Антология странного рассказа - Сергей Шаталов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Антология странного рассказа
- Автор: Сергей Шаталов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сесть хочу! — Он заходит в трамвай, становится в центре и, громко заявив свои права, вынуждает подскочить человек десять сразу. Они уступают ему свои места. Он медленно двигается, тщательно осматривает сиденья, прежде чем сделать окончательный выбор.
— Вешать! Всех вешать!
— Deutschland über alles! (Германия превыше всего!)
— Править миром буду я!
— Прости ее за неведенье, — ветер уносит фразу.
— Почему? Ведь тот, кто ведает, царапает ее ноготком мое лицо.
***Диктаторы всегда побеждают, а потом умирают. Люди — наоборот!
Я умерла. Я вышла из своего пейзажа.
Она толкнула пустые качели, расхохоталась и убежала.
Стало тихо.
ЕваМы встретились случайно. Так могла начинаться первая глава вашего и моего любовного романа. Но она была женщиной. Тоже мне проблема, скажете вы, учитывая веяния последних лет. Поставим на лесбийской теме крест, хотя бы потому, что она была не в моем вкусе. Она была твердой.
Шел дождь. Я сидела в маленьком пустынном кафе и одиноко пила кофе.
Откуда она там взялась с переполненными сумками, грязная и пьяная, — неясно.
За другими столиками тоже были люди: одинокие и не очень, но она выбрала меня.
Ее выбор был эгоцентричен и радостен. Она была неизбежна, как поезд, встретившись с которым глазами, непременно потеряешь тело.
Я не хотела терять ни душу, ни тело, но потерялась внезапно и целиком, отскочив в сторону при ее приближении. На моем месте остался лишь пакет с книгами, который она тут же сбросила на пол с криком: «Экспроприация экспроприаторов».
Официанты смеялись чему-то своему. Им было не до нас и нашего сюжета.
Я тоже не хотела оставаться в этом сюжете, мало того, я знала, как он будет развиваться и чем закончится.
— Не нравится, — сказала я.
— Что не нравится? — спросила она.
— Твой сюжет мне не нравится, — я пробовала разозлиться.
Она в ответ хохотнула.
— Хочешь сказать, у тебя есть свой? — Она меня понимала. Она понимала меня чем-то другим: я знала, что ума у нее (или того, что называют умом другие) было немного.
— Есть, у меня есть свой сюжет, — заорала я и тут же принялась подтверждать свои слова делом.
Кафе закружилось, как карусель. Я медленно подступила и приступила к своей женщине. Я преступила линию своего закона. Маленький пистолет сына (игрушка, которую забыл он у бабушки и за которой я ездила сегодня) оказался как нельзя кстати.
Я обняла свою цель резко и приставила пистолет к ее груди (естественно, на уровне сердца). Банально, да? И что с того? Сердце вообще банальный орган, потому как самый известный (спорить глупо): все о нем знают всё, никаких тайн — только стук и остановка.
— Я убью тебя, хочешь? — произнесла я вежливо, уважая свою жертву за предстоящую смерть.
Она засмеялась не смехом. Даже не засмеялась, а мелко-мелко заскавчала. Слово украинское, да, но завизжала и заскулила — не то, поэтому лучше меня сейчас не трогать. И вообще, не лезьте сюда в эту минуту, абстрагируйтесь, не проникайте в сюжет глубоко: предупреждаю, убьет!
Теперь не бойтесь. Больше вам ничего не грозит.
— Ты что, дура? — Она пробовала звать на помощь.
— Дура-дура, поэтому никто тебя не спасет, если ты попробуешь открыть свой рот не для еды.
От неожиданности она села на пол, стала вытряхивать из сумок шмотки, банки с какими-то продуктами, затем вдруг ни с того ни с сего принялась запихивать их ко мне в пакет.
— Бери все! У меня много.
Я опустилась, я устроилась рядом, не отрывая пистолета от ее груди.
Тут началось самое веселое. Она зарыдала: сентиментальные сопли и горячие слезы должны были бы отравить мне душу, но у меня с собой, как говорится, было противоядие.
— Перестань ныть, все равно умрешь, — я настаивала на тишине.
— Можно не сегодня? — попросила она.
— А когда?
— Договоримся.
— Ладно.
— Тогда открывай.
— Сама.
Руки у нее дрожали. Она не могла открыть обыкновенный пакет с портвейном.
— Убери пистолет, — жалобно заглянув мне в глаза, она первый раз улыбнулась.
— Сначала выпьем.
Ей наконец удалось открыть вино, и мы залпом выпили на брудершафт и стали подругами.
— Тебя как зовут? — спросила я участливо.
— Ева.
— А Адам твой где?
— Дома. Правда, не у меня, у Таньки.
— У какой?
— У Семеновой. У них любовь.
— Тогда, значит, не ты, а она Ева.
— Она Танька. А он Ванька.
— А где же тогда Адам?
— Он умер, когда увидел меня с Егором.
