Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Георгий Иосифович Чернявский
- Дата:10.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / История
- Название: Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
- Автор: Георгий Иосифович Чернявский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В декабре 1940 г., чудом избежав лап нацистов и почти неизбежной гибели в концлагере, использовав заблаговременно полученную американскую визу, забронировав при помощи американского посольства билет на пароход на подставное лицо, Борис Иванович вместе с Анной Бургиной тайком пробрался в Марсель и смог на корабле США (тогда еще марионеточный режим Виши во Франции поддерживал с Соединенными Штатами дипломатические отношения) отправиться в Нью-Йорк[645]. Так завершилась судьба интимного треугольника. Церетели остался в Париже. Ему была уготована крайне нелегкая жизнь в оккупированном нацистами городе. Ираклий Георгиевич с тяжелым внутренним чувством, но очень сдержанно расстался с Бургиной, которую он продолжал называть на «вы» и по имени-отчеству. Анна Михайловна отправилась за океан, окончательно избрав в качестве своего теперь единственного близкого человека Николаевского.
Прощальную открытку Борису Ивановичу Церетели написал в Марсель 14 декабря 1940 г. Он обращался к своему адресату по его тогдашнему псевдониму Leff. О себе он писал крайне скупо. Можно предположить, какие душевные муки переживал на самом деле Ираклий Георгиевич, расставаясь и с другом, и с возлюбленной, скорее всего навсегда. Он настолько сдержал проявление своих чувств, что завершил письмо сугубо официально и жестко: «Еще раз благодарю Вас и шлю Вам уверения в моем полнейшем уважении» – словами, которые никак не отражали его взаимоотношений ни с Борисом, ни с Анной[646].
Судьба той небольшой части архива, которая осталась в Париже, была печальной. Захватив французскую столицу, нацисты быстро обнаружили и конфисковали ценные бумаги вместе с богатой библиотекой. Все эти материалы были перевезены в Институт иудаизма и большевизма, созданный гитлеровцами во Франкфурте-на-Майне. Однако после войны следы их обнаружить не удалось, несмотря на предпринимавшиеся, прежде всего Церетели, интенсивные попытки. Высказывались даже предположения, что документы были захвачены советской разведкой, чьи агенты шныряли по оккупированным англо-американскими войсками западным районам Германии в поисках имущества, которое, по мнению советского правительства, принадлежало СССР или на которое советская власть претендовала[647]. Надежда Бориса Ивановича на помощь американцев в розыске материалов, захваченных оккупантами, оказалась необоснованной.
Одним из последних и очень горьких воспоминаний Николаевского о пребывании на Европейском континенте стала встреча с прославленным когда-то журналистом – разоблачителем провокаторов Бурцевым, информация которого являлась одним из главных источников книги Николаевского об Азефе. Старик Бурцев пришел попрощаться. Он действительно умер в 1942 г. «Покинуть Париж он категорически отказался, – писал о нем Николаевский. – «Я слишком стар и слишком устал скитаться», – сказал ему на прощание Бурцев.
Бурцев был уверен, что немцы его арестуют, прежде всего за показания на суде в Берне по поводу все тех же «Протоколов сионских мудрецов». Но гитлеровцы не тронули Бурцева. Более того, они предложили ему сотрудничество, предполагая, видимо, использовать его в пропагандистских целях. Но сотрудничать с немцами Бурцев отказался. «Он умер глубоким стариком на 80-м году жизни, – писал Николаевский в некрологе, посвященном памяти Бурцева, – умер от болезней, которые пришли в результате хронического недоедания, часто перераставшего в жестокую голодовку, – но все таким же непримиримо стойким, таким же не умеющим сгибаться фанатиком, каким он был в течение всей его жизни, во всех вопросах, которые ему казались имеющими приниципиальное значение»[648].
Бурцев был Борису Ивановичу особенно близок, ибо и сам он обладал сходными чертами характера: твердостью, принципиальностью, непримиримостью, сочетаемыми с неуклонной жаждой нахождения истины всякий раз, когда речь заходила о вопросах, являвшихся важными в политическом, моральном и просто житейском смыслах.
Тем временем в жизни историка и собирателя архивов начинался новый долгий этап, оказавшийся весьма плодотворным, последняя его эмиграция – в Соединенные Штаты Америки.
Глава 5
СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ: ПОЛИТИК И ПУБЛИЦИСТ
Начало работы за океаном
В крупнейшем городе Нового Света, куда Б.И. Николаевский прибыл вместе с А.М. Бургиной, ставшей теперь его гражданской женой (свои супружеские отношения они так и не оформили, а Анну подчас по традиции продолжали именовать женой Церетели), он вновь развернул активную общественную деятельность, от которой несколько отошел в последние годы жизни в Европе. Но душа его продолжала тяготеть к письменному столу, к научному и публицистическому творчеству.
Уже вскоре после переезда ему удалось получить по рекомендации профессора Гарвардского университета М.М. Карповича[649] стипендию Фонда Рокфеллера на один год для исследовательской работы в области русской истории. По всей видимости, в том, что придирчивые эксперты фонда предоставили средства совсем недавнему иммигранту, сыграла роль и рекомендация столь влиятельной фигуры дипломатического мира, каковой был Уильям Буллит, энергично способствовавший, как мы знаем, вывозу архива Николаевского из Парижа. Николаевский рассчитывал, что стипендия будет продлена еще на год, что действительно произошло. Николаевский использовал стипендию для поездки в Гуверовский институт войны, революции и мира при Стенфордском университете (город Пало-Алто, Калифорния), где, как он знал и сообщал об этом Борису Сапиру, находилась «лучшая коллекция материалов, какие только имеются в Америке».
В первое время Николаевский полагал возможным переключиться на разработку истории рабочего движения в США и думал начать эту работу с составления соответствующего библиографического указателя. Он упивался и открывающимися перед ним исследовательскими возможностями, которых был лишен на старом континенте, и красотами Америки. По дороге в Калифорнию он посетил Чикаго, а затем Йеллоустонский национальный парк. В Пало-Алто ему отвели специальную небольшую комнату. Борис Иванович восторгался тем, что имеет право свободного доступа к библиотеке и может «ходить к книжным полкам».
С оттенком сожаления и одновременно удовлетворения он сообщал Сапиру, что по воскресеньям библиотека закрыта и он бродит по окрестностям. Большое удовольствие доставляли ему прогулки по горному Редвуд-парку, заросшему гигантскими секвойями. Он собирался посетить также Скалистые горы. «Знаю, немного грешно в наше время заниматься такими делами, но я решил разлагаться до конца и перестал читать газеты»[650]. Примерно такие же интонации звучали в письме писателю Алданову: «Я здесь зарылся в старое и даже перестал читать газеты. Много брожу с друзьями на автомобиле. Дивные места. Если б только не сознавать, что газеты от моего бойкота не прекратили свое существование, то было бы все хорошо»[651].
Впрочем, тотчас после этого Николаевский переходил к рассуждениям по поводу тоталитарных систем. Он делился своими нетривиальными мыслями с коллегами, интересуясь их мнением об элитах в тоталитарном обществе. Вот обширная выдержка по этому поводу из его письма Сапиру от 5 августа 1942 г. в ответ на письмо того с рассуждениями на указанную тему:
«В Вашем представлении правящая элита тоталитарных стран – пока что группа чисто политического порядка, балансирующая между
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Танковые сражения 1939-1945 гг. - Фридрих Вильгельм Меллентин - Биографии и Мемуары
- Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза