Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Георгий Иосифович Чернявский
- Дата:10.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / История
- Название: Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века
- Автор: Георгий Иосифович Чернявский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В журнальных публикациях Николаевского, считавшегося в СССР лицом с неблагонадежной репутацией, его подлинная фамилия и даже инициалы с течением времени упоминались все реже и реже. Через много лет в ответ на упреки в сотрудничестве с большевистскими властями Борис Иванович вынужден был подробно объяснить, что он руководствовался при этом одним принципиальным требованием – донести до читателя неискаженную истину о различных тенденциях российского революционного и социалистического движения:
«Мне, конечно, приходилось считаться с цензурными условиями, но я всегда писал только то, что считал правильным и никогда не написал ни одной фразы, которая содержала бы элементы прославления диктатуры»[457].
В ходе контактов как с советскими учреждениями и деятелями, так и с коллегами по эмиграции, внимательно наблюдая за эволюцией советско-большевистского режима, Николаевский постепенно убеждался в невозможности мирной, постепенной демократизации установленного в России строя, на что рассчитывало официальное руководство меньшевистской эмиграции во главе с Даном. В основном этим, а также некоторыми личными особенностями Дана объяснялось все большее охлаждение во взаимоотношениях между ними. Обычно сдержанный Николаевский отзывался о Дане все более резко. В марте 1929 г. он писал Церетели, что в его, Дана, «полемике, – и на собраниях, и в прессе, – никогда нет желания поймать сильную сторону взглядов противника, сделать такие возражения, кот[орые] были бы убедительны для этого последнего, если он вдумается в существо вопроса. Он всегда думает только о внешней победе, о привлечении на свою сторону тех, кто не вдумывается в существо. Какое несчастие для рус[ской] с[оциал]-д[емократии], что в такой ответственный период ее лидером является такой человек!»[458]
С течением времени Николаевский «правел», то есть переходил с позиций более или менее примирительного отношения к советской власти к категорическому отрицанию возможности конструктивного сотрудничества с нею, приближаясь к право-меньшевистским группам, в частности к сугубо антибольшевистским взглядам А.Н. Потресова.
В конце 20-х годов, по мере завершения своего рода «переходного периода» к зрелому тоталитаризму, идеологический контроль над публикациями, тем более связанными с господствовавшими в СССР догмами «марксизма-ленинизма», все более усиливался. Своего рода качественным рубежом было празднование в 1929 г. 50-летия Сталина, в основном завершившее его превращение в «вождя и учителя»[459]. Эти изменения непосредственно отразились на судьбе публикаций Николаевского в СССР. Вначале он еще пытался сопротивляться политической цензуре, которой подвергались его работы, доказывал, что вмешательство в их текст означает элементарную фальсификацию. Если с его возражениями по поводу купюр в документальном тексте вначале иногда соглашались, то со временем купюры в предисловиях и внесение в них идеологических изменений становились делом обычным.
Николаевский предупреждал, что происходящее приведет к отказу живущих на Западе авторов предоставлять свои материалы для публикации в СССР. Он ссылался, в частности, на Фридриха Адлера, лидера австрийской социал-демократии, который заявил, что передаст советской стороне документы II Интернационала только в том случае, если при публикации их не будут сопровождать комментарии, направленные против партий, входивших в Интернационал, и отдельных его деятелей. Однако такого рода предупреждения лишались всякого смысла, ибо вначале изредка появлявшиеся высказывания, в том числе и Сталина, о социал-демократии как умеренном крыле фашизма или как о социал-фашизме, становились все более частыми и вошли в официальную фразеологию, не просто поощряемую, но декретируемую Кремлем. В результате вначале стали свертываться советские контакты с зарубежными владельцами архивов, а в 1930 г. правление СДПГ расторгло договор с ИМЭ об использовании и публикации в СССР немецких документов Маркса и Энгельса ввиду того, что их издание сопровождалось «антисоциал-демократическими предисловиями и комментариями»[460].
Начиная с 1928 г., работы Николаевского в СССР публиковались редко. В портфеле ИМЭ накапливалось все больше его статей. Если сохранится существующий темп публикации, жаловался автор директору института, то представленного материала, хотя пишется он только с предварительного согласия редакций, хватит лет на десять. Посланные статьи «систематически предаются грызущей критике мышей, и моя работа пропадает без всякой пользы»[461].
Борис Иванович ощущал, что сотрудничество с советскими учреждениями подходит к концу. В конце 1930 г. был арестован его брат Владимир, женатый на сестре А.И. Рыкова, как раз в это время снятого с поста председателя Совнаркома за «правый уклон». «Мечтаю только об одном: чтобы увольнение не последовало до 1 января, – писал Николаевский Церетели. – Тогда должны будут по правилам выплатить жалованье по 1 июля. Вопрос о новом заработке будет все же тяжел, но время для поисков будет достаточное»[462].
Хотя бы в этом отношении имела место удача: Николаевский был «уволен» с должности представителя Института Маркса и Энгельса в Берлине в начале 1931 г. Произошло это почти одновременно с увольнением с должности и арестом директора института Рязанова. После допросов и следствия Рязанов, обвиненный в связях с политическими противниками советской власти, в том числе с Николаевским, был сослан, а возглавляемый им институт был слит с Институтом Ленина. Новая организация стала называться Институт Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б), сокращенно ИМЭЛ.
Для большевистской верхушки Николаевский окончательно стал персоной нон грата. 20 февраля 1932 г. Президиум ЦИК СССР принял постановление о лишении гражданства большой группы эмигрантов, 37 человек, занимавшихся «антисоветской деятельностью». Постановление было опубликовано в «Правде», а затем и в других центральных советских газетах и зарубежных печатных органах. Основной смысл постановления состоял в том, что гражданства были лишены Л.Д. Троцкий и все его родные, находившиеся в тот момент за границей. Но были среди лишенцев и меньшевики, в том числе Ф.И. Дан, P.A. Абрамович и Б.И. Николаевский, хотя они являлись фигурами второстепенными и должны были составить только фон, оттеняющий фигуру главного большевистского диссидента.
Для Николаевского, сохранявшего до этого времени, несмотря на эмиграцию, тесную связь с родиной, лишение гражданства означало и моральный, и материальный удар. В то же время в социалистических кругах Европы в среде профессиональных историков нового времени имя Николаевского как вдумчивого автора историко-политических трудов, источниковеда, собирателя архивов становилось все более известным. Об этом свидетельствуют многочисленные получаемые им письма с просьбами о консультациях, об обмене информацией и источниками. На все эти письма исправно шли содержательные ответы. Прося прощения у Церетели за долгое молчание (последнее письмо было написано им за три недели до этого), Борис Иванович 25 декабря 1929 г. жаловался: «Получились настоящие завалы у меня по части корреспонденции, и теперь я с большим трудом от них разгружаюсь»[463]. Даже такое официальное лицо, как библиотекарь Государственной библиотеки Латвии и одновременно архивариус Латышской социал-демократической партии Вольдемар Цауне, обращался
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Танковые сражения 1939-1945 гг. - Фридрих Вильгельм Меллентин - Биографии и Мемуары
- Махно и его время: О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин - История
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза