Испанские поэты XX века - Хуан Хименес
- Дата:20.06.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Испанские поэты XX века
- Автор: Хуан Хименес
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЦЫГАНКА-МОНАХИНЯ
Безмолвье мирта и мела.И мальвы в травах ковровых.Она левкой вышиваетна желтой ткани покрова.Кружится свет семиперыйнад серою сетью лампы.Собор, как медведь цыганский,ворчит, поднимая лапы.А шьет она так красиво!Склонясь над иглой в экстазе,всю ткань бы она покрылацветами своих фантазий!Какие банты магнолийв росинках блесток стеклянных!Как лег на складки покроваузор луны и шафрана!Пять апельсинов с кухнидохнули прохладой винной.Пять сладостных ран Христовыхиз альмерийской долины.В ее зрачках раздвоившись,куда-то всадник проехал.Тугую грудь колыхнулопоследним отзвуком эха.И от далеких нагорийс дымною мглой по ущельямсжалось цыганское сердце,полное медом и хмелем.О, как равнина крутаясотнею солнц заплескала!О, как, сознанье туманя,вздыбились реки и скалы!..Но снова цветы на ткани,и свет предвечерья кроткийв шахматы с ветром играетвозле оконной решетки.
НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
И в полночь на край долиныувел я жену чужую,а думал — она невинна…
То было ночью Сант-Яго,и, словно сговору рады,в округе огни погаслии замерцали цикады.Я сонных грудей коснулся,последний проулок минув,и жарко они раскрылиськистями ночных жасминов.А юбки, шурша крахмалом,в ушах у меня дрожали,как шелковые завесы,раскромсанные ножами.Врастая в безлунный сумрак,ворчали деревья глухо,и дальним собачьим лаемза нами гналась округа…
За голубой ежевикойу тростникового плесая в белый песок впечаталее смоляные косы.Я сдернул шелковый галстук.Она наряд разбросала.Я снял ремень с кобурою,она — четыре корсажа.Ее жасминная кожасветилась жемчугом теплым,нежнее лунного света,когда скользит он по стеклам.А бедра ее метались,как пойманные форели,то лунным холодом стыли,то белым огнем горели.И лучшей в мире дорогойдо первой утренней птицыменя этой ночью мчалаатласная кобылица…
Тому, кто слывет мужчиной,нескромничать не пристало,и я повторять не стануслова, что она шептала.В песчинках и поцелуяхона ушла на рассвете.Кинжалы трефовых лилийвдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно,цыган до смертного часа.Я дал ей ларец на памятьи больше не стал встречаться,запомнив обман той ночиу края речной долины, —она ведь была замужней,а мне клялась, что невинна.
РОМАНС О ЧЕРНОЙ ТОСКЕ
Петух зарю высекает,Звеня кресалом каленым,когда Соледад Монтойяспускается вниз по склонам.Желтая медь ее телапахнет конем и туманом.Груди, черней наковален,стонут напевом чеканным.— Кого, Соледад, зовешь тыи что тебе ночью надо?— Зову я кого зовется, —не ты мне вернешь утрату.Искала я то, что ищут, —себя и свою отраду.— О Соледад, моя мука!Ждет море коней строптивых,и кто удила закусит —погибнет в его обрывах.— Не вспоминай о море!Словно могила пустая,стынут масличные земли,черной тоской порастая.— О Соледад, моя мука!Что за тоска в этом пенье!Плачешь ты соком лимона,терпким от губ и терпенья.— Что за тоска!.. Как шальнаябегу и бьюсь я о стены,и плещут по полу косы,змеясь от кухни к постели.Тоска!.. Смолы я чернееи черной тьмою одета.О юбки мои кружевные!О бедра мои — страстоцветы!— Омойся росой зарянок,малиновою водою,и бедное свое сердцесмири, Соледад Монтойя…
Взлетают певчие рекина крыльях неба и веток.Рожденный день коронованмедовым тыквенным цветом.Тоска цыганского сердца,усни, сиротство изведав.Тоска заглохших истокови позабытых рассветов…
САН-МИГЕЛЬ
ГРАНАДА{135}
Склоны, и склоны, и склоны —и на горах полусонныхмулы и тени от мулов,грузные, словно подсолнух.
В вечных потемках ущелийвзгляд их теряется грустно.Хрустом соленых рассветовльются воздушные русла.
У белогривого небартутные очи померкли,дав холодеющей тениуспокоение смерти.
В холод закутались реки,чтобы никто их не тронул.Дикие голые реки,склоны, и склоны, и склоны…
Вверху на башне стариннойв узорах дикого хмелягирляндой свеч опоясанвысокий стан Сан-Мигеля.В окне своей голубятнипо знаку ночи совинойручной архангел рядитсяв пернатый гнев соловьиный.Дыша цветочным настоем,в тоске по свежим полянамэфеб трехтысячной ночипоет в ковчеге стеклянном.
