Парадокс Тесея - Анна Баснер
- Дата:10.07.2025
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Парадокс Тесея
- Автор: Анна Баснер
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лидия Владимировна оценила все, Ленина – в первую очередь. Хохотала на зависть всему троллейбусу. Смех у нее был приятный, скрипучий, напоминавший что-то родом прямиком из детства – молодой снежок или свежий накрахмаленный пододеяльник. Выглядела она вроде и спортивно – дутая серебристая куртка, на ногах кроссовки – но без плачевной моложавости или чересчур эксцентричных аксессуаров, популярных у резвых бабуль. Она сохранила невесомую сухоцветную красоту: та утонченная манера старения, которая позволяет некоторым актрисам до скончания дней играть в кино королев и цариц. Однако не лицедейский пламенек живил изнутри этот благородный антикварный стан – нет, некая невидимая, вековая, тектоническая сила. И биография выдалась примечательная: рассказала, что в юности окончила блокадное реставрационное училище, восстанавливала после войны Ленинград… Подождите, сколько же ей в таком случае лет? Но в отношении нетленной Лидии Владимировны действовала, похоже, лишь одна аксиома: математикой ее не обсчитать. И никаким другим способом тоже. Нельсон даже пробовать не стал (нарвется еще, подобно олуху Толе). Нет уж, подобное вневременное существо лучше не гневить, раз посчастливилось познакомиться.
В пункте назначения Нельсон по указанию хозяйки поставил фарфоровую ношу на обувницу. Снял куртку, в ожидании тапочек потянулся, свел лопатки, разгибая сгорбленную от тимуровского подвига спину. Резануло коммунальным душком: пригарью, луком, брагой, порошковым чистящим средством и сальной грязью, неподвластной никакому химикату. Длиннющий коридор, опутанный тромбозными проводами, череда филенчатых дверей, шкафы, крепко стиснувшие створы (своего добра не отдам), на каждом – навесной замочек. В туалет жильцы небось ходят каждый со своим стульчаком.
Из-за двери, залепленной наклейками, словно бывалый чемодан, выглянула злокозненная мальчишеская мордашка. Шасть – и миляга уже на корточках в углу коридора, с усердием выводит под полочкой с телефоном наскально-красных жирафов на блеклых салатовых обоях.
– У младшего Лобанова африканский период, – экспертно прокомментировала Лидия Владимировна.
Через минуту в коридоре материализовалась мамаша Лобанова в чалме из полотенца и байковом халатике, расходившемся на дрожжевой груди.
– Опять малюешь, паршивец! – заголосила. – А ремня?
Бесенок принялся с удвоенной силой чирикать фломастером. Мамаша без дополнительных увещеваний защипнула детское ухо и потащила рисовальщика в комнату – у того на лице была написана бесстрашная решимость встретить кару за искусство. Поравнявшись с Лидией Владимировной, женщина прошипела:
– Че зырите, барыня? Дали б согласие, мы бы давным-давно переехали. Думаете, эти сраные обои кому-то, кроме вас, дороги?
Лидия Владимировна не удостоила ее ответом.
– Хабалка, – сказала, попридержав перед Нельсоном дверь, – спит и видит свое семейство в отдельной квартире у черта на куличках. Есть тут один желающий нас расселить, но всех сразу. А я встала им всем поперек горла, как рыбья кость, – она ощерилась по-щучьи. – Согласия не даю.
Светлые покои, ладная белоизразцовая печь завода «Або». Эркер захватили домашние растения: разлапистая монстера, взъерошенный фикус, болотного вида кустик с багровыми соцветиями, смахивающими на легочные альвеолы, и сбрендивший, преждевременно распустившийся декабрист. К буфету по типу родительского, но заполненному не посудой, а мелкой фарфоровой пластикой, придвинуты картины без рам. Некогда буржуазный интерьер пережил тяжкие травмы: часть перерубленного лепного гербария на потолке досталась соседям по ту сторону перегородки, пол (в прошлом наверняка наборный) переложили квадратистым советским паркетом.
– Почему она барыней вас назвала?
– Дом был дедушкин. Построен весьма маститым архитектором в тысяча девятьсот одиннадцатом. Но кого это сегодня волнует? – ненакрашенные губы хозяйки комнаты вытянулись в суровую нить.
– Не говорите так, – возразил Нельсон, наглаживая печь. – Любой из ХАРМСа съел бы свой жилет, просто чтобы побывать у вас в гостях. И кстати… На правах председателя объявляю вас почетным членом ячейки партизан-реставраторов. И делайте с этим статусом что хотите!
Лидия Владимировна зарозовела.
– А что же… Я совсем не против. Но как я могу быть вам полезной? Руки уже не те… – она воздела кривоватые, вспученные артритом пальцы. На правой ладони – зарубцевавшаяся ткань, рифленая, как Нева в ветреный день (то есть почти всегда). – Вот что, Митя! А давайте собираться прямо здесь! У меня! Обеспечу вас конспиративной комнатой.
– Но ваши соседи?.. Они и так на вас зуб точат, а тут мы. Мало ли что подумают.
– Потерпят, параноики, – весело взъярилась она. – Барыня я или кто?
Глава девятая
Кира сняла с полки грудастую терракотовую пиалу в форме палеолитической Венеры – эту точно берем. Да и хватит, пожалуй. Пакуем.
