Испанские поэты XX века - Хуан Хименес
- Дата:20.06.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Испанские поэты XX века
- Автор: Хуан Хименес
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
САН-ГАБРИЭЛЬ
СЕВИЛЬЯ
IВысокий и узкобедрый,стройней тростников лагуны,идет он, кутая теньюглаза и грустные губы;поют горячие венысеребряною струною,а кожа в ночи мерцает,как яблоки под луною.И туфли мерно роняютв туманы лунных цветенийдва такта грустных и кратких,как траур облачной тени.И нет ему в мире равных —ни пальмы в песках кочевий,ни короля на троне,ни в небе звезды вечерней.Когда над яшмовой грудьюлицо он клонит в моленье,ночь на равнину выходит,чтобы упасть на колени.И недруга ив плакучих,властители бликов лунных,архангела Габриэляв ночи заклинают струны.— Когда в материнском лонезальется дитя слезами,припомни, что этот бисерцыгане тебе низали!
IIАнунсиасьо́н де лос Рейесза городской стеноювстречает его, одеталохмотьями и луною.И с лилией и улыбкойпред нею в поклоне плавномпредстал Габриэль-архангел,Хиральды{137} прекрасный правнук.Таинственные цикадыпо бисеру замерцали.А звезды по небосклонурассыпались бубенцами.
— О Сан-Габриэль, к порогуменя пригвоздило счастьем!Сиянье твое жасминомскользит по моим запястьям.— С миром, Анунсиасьон,о смуглое чудо света!Дитя у тебя родитсяпрекрасней ночного ветра.— Ай, свет мой, Габриэлильо!Ай, Сан-Габриэль пресветлый!Заткать бы мне твое ложегвоздикой и горицветом!— С миром, Анунсиасьон,звезда под бедным нарядом!Найдешь ты в груди сыновнейтри раны с родинкой рядом.— Ай, свет мой, Габриэлильо!Ай, Сан-Габриэль пресветлый!Как ноет под левой грудью,теплом молока согретой!— С миром, Анунсиасьон,о мать десяти династий!Кто встретил твой взор горючий,его позабыть не властен.
Запело дитя во чревеу матери изумленной.Дрожит в голосочке песняминдалинкою зеленой.Архангел восходит в небоступенями сонных улиц…
А звезды на небосклонев бессмертники обернулись.
КАК СХВАТИЛИ АНТОНЬИТО ЭЛЬ КАМБОРЬО НА СЕВИЛЬСКОЙ ДОРОГЕ
Антоньо Торрес Эредья,Камборьо сын горделивый,в Севилью смотреть корридушагает с веткою ивы.Смуглее луны зеленой,шагает, высок и тонок.Блестят над глазами кольцаего кудрей вороненых.Лимонов на полдорогенарезал он в час привалаи долго бросал их в воду,пока золотой не стала.И где-то на полдороге,под тополем на излуке,ему впятером жандармыназад заломили руки.
Медленно день уходитпоступью матадораи плавным плащом закатаобводит моря и долы.Тревожно чуют оливывечерний бег Козерога,а конный ветер несетсяв туман свинцовых отрогов.Антоньо Торрес Эредья,Камборьо сын горделивый,среди пяти треуголокшагает без ветки ивы…
Антоньо! И это ты?Да будь ты цыган на деле,здесь пять бы ручьев багряных,стекая с ножа, запели!И ты еще сын Камборьо?Подкинут ты в колыбели!Один на один со смертью,бывало, в горах сходились.Да вывелись те цыгане!И пылью ножи покрылись…
Открылся засов тюремный,едва только девять било.А пятеро конвоироввином подкрепили силы.
Закрылся засов тюремный,едва только девять било…А небо в ночи сверкало,как круп вороной кобылы!
СМЕРТЬ АНТОНЬИТО ЭЛЬ КАМБОРЬО
Замер за Гвадалквивиромсмертью исторгнутый зов.Взмыл окровавленный голосв вихре ее голосов.Рвался он раненым вепрем,бился у ног на песке,взмыленным телом дельфинавзвился в последнем броске;вражеской кровью омыл онсвой кармазинный платок.Но было ножей четыре,и выстоять он не мог.И той порой, когда звездыночную воду сверлят,когда плащи-горицветыво сне дурманят телят,древнего голоса смертизамер последний раскат.
