Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Георгий Иосифович Чернявский
- Дата:10.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / История
- Название: Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
- Автор: Георгий Иосифович Чернявский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Работа над первой книгой, посвященной Азефу, привела к новому контакту, правда заочному, с еще одним крупным русским писателем – Марком Александровичем Алдановым, мастером исторического романа. В фундаментальной серии произведений, охватывавших полтора века российской истории – от Екатерины Второй до Ленина, – Алданов проявил поразительную осведомленность и эрудицию. Сохраняя все особенности художественного произведения, писатель оставался крайне придирчивым к общей канве фактов. Алданов так и не получил Нобелевской премии, на соискание которой его выдвигал И.А. Бунин, но сам факт выдвижения, притом литератором такого уровня, как Бунин, стоил многого. Николаевский, впрочем, не считал Алданова выдающимся мастером художественного слова.
В конце 1929 – начале 1930 г., задумав написать очерк об Азефе и зная книгу Николаевского, вышедшую в Москве, Алданов написал Николаевскому как эксперту два письма. Во втором письме, от 14 января 1930 г., он писал Борису Ивановичу, что в литературе «главное и лучшее» – это его «превосходная работа «Конец Азефа». «Я буду о ней говорить, – писал Алданов, – не сходясь с Вами, однако, в понимании психологии Азефа».
Алданов не только просил Николаевского поделиться документами, но спрашивал, сможет ли он встретиться с Николаевским, приехав в Берлин; согласится ли его принять и поговорить с ним бывший жандармский генерал-майор A.B. Герасимов, под началом которого в свое время служил властям Азеф; интересовался, есть ли ошибки в воспоминаниях Бурцева о разоблачении им Азефа[476].
На это письмо Николаевский ответил немедленно – 17 января. Он испытывал неловкость из-за того, что до сих пор не отреагировал на первое письмо Алданова, объясняя свою неаккуратность крайней загруженностью проектом по переводу своего архива из одного помещения в другое (впрочем, в том же здании правления Социал-демократической партии Германии). Примерно 10 тысяч томов надо было перенести, а «перевозочными средствами были спины моя и мобилизованных мною добровольцев».
Письмо показывало то, как скрупулезно работал Николаевский над собиранием устных воспоминаний. О Герасимове, с которым планировал встретиться Алданов, Николаевский писал, что тот «интересный и умный человек. Его не всегда удается вызвать на интересный разговор – то есть интересный в смысле открытости. Мне приходится совершать к нему частые визиты с тем, что каждый раз вытаскиваешь только одну-две детали из закоулков «мира мерзости и запустения». Если хотите, мы можем сходить к нему вместе. Писатель он «никакой», но для бесед это чтение дает много зацепок»[477]. Говоря о мемуарах Бурцева, Николаевский признавался, что в деталях их не проверял, но высказал общее суждение:
«В основном они верны. В деталях же, наверное, есть ошибки, вернее субъективности, без которых не может обойтись ни один мемуарист. Их обнаружить можно только при тщательном сопоставлении их с показаниями других свидетелей-очевидцев»[478].
Переписка продолжалась и после состоявшегося в Берлине свидания Николаевского и Алданова. Во время встречи Николаевский щедро поделился с писателем своими документальными находками. Алданов в ответ рассказал о работе над очерком. «Вы теперь располагаете документами, наиболее необходимыми для выяснения вопроса, и Ваша работа, даже в смысле ее новизны, конечно, будет во много раз ценнее того, что опубликовано об Азефе в России», – писал Николаевский 25 января 1930 г. При этом он предостерегал от преувеличения «национальной» специфики «азефовщины», подчеркивал, что провокаторство – не чисто русское явление, что подобные казусы бывали у немцев, поляков и других народов[479].
Эта переписка и особенно последнее письмо Николаевского свидетельствуют об одной поистине уникальной особенности личности историка. Работая над определенной проблемой, он не претендовал на какую бы то ни было монополию. Более того, он охотно делился с другими авторами найденным им ценным материалом, не видя в них конкурентов, хотя конечно же соперничества не могло не быть. Архивные и мемуарные находки он считал общим достоянием того круга «посвященных», который стремился к серьезному анализу, не гнался за сенсациями, пытался разобраться во внутреннем существе изучаемых явлений и событий.
Интерес к личности Азефа привел к установлению контактов и довольно обширной переписке, начавшейся, судя по сохранившимся документам, в 1924 г., с главным «разоблачителем» Азефа B.Л. Бурцевым. В ряде случаев Николаевский консультировался с Бурцевым, хотя и относился к нему весьма критически. Бурцев же ценил научные поиски и труды своего корреспондента весьма высоко, внимательно читал его статьи и книги, благодарил, даже высокопарно, за посылаемые номера «Социалистического вестника». «Я всегда что-то родственное вижу в Ваших изысканиях и читаю их с величайшим вниманием, – писал он 9 июля 1924 г. – Долгие годы при самых ужасных условиях я посвятил изучению того, что изучаете Вы теперь. Но Вы изучаете теперь при иных условиях, чем это приходилось делать мне»[480].
Через год, делясь впечатлениями от чтения документального сборника, изданного Николаевским, Бурцев продолжал восторгаться: «Не могу не сказать Вам: хорошо! Говорю «хорошо» как человек, любящий бесконечно историю и привыкший беспрестанно изучать «добро и зло, управу государей, угодников, святые чудеса»[481].
Будучи человеком искренним, Борис Иванович откровенно высказывал Владимиру Львовичу свои суждения о его исторических взглядах: «По-моему, у Вас совершенно нет перспективы. Деп[артамент] пол[иции] о большевиках был, конечно, хорошо осведомлен, но осведомлен он был и о всех других револ[юционных] и оппозиц[ионных] партиях, и если встать на Ваш путь, то придется все революц[ионные] движения объявить интригой Зубатова и Белецкого…[482] Еще более необоснована Ваша вторая теза – о немцах: ведь Вы и сами видите, что до сих пор Вы не привели ни одного аргумента в ее защиту – не высказали ни одной хотя бы минимально исторически обоснованной догадки»[483], – писал Николаевский Бурцеву 27 июня 1927 г.
Николаевский не считал «Конец Азефа» завершением своего исследования и в последующие годы продолжал кропотливо собирать материал, общаться с теми эмигрантами, которые так или иначе с Азефом сталкивались, проверять сообщаемые ему сведения и устные воспоминания, подбирать документы. В результате появился труд, который до настоящего времени остается наиболее полным, ценным и достоверным исследованием этой личности. Введение «От автора» сразу же погружает читателя в сложнейшую, запутанную машину провокаторства как метода борьбы против революционного движения в странах без политических свобод или с весьма ограниченными свободами. Россия в этом смысле, как показывал автор, не была уникальной. Но если в других странах провокация не создала прочной традиции, то продолжавшаяся в России в течение столетия правительственная борьба против революционного движения породила систему, над разработкой которой бились лучшие головы полицейского сыска. «Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Танковые сражения 1939-1945 гг. - Фридрих Вильгельм Меллентин - Биографии и Мемуары
- Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза