Учитель истории - Канта Ибрагимов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Учитель истории
- Автор: Канта Ибрагимов
- Просмотров:5
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что они пристали? — возмутилась Ана.
— Гм, — кашлянул капитан, — видать, те, что мусульмане, кричат, что Вы, Ваша светлость, — златовласая белая царица, а эти, небось язычники, — величают Вас царицей солнца.
— Велите им не приближаться ко мне, и вообще, я толпы боюсь, еще чего — прикоснутся… Ой, какие они чумазые и потные!
Доселе невежливый и надменный с капитаном, высший сановник александрийского порта при появлении Аны вскочил, что-то бормоча, облизывая толстые влажные губы, до непристойности пялил глаза.
Язык сановника Ана не понимала и не хотела понимать; она небрежно бросила на стол увесистый номисм. Золотая византийская монета и за морями всеми узнаваема и всеми почитаема. Словно по волшебству, сановник вмиг стал подчеркнуто тактичен и любезен, а когда Ана произнесла имя человека, которого рекомендовал ей Зембрия Мних, — по впечатляющей реакции поняла: ее статус непоколебим.
В силу жизненной необходимости, а более по настоянию Мниха, Ана за годы, проведенные в Византии, все-таки одолела греческую письменность. Однако эти знания не помогли разобраться с содержанием сопроводительного письма, которое ей как важную имперскую верительную грамоту в позолоченном искусно сделанном ящичке вручил сам Мних. И даже капитан, знающий почти все языки Средиземноморья, не смог письмо прочитать — это не иврит, не арабская вязь, и не латынь. И только поздно вечером, когда мир несколько поостыл, явился рекомендованный Мнихом человек: это был несколько высокомерный, еще статный, высокий старик с убеленной, ухоженной жидковатой бородкой, в сопровождении внушительной свиты с охраной, который с бесстрастной важностью взял из рук Аны письмо, и по мере медленного ознакомления лицо его заметно менялось, а закончив, он степенно отступил на шаг и свершил галантный, уважительный поклон. Как по команде, то же самое сделала его свита.
— Ваша светлость, — из этой позы начал египтянин на чисто греческом языке и вежливо выпрямляясь. — Простите, что не явился сразу же… Меня зовут Хасим ибн Нуман, или просто Хасим; я полностью в Вашем распоряжении.
В ту же ночь с царскими почестями, с эскортом сопровождения ее куда-то очень долго везли, и уже на следующий день, поздно пробудившись, Ана узнала, что в этих раскаленных песках есть райские уголки, где прохладно, где птички поют, а вокруг масса рабынь и все возможное есть — называется это оазис.
Здесь более месяца Ана отсыпалась, принимала ванны, а рабыни холили ее и без того прекрасное тело. Покидать столь гостеприимное место и вновь попадать в невыносимые объятия зноя Ана не желала, и ей на просмотр доставляли сюда со всех концов Египта девушек из Хазарии, рабынь, которые могли быть ее сестрой Азой.
Аза не нашлась, но по слухам, в этом крае еще были рабыни, которых хозяева не желали отпускать. И осознав, что это последняя надежда, последний шаг и не дело вечно холить тело, а и об одинокой душе надобно подумать, Ана решительно продолжила путь сквозь невыносимый зной пустыни.
Даже просто оброненного кем-то слова, что, мол, «там-то вроде такая есть», было достаточно, чтобы в ту сторону сквозь непроходимые пески и дали направлялся караван. За это время и зной спал, и даже дождь над Сахарой прошел, что большая радость. И более десятка девушек и юношей с Кавказа Ана в неволе нашла, выкупила, а след сестры даже не обнаружила. Уставшая, потрепанная в пути от трудностей и лишений, а более вседовлеющей инстинктивной мыслью — род вымирает — она с гнетущим настроением вернулась в оазис. Сестры больше нет, и хочешь не хочешь — на поисках надо ставить точку. И окончательно прощаясь с Азой, Ана в слезах запела душевную лирическую илли[46] на чеченском языке, которую три сестры — Ана, Аза и Дика — хором исполняли часто для своих родителей, а потом, как мальчишки, танцевали кавказскую лезгинку.
— Ваша светлость, — вдруг заговорила одна из ее служанок, — эта рабыня утверждает, что совсем рядом, на плантациях хлопка, есть белая рабыня, и она тоже под эту мелодию исполняет этот танец.
Ана сестру не узнала, так бы мимо и прошла. И только Аза успела крикнуть:
— Моя сестра, Ана! — и тут же лишилась сознания: из последних сил, а дождалась.
По велению Хасима ибн Нумана лучшие врачи и знахари Египта колдовали над почерневшей, костлявой Азой. Она понемногу поправилась, однако, по мнению врачей, еще не настолько окрепла, чтобы осилить многодневное плавание по штормящему по осени Средиземному морю.