Антоньо Торрес Эредья,прядь — вороненый виток,зеленолунная смуглость,голоса алый цветок!Кто ж напоил твоею кровьюгвадалквивирский песок?— Четверо братьев Эредьямне приходились сродни.То, что другому прощалось,мне не простили они —и туфли цвета коринки,и то, что кольца носил,а плоть мою на оливкахс жасмином бог замесил.— Ай, Антоньито Камборьо,лишь королеве под стать!Вспомни Пречистую деву —время пришло умирать.— Ай, Федерико Гарсиа,оповести патрули!Я, как подрезанный колос,больше не встану с земли.
Четыре багряных раны —и профиль как изо льда.Живая медаль, которойуже не отлить никогда.С земли на бархат подушкиего кладет серафим.И смуглых ангелов рукизажгли светильник над ним.И в час, когда четверо братьеввернулись в город родной,смертное эхо затихлогвадалквивирской волной.
ПОГИБШИЙ ИЗ-ЗА ЛЮБВИ
— Что там горит на террасе,так высоко и багрово?— Сынок, одиннадцать било,пора задвинуть засовы.— Четыре огня все ярче —и глаз отвести нет мочи.— Наверно, медную утварьтам чистят до поздней ночи.
Луна, чесночная долька,тускнея от смертной боли,роняла желтые кудрина желтые колокольни.По улицам кралась полночь,стучась у закрытых ставней,а следом за ней собакигнались стоголосой стаей,и винный янтарный запахна темных террасах таял.Сырая осока ветраи старческий шепот тенипод ветхой аркою ночибудили гул запустенья.Уснули волы и розы.И только в оконной створкечетыре луча взывали,как гневный святой Георгий.
Грустили невесты-травы,а кровь застывала коркой,как сорванный мак, засохшей,как юные бедра, горькой.Рыдали седые реки,в туманные горы глядя,и в замерший миг вплеталиобрывки имен и прядей.А ночь квадратной и белойбыла от стен и балконов.Цыгане и серафимыкоснулись аккордеонов.— Если умру я, мама,будут ли знать про это?Синие телеграммыты разошли по свету!..
Семь воплей, семь ран багряных,семь диких маков махровыхразбили тусклые луныв залитых мраком альковах.И зыбью рук отсеченных,венков и спутанных прядейбог знает где отозвалосьглухое море проклятий.И в двери ворвалось неболесным рокотаньем дали.А в ночь с галерей высокихчетыре луча взывали.
РОМАНС ОБРЕЧЕННОГО
Как сиро все и устало!Два конских ока огромныхи два зрачка моих малыхни в даль земную не смотрят,ни в те края, где на челнахуплывший сон поднимаеттринадцать вымпелов черных.Мои бессонные слуги,они все смотрят с тоскоюна север скал и металлов,где призрак мой над рекоюколоду карт ледянуютасует мертвой рукою…
Тугие волы речныев осоке и остролистахбодали мальчишек, плывшихна лунах рогов волнистых.А молоточки пелисомнамбулическим звоном,что едет бессонный всадникверхом на коне бессонном.
Двадцать шестого июнясудьи прислали бумагу.Двадцать шестого июнясказано было Амарго:— Можешь срубить олеандрыза ворота́ми своими.Крест начерти на порогеи напиши свое имя.Взойдет над тобой цикутаи семя крапивы злое,и в ноги сырая известьвонзит иглу за иглою.И будет то черной ночьюв магнитных горах высоких,где только волы речныепасутся в ночной осоке.Учись же скрещивать руки,готовь лампаду и ладани пей этот горный ветер,холодный от скал и кладов.Два месяца тебе срокудо погребальных обрядов.
Мерцающий млечный мечСант-Яго из ножен вынул.Прогнулось ночное небо,глухой тишиною хлынув.
Двадцать шестого июняглаза он открыл — и сновазакрыл их, уже навеки,августа двадцать шестого…Люди сходились на площадь,где у стены на каменьясбросил усталый Амаргогруз одинокого бденья.И, как обрывок латыни,прямоугольной и точной,уравновешивал смерть крайпростыни непорочной.
РОМАНС ОБ ИСПАНСКОЙ ЖАНДАРМЕРИИ
- Дом Бернарды Альбы - Федерико Гарсиа Лорка - Драматургия
- Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль - Древневосточная литература
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт - Детектив