Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов
- Дата:27.11.2024
- Категория: Детективная фантастика / Исторические приключения / Исторический детектив / Крутой детектив / Шпионский детектив
- Название: Лучший исторический детектив – 2
- Автор: Александр Балашов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ангел твой, думаю, сподобил того хлопца пощупать пульс — а он жив оказался, труп-то! Человек без паспорта. Одна пуля в голове — вот и вся твоя, милок, документация.
Я часто заморгал глазами, замычал, пытаясь спросить: «Какое время на дворе? Лето? Осень?».
— Говорю тебе: молчи, пока речь и память Николаич не вернёт. — отозвалась общительная медсестра. — Ишь, разболтался! А ведь дважды на операционном столе копыта откидывал. Про клиническую смерть слыхал? Так вот, с того света Николаич тебя дважды вытаскивал. Николай Николаевич, теперь, несмотря на свою молодость, твой крёстный отец.
Она взглянула на моё лицо.
— Он тебя, пожалуй, в два раза моложе… Но ведь отцов не выбирают. А в твоём положении даже крестных. Только я вот чего думаю: просто так в людей у нас не стреляют. Если с той стороны, то война, дед, дело молодых. Я думаю, что бандюки тебя, болезного, подстрелили, раз с вывернутыми карманами лежал в кустах. Обчистили и бросили, решив, что копыта откинул. А ты — живучим оказался, жилистым.
Сестра приготовила капельницу.
— Ну, как — там? Есть жизнь после смерти? Чего моргаешь? Может, и правда, есть… Проверить всегда успеем…Тут торопиться не треба…
Она перетянула мою руку жгутом и ловко поставила капельницу, с первого раза попав в слабую от потери крови вену. И в полголоса приятно пропела, следя за частотой падающих капель:
— Кап-кап-кап из ясных глаз Маруси…
Медсестра улыбнулась:
— Меня Марусей зовут. Мария, значит, по паспорту. Не замужем… Как правильно сказать: опять или снова? Такой вот у меня смешной жизненный юмор. А ты чего такой серьёзный? Радоваться должен, что живой. Николаич чудо свершил, можно сказать.
Я растянул губы, пытаясь улыбнуться, но вернувшаяся ко мне боль тут же прострелила мышцу в районе щеки. Я невольно застонал и потерял сознание.
* * *
Уколы и Марусина капельница делали своё дело: мысли переставали путаться и заплетаться. Боль уходила, и они тоже успокаивались, как и я. Голова ещё раскалывалась, но уже не так. Красный туман ушёл, в башке не стучало, не грюкало — видно, черти со своими молоточками явно приустали в своей изуверской работе.
Я разлепил всё ещё тяжёлые, будто налитые свинцом, веки — надо мной склонился человек в белом халате. Через очки в дорогой модной оправе меня изучали умные молодые глаза.
— Ну, вот и хорошо, — сказал доктор, по всему тот самый «Николаич», о котором мне прожужжала уши сестричка Мария. — Во сне дети растут, а больные выздоравливают.
— Как? — прохрипел я.
На этот раз моё мычание получилось почеловечнее, почленораздельнее, что ли… Но человеческой речью эти звуки назвать было нельзя. Между тем, человек в белом халате, как мне показалось, понял, что я хотел услышать.
— О том, как вы сюда попали и где вас угораздило, будем вспоминать вместе. Но попозже. А пока давайте знакомиться. Я — ваш доктор, — сказал он голосом, которым разговаривают с маленькими детьми и тяжело больными. — Меня зовут Николай Николаевич, фамилия Ничипоренко. А вот кто вы? Вспомнили?
В ответ я чуть заметно покачал головой.
— Ничего, ничего… Амнезия торопливых не любит. Всему своё время.
Врач отключил капельницу, вытащил иголку из моей слабой вены, взял мою вялую руку в свою и, глядя на свои старенькие часы, посчитал удары моего сердца.