Когда она зашла в мастерскую, Нельсон по-турецки сидел на полу посреди аккуратных свежесклеенных коробок, ноздреватых обломков пенопласта и рулонов крафтовой бумаги, в которую предполагалось заворачивать керамику для выставки. Практически медитировал. В зубах – сигарета, сам – вызывающе спокоен, как человек, позволивший себе поддаться минутной слабости и уже целиком себя за безволие оправдавший.
– Передумал, – заявил, не открывая глаз. – Не буду участвовать.
Ну здрасьте, приехали. Что за блажь новоявленного художника за пять часов до мероприятия? Впрочем, Кира понимала. Она тоже волновалась перед своей дебютной выставкой, непропеченной студенческой экспозицией пафосных черно-белых фотографий (наивное подражание Картье-Брессону), организованной старомодным салоном Карла Буллы на Невском. В зальчик на последнем этаже здания поднимались разве что влюбленные парочки – и то, чтобы между влажными поцелуями посмотреть с террасы на столь же влажную панораму вечернего Гостиного двора. Помнится, у Киры было тогда два страха. Первый – что снимки не вывесят. Второй – что все-таки вывесят.
– Дай угадаю, – она примостилась рядом с Нельсоном.
Взяла из пересушенных глиной пальцев самокрутку, затянулась. Не привыкшую к крепкому табаку голову повело. Гадость необыкновенная. Кира курила редко, исключительно по ситуации.
– Ты начал собираться, и все работы вдруг показались тебе глупыми, простоватыми, невзаправдашними. Кустарными – в плохом смысле. Словно и не керамика. Так, куличики в песочнице. А дальше ты представил, что будет, когда их увидит кто-то еще. И хуже того – не примет. Осудит. Обсмеет.
Нельсон кхекнул. Но не опроверг.
– Это нормально, – Кира старалась не затягиваться саднившим дымком, – твои эмоции, сомнения, страхи. Ты имеешь на них право. Их испытывает любой из нас, кто выносит на суд общественности свое творчество. И да, продукт нравится далеко не всем. У авторов есть мерзкая, неудобная особенность – гипертрофированное, прущее наружу чувство внутренней правоты. Которое, однако, превосходно уживается с патологической неуверенностью в себе. Мы можем позволить себе делать то, что считаем правильным по художественным причинам. Точнее, не можем позволить себе этого не делать. Поэтому поневоле учимся не обращать внимания на чужие реакции. Но я разглядела что-то стоящее в твоих вещах, иначе не поручилась бы за тебя. Да-да, а ты как думал? К слову, не я одна. Обещаю тебе, будет успех. Отрывай задницу от пола и давай собираться.
– Жаль, что Лиля так не считает, – произнес Нельсон, в задумчивости перекатывая табак в клочке прозрачной папиросной бумаги. – Совсем пропала под благовидным предлогом работы. Она не в восторге от моей… мм… телесно-ориентированной керамики. Ты сама видела. Но я до последнего надеялся, что сегодня она придет. Все же выставка.
В глазах его проступила, сродни тому как проявляется изображение на чуткой фотобумаге в кювете со щелочным реагентом, тень значимого, невысказанного.
– Почему тебе это важно?
Недоделанная самокрутка замерла в пальцах. Поразмыслив, Нельсон отложил папироску. Встал, стряхнул табак со штанин. Отошел к дальнему стеллажу, где подсыхали сувенирные тарелки с нарисованной корюшкой, с осторожностью выдвинул снизу пластиковый ящик, снял крышку. Кира проследовала за ним, лавируя между столами, – тут и там в теснинах мастерской подстерегали охочие до бедренных косточек драчливые углы.
– Ты первый человек, который это увидит, – сказал Нельсон. – Может статься, и единственный.
Что-то до слез щемящее было в уязвимости этих слов. Будто предупредил – вот, держи, весь ценный груз моего доверия. Пожалуйста, не урони. У Киры перехватило дыхание. Подобными знаками дружбы не разбрасываются. Нужно обойтись с работами из ящика настолько бережно, насколько возможно.
Но щадить чувства керамиста не пришлось. Стройные, идеально пропорциональные вазы нежного, пионно-розового оттенка (никаких гениталий) вызвали у Киры вполне искреннее потрясение, о чем она поспешила сообщить сразу, как обрела дар речи. Диковинная текстура, как бы в технике объемного декупажа, кстати, тоже напоминала пионовые лепестки, уже другие – белые, подсохшие, на вид крайне недолговечные. Тронуть страшно. И в то же время почему-то непреодолимо захотелось их сковырнуть.
– Псориаз, – пояснил Нельсон и невзначай корябнул ногтем стенку вазочки, отчего она мигом лишилась нескольких шелушинок, раскрыв исподний красный крап. – Аутоиммунная болячка, хроническая. Причины до конца неизвестны, гены точно играют роль, стресс, вроде, тоже.
- Сказки немецких писателей - Новалис - Зарубежные детские книги / Прочее
- Записки электрика, или Собаки и люди. Фрагмент романа - Денис Ядров - Прочий юмор / Юмористическая проза
- Поймать Тень - Кира Стрельникова - Любовно-фантастические романы
- Предназначенная (СИ) - Полина Чупахина - Любовно-фантастические романы
- Герои людоящеров (фрагмент) - Маруяма Куганэ - Прочее