. Золтан об этом хочет ему напомнить теперь — суметь бы только придать голосу убедительный жар:
— Давай, Андраш, приналяжем еще, вспомни-ка, что ты говорил: кто поддается отчаянию, тот не верит больше в свою правду.
И еще сказал тогда Андраш: «Раз и навсегда записались мы в коммунисты, и тут уж ничего не изменить», — но этого теперь Золтан не смеет повторить: возможно, эта приверженность — уже только навязчивая идея, издевка над самими собой или романтика типа модных песенок, вроде: «Хоть бьешь ты меня — обожаю тебя»… или бессмысленное самоистязание?..
— Ну, приналяжем, — говорит Андраш и жестом лунатика тянется за лопатой, но рука его на полпути останавливается. — Кто-то идет, слышишь, шуршит гравий?!
Их двое, вот уже они в дверях вагона. Да, это старший лейтенант Калман. Стоит перед ними, чуть покачиваясь. Вот он освещает их лица своей зажигалкой в виде пистолета.
— У-у-у, пачкуны, значит, ты да ты, двое еще копошитесь.
А ведь прежде он на «ты» не обращался, думает Золтан безо всякого раздражения и страха, и само обращение «ты» тоже не оскорбляет его; он стоит совсем равнодушно и снова думает о том, что если Калман надумает оставить его еще на одну ночь в наряде, он, Золтан, попросит лучше застрелить его.
Калман одним резким рывком впрыгивает к ним в вагон.
— Я так и знал, — продолжает он издеваться, — что застану именно вас: Тарбаи — интеллигентика с руками барышни, Тарбаи-культурника, Тарбаи развитого, классово чуждого элемента, любимчика дедушки-политрука, и растяпу-Вереша, деревенщину-Вереша. Хороша парочка, нечего сказать, чтоб вы сгнили! А ну, пляшите!
Золтан и Андраш забились в разные углы вагона и стоят там молча, онемев, ноги их дрожат от усталости, от сознания беспомощности, но не от страха.
— Пляшите, не понимаете, что ли? Ну?!
Ни один не трогается с места. Наконец, Золтан нерешительно произносит:
— С чего нам плясать, товарищ старший лейтенант?
— Ты еще спрашивать вздумал?! — орет Калман. — Бывалый солдат — и спрашивать! Нет, ты не бывалый солдат, а бывалая б. . . .! И я тебе не товарищ, ты, неблагонадежный элемент, понимаешь! Пляшите! Что, начхать решили на команду? Или не знаете, что неповиновение умножает наказание? Даже этому не научились! — орет он уже благим матом, и на лице у него набухают жилы. — Пляши, вонючее отребье, сегодня праздник, издох бог коммунистов!
Золтан и Андраш смотрят друг на друга, их взгляды встречаются в темноте. Кто тут сошел с ума? Они или Калман? Или все это — сон? И вообще, о чем говорит этот зверь?
— Конечно, вы тут целый день болтались, откуда вам знать, о чем скулило сегодня радио? Что издох бог коммунистов! Да, что уставились на меня: Великий Сталин! Это он отдал концы. Р-р-раз — и готово! Точка! Танцуйте же, сукины вы дети!
Золтан отступил совсем в угол вагона. Оттуда неподвижно следит за Калманом. Он парализован не его буйством, а вестью, которую он принес, и тем, как он сообщил ее. Только секунды проходят между двумя выкриками Калмана, но теперь и секунды вмещают целые потоки дум, вообще за эти двое суток время словно раздалось, точно и в самом деле годы прошли с тех пор, как они в последний раз спали на кровати… Правда, ходили слухи, будто Сталин очень болен, но о том, что он может умереть, никто всерьез и думать не смел! Да, Золтан порой думал о том, что под покровом этого имени вырастали не только величавые города, но пускали ростки и выпавшие на его, Золтана, долю роковые испытания. И все же это имя стало в его сознании символом великих времен, именем чуть ли не Сверхчеловека, пожалуй, настолько же таинственного, насколько авторитетного, и теперь мороз продирает по коже оттого, что именно это ничтожество, этот Калман, который еще недавно, когда Он жил, с подленьким рвением старался подладиться к необъяснимым настроениям покойного, теперь хулит его… Даже закостенелые в своей лютости Бюки, Игнац Селеш и другие, им подобные, и те посовестились бы теперь так говорить о нем… Плясать? Людям с подгибающимися коленями и онемевшими руками, приговоренным к бесконечному бодрствованию — плясать в тени невероятной смерти?
— Не будем плясать!
— Не будете?! — бросает Калман и зловеще щурится. — Значит, не спляшете? — рука его возится с кобурой, он расстегивает ее неверными пальцами и вот он уже размахивает перед ними пистолетом. — Всажу сейчас вам парочку под ноги, тогда запляшете! — рычит он, взводя курок.
— Спрячьте оружие! — гремит вдруг голос Андраша.
— Что?? Мне?? Приказывать?! Ах ты слизняк! — хрипит Калман, но тут же смолкает: Андраш сбоку набрасывается на него, выбивает пистолет, левой рукой сжимает ему запястья, а правой собирает в кулак ворот его мундира.
— Теперь говори, когда ты в руках у меня! Так кто издох, повтори! Отдал концы, говоришь? Отдал концы? Так сказал ты? Ты, вшивый паразит! Ты, что привык из ложи любоваться на мучения других. Молчи!
Калман, если бы и захотел, не мог бы сейчас ответить: лицо его посинело, глаза выкатились, открытый рот ловил воздух.
Золтан стоит за спиной своего друга, он не удерживает его, и не помогает ему, но чувствует какое-то неописуемое облегчение: казалось, свинцовая усталость последних двух страшных дней улетучилась из его тела.
Он спокойно наклоняется и за дуло поднимает с пола пистолет.
В эту секунду вспыхивает свет карманного фонаря. К вагону подходит патруль.
— Что здесь происходит? Кто кричал?
Андраш отпускает поручика, и тот мешком оседает на пол. Сознания он
- Сказки народов мира - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Прочее
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Холодный крематорий. Голод и надежда в Освенциме - Йожеф Дебрецени - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Пути и вехи. Русское литературоведение в двадцатом веке - Димитрий Сегал - Языкознание
- Собирается буря - Уильям Нэйпир - Историческая проза