— Угу, — кивнул он неопределённо. — Вспоминайте, уважаемый, вспоминайте. Времени после операции прошло достаточно. Как говорится, время лечит, но медстрах торопит даже беспамятных. А у вы у нас не только без ФИО, но и без полиса… Чего чиновники, что б они намочились, оч-чень не любят.
Я виновато смотрел на Николая Николаевича, вспоминая до головной боли своё имя.
— Ну-ну, не нужно так напрягаться!.. Амнезия, конечно, как и одиночество, сука. Но напрягом её не пробьёшь. Делайте всё, как я скажу — и память обязательно вернётся. Но торопить события не будем.
Он измерил моё давление, послушал сердце, бережно поправил повязку на голове.
— И не волнуйтесь — я вас в обиду ни медстраху, ни амнезии не дам. Вспоминайте то, что помнится… Помните детство, первую школьную любовь? Ради Бога, начинайте отсчёт от этой точки.
Николай Николаевич, протянув неопределённое «м-да-а…», он неожиданно продекламировал:
— Свой путь пройдя чуть больше половины, вы оказались в сумрачном лесу…
«Господи! Что-то очень знакомое, чуть перефразированное, но хорошо мне знакомое!..»
— Продирайтесь, продирайтесь через этот лес, цепляясь за свои воспоминания, — порекомендовал лечащий врач.
Я замычал, пытаясь сказать: «А речь, речь когда вернётся?»
— А вместе с памятью и речь, — улыбнулся Николай Николаевич, каким-то невообразимым образом понимая моё мычание. — Всё возвращается только к тем, кто умеет ждать.
Он поправил шапочку, мельком глянув в своё бледное отражение в окне.
— Лежите тихо, смирно…Подселять к вам никого не будем — медстрах, повторяю, не дремлет, но вы у нас — особый случай. Мой, можно сказать, случай. Я, господин инкогнито, диссертацию пишу по амнезии.
Ничипоренко говорил без смягчения «г», без диалектных словечек.
— А для вашего общения с лечащим персоналом, — продолжил «русский хохол» Ничипоренко, — Маруся принесёт вам тетрадку и ручку. Вы ведь сможете писать?
Я выпростал правую руку из-под простыни, поднял её вверх и пошевелил пальцами.
— Прекрасно! — улыбнулся Николай Николаевич. — Всё намного лучше, чем даже можно было предположить, когда вас, уважаемый, выхаживали в реанимации.
И, уже взявшись за ручку двери, доктор бросил на прощанье:
— Вам сестра Мария сейчас тетрадку принесёт. И ручку. Будете и моторику, и память тренировать. Пишите, что вспомните. И то, что вспомнится, выведет вас в день сегодняшний. Как нить Ариадны вывела из подземелья, кажется, Геракла. Был такой греческий герой в античные времена.
Через некоторое время Маруся принесла мне тетрадку, школьную шариковую ручку и тихо вышла из палаты, прыснув в кулачок у двери: «Пишите поинтересней, писатель!»
Она выпорхнула из палаты, как воробушек из клетки. А я, глядя на тетрадь, подумал: «Писать пока тяжело. Буду думать, спать, вспоминать, а потом, когда всё у меня наладится, подробно опишу всё, что вспонится. И заголовк дам ничипоренковский — «Нить Ариадны».
* * *
В коридоре послышался грохот раздолбанной колесницы, потом таран — и широко отворилась дверь моей одиночной палаты. Медицинская сестра милосердия Мария вкатила тележку с обедом. На треснувшем пластиковом подносе, рядом с тарелками, лежали синяя общая тетрадь и простенькая шариковая ручка, которую принято называть «школьной».
— Жив, курилка? — с порога весело спросила Маруся. — Щас ням-ням будем делать? Кушать, браток надо… Чтобы жить.
- Чайник в мастерской - Ольга Евгеньевна Сквирская - Прочее / Русская классическая проза
- Кабалла, ереси и тайные общества - Н. Бутми - Публицистика
- Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин - Биографии и Мемуары
- Похвала Сергию - Дмитрий Балашов - История
- Бог, Пространство, Мыслящая Субстанция. Учение Джуал Кхула - Татьяна Данина - Эзотерика