Прощайте, ископаемые! - Доминик Бойер
- Дата:28.04.2025
- Категория: Биология
- Название: Прощайте, ископаемые!
- Автор: Доминик Бойер
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…англичане стали рассматривать сахар как предмет первой необходимости; поставки сахара стали для них не только экономическим, но и политическим обязательством. В то же время владельцы громадных состояний, созданных трудом миллионов рабов, захваченных в Африке, на миллионах акров земель Нового Света, похищенных у индейцев, – эти владельцы таких товаров, как сахар, патока и ром, которые продавались как африканцам и индийцам, так и колонистам и британскому рабочему классу, – еще прочнее закрепились в центрах власти английского общества как такового. Многие отдельно взятые купцы, плантаторы и предприниматели оказались в проигрыше, однако долгосрочные экономические успехи новых товарных рынков в метрополии начиная с середины XVII века больше не вызывали сомнений. С этой панорамной точки зрения сахар стал ассоциироваться с тем же самым, что и любое колониальное производство, торговля и потребление в метрополии, – с растущей силой и крепостью империи и тех классов, которые диктовали ее политику [Mintz 1985: 157].
По утверждению Минца, именно карибские сахарные плантации представляли собой первые в мире по-настоящему модернизированные общества, где люди, мобилизованные при помощи насилия и угнетения, были «ввергнуты во впечатляюще индустриальные по меркам своего времени условия существования». Кроме того, сахарная промышленность создавала экономическую основу для того, чтобы купеческий и коммерческий классы Европы смогли мало-помалу бросить вызов монолиту феодально-аристократического порядка. В изображении многих историков плантации предстают любопытным смешением разных логик – промышленной и сельскохозяйственной, капиталистической и феодальной (см., напр., [Williams 1944]). Это противоречие исчезает, если рассматривать плантации в качестве своеобразной эмбриональной формы индустриально-капиталистического порядка, расцвет которого состоится в XIX веке. Подобную аргументацию развивает в одной из недавних работ Донна Харауэй, рассматривающая плантацию в качестве провозвестника многих аспектов современной экономической жизни – от монокультуры до эксплуатации труда и отношений с машинами:
Плантация действительно зависит от чрезвычайно интенсивных форм трудового рабства, включая и рабство машинного труда, от создания машин для эксплуатации и извлечения плодов Земли. Я считаю, что важно также не забывать о принудительном труде нечеловеческих существ – растений, животных и микробов[5].
Хозяева плантаций сопоставляли эти разнообразные формы труда с помощью механической метафоры часового механизма. В знаменитом руководстве для плантаторов середины XVIII века, составленном Сэмюэлем Мартином, говорилось прямым текстом: «Негры, скот, мулы и лошади – это нервы сахарной плантации, поскольку успех всего дела состоит главным образом именно в этом, как в хорошо сконструированной машине все зависит от энергии и правильного расположения основных пружин или ключевых частей» [Martin 1785: 9]. Машинная инфраструктура европейского модерна во многом – если не в основном – обязана Новому, а не Старому Свету.
То же самое можно утверждать и о философских инфраструктурах европейского модерна. Сукрополитика вливалась в европейское Просвещение и современную либеральную философию различными способами. Например, в либерализме Джона Локка проповедовалось, что усердие (industry) и рациональность являются основой притязаний на собственность. Это уравнение создавало довольно удобный философский предлог для лишения неевропейцев их земель и ресурсов, поскольку те неспособны освоить их должным образом. При всех своих рассуждениях о необходимости свободы европейская либеральная философия агрессивно замалчивала тему рабства в Новом Свете, несмотря на его очевидное влияние на европейское общество – начиная с его богатства и заканчивая пищевым рационом. Рабство представляло собой моральную проблему – если только вы не убедите себя в том, что рабы являются недочеловеками. Как язвительно заметил французский либеральный философ XVIII века Монтескье: «Невозможно допустить, чтобы эти существа [африканские рабы] были людьми, потому что если бы мы их причислили к людям, то пришлось бы усомниться в том, принадлежим ли мы сами к числу христиан» [Монтескье 2023: 291].
Тем не менее, по утверждению политического философа Сьюзан Бак-Морс, европейские политические дискуссии XVIII века о свободе и рабстве совершенно невозможно оторвать от
…экономической практики – систематического и чрезвычайно изощренного капиталистического порабощения неевропейцев в качестве рабочей силы в колониях – [которая] увеличивалась количественно и усиливалась качественно до такой степени, что к середине XVIII века стала основой всей экономической системы, парадоксальным образом способствуя глобальному распространению тех самых идеалов Просвещения, которые находились с ней в столь фундаментальном противоречии [Buck-Morss 2000: 821].
Все эти противоречия достигли критической точки в ходе Гаитянской революции. К середине XVIII века французская колония Сен-Доминго по объемам производства сахара опередила и Барбадос, и все остальные карибские колонии. Победив англичан на их собственном поле – в игре в жестокую экономию в масштабах производства, французская колония имела больше сахарных заводов (450), больше порабощенных африканцев (117 тысяч) и более значительные объемы экспорта сахара, чем колонии Британской Вест-Индии, вместе взятые [Scott 2020: 6]. Сахарная махина постоянно росла: к 1780-м годам на Сен-Доминго насчитывалось уже около 800 сахарных плантаций и 425 тысяч рабов – оттуда экспортировалось почти 50 % всего общемирового объема потребления сахара. Сен-Доминго считался самой богатой и самой производительной европейской колонией во всем мире: ее годовая налоговая база составляла 1 млрд ливров (около 1,5 млрд долларов в сегодняшнем эквиваленте). Богатство значительной части представителей среднего и высшего классов Франции прямо или косвенно зависело от колониальной торговли с Сен-Доминго [McClellan III 2010: 63]. Когда в 1789 году до Сен-Доминго добрались известия о начавшейся во Франции революции, дни богатой рабовладельческой колонии были сочтены. В 1791 году здесь произошло спланированное в большом секрете и скоординированное восстание примерно 50 тысяч рабов, которые сожгли сотни плантаций, – эти события возвестили начало конца колониальной сукрополитики.
Становление Республики Гаити происходило в условиях, когда Европа была полна сил и желания для действий по возвращению господства над своими богатейшими территориями. Несмотря на то что существование нового государства находилось под угрозой, первая Гаитянская конституция 1801 года отменила не только рабство, но и любые различия между людьми, «кроме тех, что основаны на добродетели и таланте». В этом отношении, отмечает Бак-Морс, «чернокожие якобинцы Сен-Доминго опередили метрополию в активном воплощении цели Просвещения – освобождении человека» [Buck-Morss 2000: 835]. Однако, указывает гаитянский антрополог и историк Мишель-Рольф Труйо, эти достижения Гаити были проигнорированы европейцами и европейскими колонистами: «Гаитянская революция стала решающей проверкой универсалистских притязаний как Французской, так и Американской революций. И в том и в другом случае дело кончилось крахом» [Trouillot 1995: 88]. В 1791 году вопрос о праве чернокожих рабов на самоопределение не обсуждался – все обстояло с
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- "Фантастика 2023-197". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Жеребьёв Владислав - Попаданцы
- Новые Миры Айзека Азимова. Том 4 - Айзек Азимов - Научная Фантастика
- Шесть, шесть, шесть… - Алексей Пшенов - Русская современная проза