Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем подобного рода груз отягощал практически любого члена партийно-советской верхушки в 1920‑х годах, не говоря уже о следующем десятилетии. Шаржи и карикатуры были лишены трагического пафоса, а часто и визуальной заостренности: гротеск не только требовал сильного художественного воображения (отсутствовавшего у большей части авторов), но и был бы просто избыточен. Нередко авторы просто шаржировали самые заметные портретные черты изображаемого, не вкладывая в картинку какого-то глубокого смысла, хотя бы на уровне «дружеского шаржа» с его претензией на чуть более глубокое эмпатичное понимание духовного мира героя. Так, неизвестный, рисуя 14 января 1927 года на заседании Реввоенсовета и явно с натуры предположительно Семена Буденного (ил. 22 на вкладке), не находит ничего лучшего, чем утрировать знаменитые буденновские усы, видные даже из‑за спины вполоборота, и крупный, выделяющийся цветом нос, в России традиционно обозначающий склонность к алкоголю (символы алкоголя и выпивки очень часты в шаржах и карикатурах собрания Ворошилова, с достаточно нейтральным наполнением, как констатация – это общий и прощаемый партийцу грех, на который не стоит обращать внимания, разве что придется к слову). Вместе с тем уважение к высокому «внешнему» статусу изображаемого всегда сохраняется, и это ограничивает карикатуриста в экспрессии.
Так, Межлаук в мае 1935 года рисует шарж-карикатуру на Пятакова, с которым по работе постоянно вступал в стычки (ил. 23 на вкладке). Внешне это просто смешной шарж, усиливаемый тем, что подчеркнуто тщедушное тело Пятакова обнажено. Несколько утрированы и черты лица, но, «отрезав» тело в визуальном поле, мы, возможно, даже не поймем, что речь идет об осмеянии: почти нормальный портрет. Подпись «Руки загребущие, глаза завидущие» – банальный отсыл к спорам о разделе бюджетов.
Лишь когда речь пойдет об оппозиционности Пятакова, Межлаук найдет для него образ «Бабы Пятачихи» (ил. 24 на вкладке), воспитывающей новое поколение внутрипартийных диссидентов. Отметим, что статус «бабы» в маскулинном сообществе большевиков был уже оскорбительным.
Там, где шаржу поставлены искусственные ограничения на искажение лица, необходимую остроту приходилось «добирать» не только текстом, но и травестией одежды: например, изобразить Калинина в облике Людовика XIV (ил. 25 на вкладке). Впрочем, образ не случаен – французский «король-Солнце» узнавался как балетоман и сам танцор придворного балета, тогда как Калинина молва того времени постоянно обвиняла в нездоровом пристрастии к юным балеринам. Беззлобно обыгрывался и официальный статус Калинина, формально равный главе государства.
Так, делегат XV съезда ВКП(б) Морис Белоцкий, секретарь Скопинского окружного комитета партии и старый знакомый Ворошилова, отправил ему пару (своих?) шаржей на выступления оппозиции на съезде. На одной из них изображен ректор Коммунистического университета Сергей Минин, подписанный как «Оппозиционный ксендз» (ил. 26 на вкладке); впрочем, абсолютно нейтральный портрет Минина пришлось дополнять стилизованным праздничным облачением католического священника и тонзурой, неотличимой от лысины. В своих способностях портретиста автор, похоже, сомневался, поэтому был вынужден подписать рисунок – «Минин».
Отметим, что картинка должна была, по идее, свободно выражать негодование автора в отношении оппозиции – это общее настроение большинства съезда, итог многомесячной кампании по дискредитации Троцкого, Зиновьева, Каменева и их соратников, кульминация борьбы. Самому Минину это, видимо, стоило в 1927 году душевного расстройства. Но нет: искажать черты лица, то есть пользоваться стандартным инструментарием шаржиста и карикатуриста, в понимании большинства авторов все же не стоило.
Травестировать одежду тем не менее можно – как можно свободно шутить на темы, которые внутри партийной верхушки звучали более или менее остро. Так, Бухарин легко может нарисовать Серго Орджоникидзе в роли офицера прежних времен и подписать: «Серго, если бы он был моложе и если бы он служил в царской гвардии» (ил. 27 на вкладке).
Изображен между тем полный генерал – с большой наградной звездой и орденской лентой, с эполетами, в сапогах со шпорами. Впрочем, и со стилизованными «кубиками» на высоком воротнике стойкой – принадлежностью уже РККА. Что имел в виду Бухарин под этой незамысловатой шуткой в феврале 1927 года? Серго как «генерал» Сталина? Если нет, то придется заподозрить автора в более горькой иронии: рисунок, на котором выдающийся революционер изображается безо всякой рефлексии в облачении представителя «свергнутого режима», был бы куда как большим оскорблением. Но дружеское именование «Серго», нейтральное выражение лица изображаемого Орджоникидзе дают понять: такие дерзкие шутки в среде Политбюро были допустимы и даже приветствовались. И рисовать можно было не только вождей и не только Ленина, но и, например, Николая II. Спектр допустимого в картинках был весьма широк.
И узок одновременно. Специфическая большевистская идентичность, по нашему предположению, раздвигала рамки допустимого к изображению, в том числе на уровне сюжета. Одновременно с этим она ограничивала интенсивность эмоций, включаемых автором в произведение (положа руку на сердце, признаем: бóльшая часть графических записок очень скучна), и ставила во главу угла политические или деловые соображения. Это и было предметом интроспекции и автоинтроспекции рисующего, неотделимых друг от друга: еще раз напомним наше предположение, что рисующий был одновременно представителем коллектива и выражал не только свою точку зрения на происходящее, но и точку зрения воображаемого большинства присутствующих при создании визуального комментария. Эта позиция требовала самоограничений и заставляла отказываться от неконструктивного пафоса, слишком личного даже в трагическом восприятии. Для большевика трагическое – это просто ход истории. В бытовых подробностях ему не место.
Как угадать на графической записке – шарже или карикатуре – именно оппозиционера? На первый взгляд, и это примечательно, специального визуального языка, элементами которого можно было бы определить принадлежность к оппозиции, не существует. В коллекции Ворошилова мы либо узнаем оппозиционера постфактум, идентифицируя его по другим источникам, или видим, что речь идет именно об оппозиции, из текста-подписи к карикатуре. Но для большинства в партийной верхушке, от имени которого выступает художник, оппозиция никак не выделяется в партийной среде: это такие же люди, как и все.
Впрочем, есть одна черта, возможно неосознанно руководившая авторами. Партийная оппозиция – всех видов во всей ее сложной истории, не столько текущая, сколько историческая – всегда изображалась более тщательно и подробно, нежели приверженцы генеральной линии. Разумеется, на том числе работ, с которыми мы имеем дело, невозможно подтвердить эту гипотезу количественно. Тем не менее если это действительно так, то мы вправе предложить объяснение: интроспекция, лежащая в основе такой графики, при наличии «оппозиционной» вводной требует более тщательного размышления от шаржиста или карикатуриста. И напротив: человек, не замеченный в отклонениях от основной линии партии (если это не Ленин и не крупнейший вождь, например Сталин) и не являющийся для Политбюро «сложным» хотя бы в каком-то смысле (например, Калинин или Андреев),
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература