Парадокс Тесея - Анна Баснер
- Дата:10.07.2025
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Парадокс Тесея
- Автор: Анна Баснер
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Лили псориаз… Кира, конечно, замечала сыпь, изъязвленные корочки на висках, снежную крупку, покрывавшую плечи, а еще – нервические почесывания, глухую (даже в жару) одежду, плотно зашторенные примерочные, когда удавалось затащить подругу в попавшийся по пути магазин. Думала, аллергия, перхоть, экзема, да, в сущности, какая разница. С комментариями и советами не лезла – рассудила, что Лиля сама расскажет и спросит, если понадобится. И перестала обращать внимание.
А Нельсон, значит, боялся ранить Лилю. Хотя керамика эта создана с таким неприкрытым восхищением Лилиной фактурой, что могла бы, наоборот, помочь ей увидеть телесную красоту, пусть и глазами смотрящего. Сделать первый шажок к принятию инаковости – к преодолению неуместного, кем-то абстрактным навязанного стыда. Ну и керамист, безусловно, заслуживал, чтобы преисполненные любви творения по достоинству оценила та самая, единственно важная зрительница.
– Насколько же мы хрупки в своем стыде. И как легко разбить нашу самооценку, нечаянно или нарочно… Образ – огонь, – безапелляционно высказалась Кира, пока Нельсон убирал вазы обратно в ящик. – Когда-нибудь Лиля обязательно со мной согласится. Особенно если мастер перестанет валять дурака и будет готовиться к выставке. Которая, заметь, воспевает естественность.
– Я отложил некоторые вещи вон там, на столе. Пройдись по полкам, добавь на свой вкус, ладно? Ты выберешь лучше меня.
Кира и выбрала. Теперь заматывала экспонаты скотчем, укладывала свертки на дно коробки. Нельсон рассовывал по всем карманам свеженькие визитки (парочку запихнул даже под чехол мобильного телефона). Да, непросто Лиле жить с этой болячкой. У всех свои комплексы, что и говорить. Сколько прошло лет, прежде чем Кира сумела договориться с собой? Случилось бы это, не встреть она Ежи?
Предметом девичьих страданий Киры была грудь. Во-первых, удручал ее размер – маловатый относительно широких, способных проплыть в Лесгафта десяток бассейнов, плеч. Во-вторых, форма – суженная, отчетливо продолговатая, точно кремовую плоть разлили по бокалам, и вовсе не по изящным округлым шампанкам, а по вытянутым новогодним флюте. В-третьих – и в самых ужасных – на длинном, бурлящем гормонами пути полового созревания что-то пошло критически не так и молочные железы развились непропорционально. Правая грудь с опущенным угловатым соском выросла крупнее левой, чья ареола, в свою очередь, смотрела строго прямо. В результате Кирин асимметричный, наполовину подсдутый бюст даже будто бы слегка косоглазил.
Подростком Кира чувствовала себя, словно в небесной канцелярии ей не выписали пропуск в мир настоящей женственности. Психовала, ухищрялась, кочанами ела капусту, подкладывала в лифчик поролон (подбор неформатного белья сопровождался отдельным, выворачивавшим потроха эмоциональным дискомфортом). Вопреки стараниям, грудь выглядела совершенно иначе, чем требовали глянцевые журналы, голливудские стандарты, рекламные ролики чего угодно, от парфюма до жевательной резинки, не говоря об украдкой просмотренных на дайлапном квакающем модеме монотонных до укачивания порнографических роликах. В реакции окружающих унизительным казалось буквально все: и консилиумы продавщиц, судорожно метавших вешалки с кружевами, и душное мамино смущение, и соболезнующие оглядки товарок по бассейну, и жизнерадостные каламбуры дегенерата-бойфренда («висят груши, можно скушать!»). Кира глотала насмешки, ретушировала зону декольте на фотографиях и втихую копила на маммопластику, пока в ее жизни не появилась Ежи. И не сказала: брось, тело – это просто тело.
На самом деле Ежи – миниатюрную, неистово кудрявую и конопатую, с чудесной щербинкой между передними резцами – при рождении назвали Ирой. Звучное польское имя ничего общего с ее генеалогией не имело. Оно выпарилось из неуемной любви девицы к ежевике (могла есть килограммами), колючим обитателям леса и абсурдистским мультикам «Ежи и Петруччо».
Ежи занималась татуировкой. Работала без машинки, в деликатной ручной манере. Как и многие мастера, носила на себе рисунки коллег. Своим примером показывала: ты можешь распоряжаться телом как захочешь, и никто (слышишь, никто) не имеет права тебя за это осуждать.
Они познакомились в конце нулевых. Ежи, еще студентка Института культуры, еще без единой закорючки на коже, в ту пору вписалась в эпатажный и дорогостоящий арт-проект «Покажут карты». На протяжении месяца законспирированные мастера в обстановке строжайшей секретности наносили ей и трем другим девушкам, выбранным по критериям психической устойчивости и здоровой печени, татуировки во всю спину, от шеи до копчика. Перед началом каждая модель вытягивала карту из старших арканов таро – какую именно, знал лишь художник, который разрабатывал на ее основе уникальный эскиз. Доброволицы вплоть до финала не видели, что себе «нагадали». Из квартиры, где они жили – и где их татуировали, в стерильной комнате под наблюдением врачей, – вынесли зеркала. Промежуточные результаты скрывали слоями заживляющей мази и повязок. По правилам, если участница пыталась вызнать содержание нательной росписи, ее исключали недорисованной (но и самостоятельно покинуть проект при желании также не воспрещалось). Ритуализированный процесс дотошно снимали, а потом живые фрески вместе с документальными кадрами в лайтбоксах успешно катались по галереям Петербурга, Москвы и Берлина, изрядно взбодрив местную публику и остроперых критиков. В прессе инсталляцию тут же нарекли «провокацией» и «фаталистическим размышлением о случайности, воле и выборе». По поводу героинь мнения разделились: кто-то аплодировал их смелости, кто-то обзывал мазохистками, превращенными в неодушевленные декорации к эзотерическому перформансу.
«Как так, неужели ты была готова на любую картинку?» – допытывалась у Ежи Кира, разглядывая на мокрых, только из Финского залива, лопатках меланхоличное геральдическое солнце с изогнутыми лучами, все в налипших сахаринках песка и тинистых волоконцах. Та кивала, брызгая из кудрей балтийской водой: это про способность довериться себе и моменту. И вообще, мое тело – мне и решать. В отношениях с собой не должно быть третьей стороны. А то, что говорят, – пускай. На здоровье.
Кирину грудь Ежи не обсуждала, как не обсуждают размер ноги, хотя шансы не заметить дефект тем летом, точно в калейдоскопе крутившим плетеные босоножки, трескучие арбузы и пыльные, закатом просвеченные электрички из Сестрорецка, близились к нулевым. Однако Ежи не менялась в лице, маммологические несовершенства с повадкой зеваки-туриста в Кунсткамере не рассматривала, не выказывала неуместного любопытства, ничьего опыта «кстати» не приводила. Зато слушала.
А однажды, ненастным ноябрьским днем – примерно таким, как сегодняшний, когда Петербург полощут северные ветры да потоки проржавевшего еще в тучах ливня, – Кира без звонка возникла у Ежи на пороге ее съемной квартиры. Объявила: все, делаю пластическую операцию. Та и бровью не повела. Усадила Киру на кухне, положила ей на колени вислоухую кошку, налила крепкого, немного земляного на вкус чая и изрекла: «Ты очень смелая, раз смогла признаться себе, что только так обретешь внутреннюю гармонию. Дерзай».
Кира переложила на диван тарахтящую кошку, расстегнула кофту и попросила Ежи принести иглы, чернила и прочий татуировочный инструмент. Объяснила, храбрясь и коченея подреберьем: хирургом у нас будешь ты. Указала на смазавшийся пунктир, накарябанный шариковой ручкой под левой грудью. Вот здесь обвести тоненько – вроде как и выровнять зрительно, и подчеркнуть асимметрию. Ежи обработала кожу антисептиком, закусила, как всегда за работой, зубочистку, вскрыла блистер и обмакнула в краску длинную, величиной со спицу, одноразовую иглу. Кончик входил не больно, почти приятно, как на сеансе рефлексотерапии (воспалилось уже под конец, когда закровившая ткань устала от пигмента и швейных проколов). Это, собственно, и была терапия – наполненная дождливой заоконной щелкотней, успокоительным бормотком проигрывателя и сестринским теплом, шедшим сквозь черные нитриловые перчатки от мягких, как инжир, рук.
Наивностью стало бы полагать (хоть и очень, очень хотелось), что татуировка в одночасье все поменяла – ну разумеется, нет. Кира не прониклась вдруг безоглядной, граничащей с нарциссизмом любовью к себе. Как и прежде, чувствовала иногда эстетическую ущербность. Божественный недосмотр, природный брак. Но порой, удивляясь с непривычки, осознавала, что, если постараться, можно принять свои параметры как данность. Словно заполняешь медицинскую форму: группа крови третья, резус отрицательный, грудь тубулярная. Медленно, но верно растравленная самооценка начала заживать. А сейчас? Что ж, можно сотню дней себя принимать, но на сто первый сломаться. Затем перезагрузиться и принимать снова – столько, сколько сумеешь. Раз на раз не приходится.
Бойфренд Киру, между прочим, бросил – оскорбился, чего это она не посоветовалась с ним, прежде чем набивать татуировку. Лучший из мгновенных эффектов сей благотворной процедуры.
* * *Выставка «Возвращение естественности» проходила в бывших цехах кабельного завода на Васильевском острове поблизости от Морского вокзала. Общественное пространство здесь открыли пару лет назад, когда менеджмент споро оптимизировал производство и внезапно обзавелся излишками
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Записки электрика, или Собаки и люди. Фрагмент романа - Денис Ядров - Прочий юмор / Юмористическая проза
- Поймать Тень - Кира Стрельникова - Любовно-фантастические романы
- Предназначенная (СИ) - Полина Чупахина - Любовно-фантастические романы
- Герои людоящеров (фрагмент) - Маруяма Куганэ - Прочее