Танцует ночное морепоэму балконов лунных.Сменила тростник на шепотлуна в золотых лагунах.Девчонки, грызя орехи,идут по камням нагретым.Во мраке крупы купальщицподобны медным планетам.Гуляет знать городская,и дамы с грустною миной,смуглея, бредят ночамисвоей поры соловьиной.И в час полуночной мессы,слепой, лимонный и хилый,мужчин и женщин с амвонакорит епископ Манилы.
Один Сан-Мигель на башнепокоится среди мрака,унизанный зеркаламии знаками зодиака, —владыка нечетных чисели горних миров небесныхв берберском очарованьезаклятий и арабесок.
САН-РАФАЭЛЬ
КОРДОВА
IСмутно уходят упряжкив край тишины тростниковоймимо омытого влагойримского торса нагого.Гвадалквивирские волныстелют их в зеркале плесовмеж гравированных листьеви грозовых отголосков.И возле старых повозок,в ночи затерянных сиро,поют, вышивая, детипро вечную горечь мира.Но Ко́рдове нет печалидо темных речных дурманов,и как ни возводит сумракархитектуру туманов —не скрыть ее ног точеныхнетленный и чистый мрамор.И хрупким узором жестидрожат лепестки флюгарокна серой завесе бризаповерх триумфальных арок.И мост на десять ладовтолкует морские вести,пока контрабанду вносятпо старой стене в предместья…
IIОдна лишь речная рыбкаиглой золотой сметалаКордову ласковых плавнейс Кордовой строгих порталов.Сбрасывают одеждыдети с бесстрастным видом,тоненькие Мерлины,ученики Товита{136},они золотую рыбкуковарным вопросом бесят:не краше ли цвет муската,чем пляшущий полумесяц?Но рыбка их заставляет,туманя мрамор холодный,перенимать равновесьеу одинокой колонны,где сарацинский архангел,блеснув чешуей доспеха,когда-то в волнах гортанныхобрел колыбель и эхо…
Одна золотая рыбкав руках у красавиц Ко́рдов:Кордовы, зыблемой в водах,и горней Кордовы гордой.
САН-ГАБРИЭЛЬ
СЕВИЛЬЯ
IВысокий и узкобедрый,стройней тростников лагуны,идет он, кутая теньюглаза и грустные губы;поют горячие венысеребряною струною,а кожа в ночи мерцает,как яблоки под луною.И туфли мерно роняютв туманы лунных цветенийдва такта грустных и кратких,как траур облачной тени.И нет ему в мире равных —ни пальмы в песках кочевий,ни короля на троне,ни в небе звезды вечерней.Когда над яшмовой грудьюлицо он клонит в моленье,ночь на равнину выходит,чтобы упасть на колени.И недруга ив плакучих,властители бликов лунных,архангела Габриэляв ночи заклинают струны.— Когда в материнском лонезальется дитя слезами,припомни, что этот бисерцыгане тебе низали!
IIАнунсиасьо́н де лос Рейесза городской стеноювстречает его, одеталохмотьями и луною.И с лилией и улыбкойпред нею в поклоне плавномпредстал Габриэль-архангел,Хиральды{137} прекрасный правнук.Таинственные цикадыпо бисеру замерцали.А звезды по небосклонурассыпались бубенцами.
— О Сан-Габриэль, к порогуменя пригвоздило счастьем!Сиянье твое жасминомскользит по моим запястьям.— С миром, Анунсиасьон,о смуглое чудо света!Дитя у тебя родитсяпрекрасней ночного ветра.— Ай, свет мой, Габриэлильо!Ай, Сан-Габриэль пресветлый!Заткать бы мне твое ложегвоздикой и горицветом!— С миром, Анунсиасьон,звезда под бедным нарядом!Найдешь ты в груди сыновнейтри раны с родинкой рядом.— Ай, свет мой, Габриэлильо!Ай, Сан-Габриэль пресветлый!Как ноет под левой грудью,теплом молока согретой!— С миром, Анунсиасьон,о мать десяти династий!Кто встретил твой взор горючий,его позабыть не властен.
Запело дитя во чревеу матери изумленной.Дрожит в голосочке песняминдалинкою зеленой.Архангел восходит в небоступенями сонных улиц…
А звезды на небосклонев бессмертники обернулись.
КАК СХВАТИЛИ АНТОНЬИТО ЭЛЬ КАМБОРЬО НА СЕВИЛЬСКОЙ ДОРОГЕ
- Дом Бернарды Альбы - Федерико Гарсиа Лорка - Драматургия
- Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль - Древневосточная литература
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- А собаку я возьму себе - Алисия Хименес Бартлетт - Детектив