— Это и есть счастье, — сказала я и стала прощаться.
Она не ожидала, что все так быстро закончится. Но жизнь, как известно, короткая штука.
— Ты куда? — она засуетилась, стала собирать сумки и трезветь.
— Домой. Наша с тобой яркая жизнь подошла к концу.
— Возьми меня с собой! — Она просилась без учета божьей воли. А так нельзя.
— Не могу. Ты не из моего сюжета. В моем сюжете я тебя убиваю. Но ты ведь сегодня не хочешь? Может, завтра?
Она на мгновенье задумалась. Ей нравилось жить.
— Не уверена. Я позвоню, если что.
Это была последняя ее фраза.
КрестнаяВсе в мире стремно и экстримно.
Да, именно эти два слепорожденных слова первыми заглянули в мою голову ранним весенним утром. Ощутив их горько-соленый вкус, я механически положила в чай на одну ложку сахару больше, чем обычно.
Я не собиралась ехать на кладбище. Как там говорил Кастанеда: «Но что-то вне нас определяет рамки нашего решения». Хотя какие у меня могут быть рамки? Собственно, как и у всех, — черные — дальше смерти не уедешь. Но это — философия? (черный юмор?).
Вы меня только правильно поймите: белело доброе утро, мне было хорошо и радостно, быстро всходило солнце, где-то в районе солнечного сплетения кувыркался оптимизм, на всех этажах пели краны — рок, рок-н-ролл; чистые мысли и чистые люди вот-вот должны были выйти наружу, в свет. Мне так хотелось догнать их, потрогать, сказать, что сегодня я с ними, что рада их существованию, что они уже не мешают мне жить, и много другой восторженной чепухи.
Сказала ли я им это? НЕТ! Вдруг пришла случайная мысль, что более пяти лет я не была на кладбище у своей крестной. Стерся верхний слой суеты, как будто некий художник приступил к реставрации моего сознания. Что у тебя с памятью, девочка?
— Не помню, — сказала я. Оно (кладбище) было в другом городе, но это меня не оправдывало, и масло, которое я наносила год за годом на один из участков памяти, с болью трескалось. Трещин становилось все больше и больше. И когда на них падал свет…
Вы меня, наверное, понимаете? Вы ведь знаете, как печет память, когда высыхает жизнь.
Доехала я очень быстро. Открытые ворота, пятница, тишина, безлюдье. Птицы. Странно громко и радостно пели птицы. Что-то выщебетывали в одиночку, не хором.
И совсем не страшно, совсем не страшно. Почему я всегда боялась привидений и кладбищ? Учили меня, учили — бойся живых. И живых я тоже боялась. Какой-то генетический, необъяснимый страх, будто и вправду в прошлой жизни меня убили.
А здесь хорошо. Не как у Стивена Кинга — нет покойников ни на входе (хотя ворота гостеприимно открыты), ни на выходе… из могил. У-у-у-у!.. Никто не пугает. Так все приветливо, по-домашнему, как в старом городе или деревне. Кладбище-то на самом деле старое, и огромное.
Найду ли я без посторонней помощи могилу крестной? Э-эй!.. Никого.
Так и пошла по прямой, ухоженной и достаточно широкой дороге. Просто пошла и все. Хотелось освоиться, осмотреться, вспомнить. Шла недолго. И тут как в сказке: откуда ни возьмись, мальчик лет десяти.
Удивительно. Ни испуга, ни страха — ровные, как дорога, эмоции, как будто это сын мой — погулял и вернулся.
— Что это у тебя? — спрашиваю.
— Это?.. Ружье!
— Настоящее?
— Почти.
— От покойников, что ли, отстреливаешься?
— Да нет, цветы поливаю. Оно водяное.
— Интересно. Поможешь мне одну могилу найти?
— Да хоть две.
— Две мне не надо.
— Тогда пойдемте в дом.
— Дом — это тот, что у ворот?.. Я заходила — там нет никого.
— Отец сейчас придет — они памятник устанавливают.
— Значит, ты здесь главный?
— Он!
— Хорошо.
Кто он? Директор, смотритель, начальник, заведующий? Каким еще словом можно обозначить должность, применимую к такому важному делу — присмотру за мертвыми?
Пришел, помог. Худой, добрый, голубоглазый, внимательный, ясный. Не темный человек заведует кладбищем, а ясный, понимаете?
Мальчик пошел со мной.
— Оградку красить будете? — спрашивает.
— Буду.
— А можно мне?
— Можно. Но чуть позже. Помянем крестную сначала: держи конфеты, а я выпью.
- Цифровой журнал «Компьютерра» № 184 - Коллектив Авторов - Прочая околокомпьтерная литература
- Танцор у гроба - Джеффри Дивер - Триллер
- Цветы на подоконнике - Клавдия Пестрово - Поэзия
- Знай, что я люблю тебя (СИ) - Мелевич Яна - Эротика
- Цветы пустыни - Барбара Картленд - Исторические любовные романы