Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин
- Дата:22.11.2024
- Категория: История / Публицистика
- Название: Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1
- Автор: Игал Халфин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько слов в заключение этой главы – но и в предупреждение. Опасно переходить тонкую границу и превращать взгляд ЦК («оппозиция является нашей инверсией») в фактическую констатацию в духе: «а принципиальных-то отличий между ЦК и оппозиционным центром на самом деле не было». Там и там были четкая организация, устав, членство, политический ритуал. Проблематично писать историю оппозиции с позиций ЦК – структура всегда и везде видит саму себя. Но в то же время другой истории у оппозиции не было. Попытка описать оппозицию как совесть партии, как лагерь честных революционеров только погружает нас еще глубже в ту большевистскую риторику, от которой столь важно оторваться. Оппозиция не была субстанцией. Ее сущность, ее границы не были определены, в нее постоянно приходили вчерашние сторонники, и из нее возвращались в лоно ортодоксии ценой простого заявления об отходе. Оппозиция была конструктом. Историей оппозиции занимались как сторонники ЦК, так и ее адепты, пытаясь вычленить какие-то постоянные черты, и проект этот был всегда сопряжен с упрощениями, если не фальсификациями.
Глава 3. Покаяния
XV партийный съезд – это, безусловно, водораздел в истории оппозиции. Трудно пройти мимо усугубления политического кризиса в ВКП(б), быстрого возрастания коллективной эмоциональной интенсивности, связанного в первую очередь со все более частым описанием оппозиционеров как еретиков. Все это провоцировало судорожную попытку выхода из состояния, в котором священное находилось под непосредственной угрозой, через систематическое вычищение внутренних врагов.
Душа коммуниста всегда была главным объектом партийной заботы, тем более после столь острого противостояния в партии во время дискуссии. Герменевтика души отсылает к тому способу восприятия, в котором слова, использованные товарищем для объяснения своих поступков, выступают в качестве ключа к некой более глубокой реальности – его политической предрасположенности. Партийный аппарат желал выяснить «физиономию», индивидуальный облик каждого оступившегося коммуниста. В силу того, что самоанализ неизбежно был связан с повествованием о себе, покаяния являлись главным объектом герменевтики. Рассказывая подробно о политических ошибках автора, каждый текст такого рода, каждое выступление должны были объяснить, что ввело последнего в грех оппозиционности.
Главный вопрос заключался в следующем: отступился ли коммунист из‑за внешних факторов или сознательно предпочел лагерь зла? Лишь искусное применение герменевтики позволяло партийным трибуналам отличить просто сомневающихся от истинных врагов. «Сомнение» и «инакомыслие» представляли собой душевные состояния, которые невозможно было распознать через внешние признаки. Но разница в степени вины двух этих категорий была огромной. Сомневающемуся нечего было скрывать, и его колебания испарялись при надлежащей идеологической обработке. Другое дело, когда перед партийным судом стоял убежденный троцкист или зиновьевец. Изображая солидарность с партийной линией, он на самом деле являлся «двурушником» – этим прозвищем клеймили партийца, который заявил о своем отходе от оппозиции («одной рукой»), а на самом деле продолжал вести оппозиционную деятельность («другой рукой»).
Во время последних внутрипартийных перепалок был опробован набор способов описания душевных состояний оппозиционеров. Долгое время их мотивации воспринимались как тривиальные: оппозиционеры считались «обиженными», отстраненными, обозленными. «Не потому ли так напориста критика со стороны оппозиционеров внутрипартийного режима, что она подогревается личной „обидой“ критикующих за понесенные ими „притеснения“?» По окончании дискуссии, однако, диагноз оппозиции существенно изменился. Все чаще и чаще оппозиционерам присваивали «поганое нутро», «антипартийные наклонности».
Только когда противоречия внутреннего и внешнего «я» окончательно разрешатся, станет возможным установить, достоин ли коммунист царства будущего – или его надо исторгнуть из партии. Время последнего суда еще не наступило, но внутри новой машины кодирования партийные герменевты приняли установку радикальной подозрительности. Ничего из того, что произносилось, не представлялось им самодостаточным. У каждого коммуниста могло обнаружиться «второе дно» – подозрение стало политическим.
1. Вокруг съезда
Созванный после двухгодичного перерыва путем общих выборов, XV партийный съезд ВКП(б) (2–19 декабря 1927 года) рассматривался как арена для самовыражения широких партийных масс. Следуя партийному уставу, съезд заслушал отчет Центрального Комитета, Центральной контрольной комиссии и других центральных учреждений партии, пересмотрел и адаптировал к новой ситуации генеральную линию партии. Рабочий класс – так, по крайней мере, уверяло большинство ЦК – отторг оппозицию, идеологический и организационный разгром которой стал очевидным. Отныне быть одновременно оппозиционером и коммунистом становилось невозможно.
По завершении политического отчета Сталина слово в прениях первому было предоставлено Кагановичу. Член ЦК с 1924 года, первый секретарь ЦК КП(б)У и ярый сторонник большинства, Лазарь Моисеевич Каганович посвятил целый раздел своего выступления «раскольнической работе оппозиции» и предложил «вытолкнуть» ее из партийного лагеря[1350]. Слово взяли и Рыков с Томским. У обоих был огромный политический вес: член большевистского ЦК с 1905 года, Алексей Иванович Рыков шесть раз арестовывался при царе, трижды бежал из ссылки. После Февральской революции он стал заместителем председателя Моссовета, а с 1921 года – заместителем председателя СНК и СТО, членом Политбюро, где был тогда важной опорой Сталину. Михаил Павлович Томский (Ефремов), участник революции 1905–1907 годов, член Петроградского комитета РСДРП(б) в 1917‑м, ни в чем не отставал от Рыкова. В 1920‑е годы был первой фигурой в ВЦСПС и членом Политбюро, играл важную роль в определении пятилетнего плана. Облекая в слова то, на что Сталин и Каганович пока только намекали, Рыков и Томский – на этом этапе ярые сторонники большинства – призывали арестовать фракционеров немедленно, здесь и сейчас. Серьезного сопротивления докладчики не встретили. Лишенная всех прав оппозиция была представлена на съезде лишь несколькими делегатами, да и то только с правом совещательного голоса. Их постоянно перебивали, оскорбляли, обвиняли в предательстве партии.
В первый день заседаний съезда была создана специальная комиссия из 65 делегатов, определявшая, какие оппозиционеры будут публично исключены из партии. От ЦК ВКП(б) в ее состав вошли М. Л. Томский, М. И. Калинин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, Г. И. Петровский, С. М. Киров, А. А. Андреев. ЦКК в этой комиссии была представлена среди прочих Н. М. Янсоном, Е. М. Ярославским и М. Ф. Шкирятовым – как видим, первыми специалистами по партийным уклонам были все те же деятели, что и полтора года назад, во время разбора дела Лашевича. Именно эти «дигнитарии» выбирали оппозиционеров для публичного исключения из партии решением XV съезда.
Оппозиционеры, в свою очередь, считали съезд «не отражающим действительного мнения партии», называли его «собранием аппаратчиков, покорных
- Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин - Публицистика
- Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков - История
- Литературный текст: проблемы и методы исследования. 7. Анализ одного произведения: «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (Сборник научных трудов) - Сборник - Языкознание
- "Фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Булаев Вадим - Попаданцы
- Как организовать исследовательский проект - Вадим Радаев - Прочая справочная литература