Ана несказанно счастлива, поглаживая руку сестры, сутками она сидит рядом с ней, и все время на родном они о чем-то шепчутся, и кажется, все пересказали, все переплакали и пересмеялись, а разговор их не прерывается, ой, как еще много им надо друг дружке от души рассказать, заново пережить, о прошлом всплакнуть, да пора и о будущем подумать. И теперь рвется Ана в Константинополь, хочет она сестре показать свои успехи и достижения, хочет она с земляками радостью поделиться. Нешуточное дело, сплошь из кавказцев императорская гвардия состоит, а командир гвардии — доблестный соратник их отца — славный Астарх.
— Любишь ты Астарха, — неожиданно заключила Аза, на что Ана ничего не ответила, да краской залилась.
И лишь через пару дней, как бы продолжая этот разговор, Ана сказала:
— Как ни вертись, а Бозурко брат — да толку не будет, византийцем стал, корни не наши, — и далее, как старшая в роду, постановляющее. — Мы уже немолоды. Пора замуж — детей рожать. И только за своих, только тогда мы обратно на Кавказ попасть сможем… Кавказ — наша земля, наша родина, там нам и нашим детям жить, как и наши предки жили… У нас климат — рай, а земля тучна — словно маслом полита… А здесь что? Что Египет, и даже Византия — одни камни да пески, и зной да ветер.
И словно в подтверждение этих слов над Сахарой разыгралась буря, да такая, что не только оазис, но даже в их шатер под ярый свист проникал свирепый ветер, принося слой желтой пыли и песчинки со скрежетом на зубах.
— Все, буря угомонится, и мы тронемся, — решила Ана.
А буря не скоро угомонилась, а когда угомонилась, неожиданно доставили сразу три послания из Константинополя.
Что ни говори, а Ана мнит себя важной персоной константинопольского двора, и хоть пытается скрыть, а письмо лично от императора Константина VII несказанно поразило ее. Как просветитель, литератор и, конечно же, ее друг, император пишет пространно, мудрено и лишь меж строк намекает — грядут важные дела, присутствие Аны необходимо.
Письмо Мниха более лаконично, да с душой. Он тоже скучает по Ане, тоже намекает — ее присутствие крайне необходимо в каких-то делах, но в конце, как доктор, подчеркивает: строго выполнять предписания врачей, пока не окрепнет сестра — в путь не трогаться, а в пути подчиняться распоряжениям капитана и не своевольничать.
Астарх неграмотен, письмо написано под его диктовку, немногословно, даже скупо, но как оно дорого, и сколько раз его Ана прочитала, запрятала вместе с другими письмами в своих личных вещах.
Врачи рекомендуют еще месяц подлечиться, капитан настаивает переждать непогоду межсезонья. Да кто такие врачи Египта и местный капитан, когда сам император Византии нуждается в ней!
Команда дана, корабль готов. И хотя капитан проложил курс вдоль аравийских берегов, Ана настаивает на своем:
— Нечего с десяток лишних дней в море болтаться: пойдем прежним курсом, напрямик.
Такой шторм, как на пути в Египет, им не пришлось пережить, зато вдалеке от земли, в открытом море, волны рычали свирепые, упорные, беспрестанно пытались окатить корабль, и усилия гребцов были напрасными.
— Нас сносит течением, мы не можем держать курс, — с тревогой докладывал капитан.
— А Вы кнутом, кнутом подсобите, — властно советовала Ана.
— Кнутом бесполезно, — упирался капитан. — Против такой волны весла бессильны.
— Вы еще слезу пустите, — гневается Ана.
И ей самой все ничего, так за Азу она переживает. Под окрик сестры чуточку поест Аза, а потом долго ее тошнит, и вообще правы оказались врачи — не переносит ослабленный организм морскую качку, тем более, такую.
А море все бурлит, пенится, дыбится; то нависнет клыкастым небом драконьей пасти — и все ежатся, исподлобья вглядываясь, ожидая потоп; то вознесет их до зловещих, беспросветно хмурых туч — и тогда все липнут ко дну корабля, ждут падения в пропасть. И так день и ночь, а день не намного светлее и радостнее ночи, и беспрестанно льет холодный, липкий дождь, и льет не сверху, как положено, а вроде горизонтально, стрелами, так, чтобы попасть прямо в глаза, залить уши.
И если бы был виноват кто другой, даже капитан, забила бы Ана того кнутом аж до издыхания, а так виновата во всем только она; все на нее ропщут, да боятся, а она вынуждена до конца держаться и вопреки всему не сдается, вроде не унывает, расположилась на носу корабля, будто курс выверяет, а на самом деле, как все женщины на судне, тайком порой плачет и клянет себя. Это она первая увидела на недалеком туманном горизонте небольшой корабль, потом второй, и словно опустилась Божья благодать, радостно завизжала:
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Грустный радостный праздник - Мария Бершадская - Детская проза
- Переводы - Бенедикт Лившиц - Поэзия
- Два огня (СИ) - Хоб Дарья - Современные любовные романы
- Под сенью учителя - Лариса Артемьева - Религиоведение