Спартак - Рафаэлло Джованьоли
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Спартак
- Автор: Рафаэлло Джованьоли
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раздражение, вызванное в сенате позором восстания и чувством оскорбленного достоинства, уступило место страху и сознанию опасности, и сенат отправил против восставших, как на одну из труднейших и опаснейших войн, двух консулов; им были даны две большие армии и поручено раз и навсегда покончить с гладиатором.
Через несколько дней после своего назначения оба консула собрали свои войска, — один в Латии, а другой в Умбрии; однако опыт этой войны и поражения, которые потерпели претор Вариний, квестор Коссиний и сам Орест, ничему не научили ни Лентула, ни Геллия, и они были далеки от мысли о совместном выступлении против Спартака то ли из чувства соперничества и жажды личной славы, то ли из-за неправильных тактических соображений; так или иначе, но они решили врозь наступать на Спартака, так что Спартак мог одолеть и разбить каждую армию в отдельности, как он это и делал в истекшие два года.
В Риме все же возлагали большие надежды на поход этих двух консулов и рассчитывали, что теперь навсегда будет покончено с этой позорящей Рим войной против рабов.
Узнав о намерениях своих врагов, Спартак ускорил продвижение своего войска через Самний и решил сперва напасть на Геллия, который должен был наступать на него из Латия. Фракиец надеялся повстречаться с консулом на дороге между Корфинием и Амитерном.
Но, придя в эту местность, Спартак узнал от рабов окрестных городов, — они не отваживались убежать в лагерь гладиаторов, но оказывали им большие услуги сообщением важных сведений, — что Геллий еще находится в Анагнии, где ждет прибытия своей кавалерии, и двинется оттуда недели через две, не раньше.
Вождь гладиаторов решил идти дальше и направился в Пицентскую область, надеясь встретиться там с Лентулом, идущим из Умбрии, разбить его в сражении, вернуться затем назад и разбить Геллия, а потом направиться к Паду или же, не завязывая сражения ни с тем, ни с другим, идти прямо к Альпам.
Дойдя до Аскула на реке Труенте, он узнал от своих многочисленных и преданных разведчиков, что Лентул идет из Перузии с войском в тридцать тысяч с лишним человек, и двинулся навстречу ему в Камерин. Спартак выбрал для себя сильную позицию и, расположившись на ней лагерем, хорошо укрепил его; здесь он решил выждать четыре-пять дней, то есть столько времени, сколько требовалось консулу, чтобы прибыть в Камерин, где Спартак решил дать бой.
Итак, гладиаторы разбили лагерь близ Аскула. На следующее утро Спартак выехал во главе тысячи конников для осмотра окрестностей. Он ехал один впереди своего отряда, погруженный в глубокое и невеселое раздумье, судя по его мрачному лицу.
О чем думал он?
С того дня, как Эвтибида сделалась любовницей Эномая, германец, подпав под власть куртизанки, мало-помалу становился все угрюмее, мрачнее и не раз показывал, что у него больше нет прежней любви и уважения к Спартаку. На последнем совещании военачальников в лагере под Гнатией, после известия об отказе Катилины стать во главе войска гладиаторов, один только Эномай высказался против принятого решения отойти за Альпы и каждому вернуться в свою страну. Противореча предложениям Спартака, он употребил по отношению к нему грубые и резкие выражения, произносил какие-то загадочные и угрожающие фразы, бормотал что-то бессвязное о несносном деспотизме, о надменности, злоупотреблении властью, которых больше невозможно терпеть, о равноправии, ради завоевания которого гладиаторы взялись за оружие; он заявлял, что оно теперь стало пустым звуком из-за диктаторской власти, под которую гладиаторы подпали, что уже пришло время перестать ей подчиняться. Хвала богам, они уже не дети, которые страшатся розги наставника!
Спартак вскочил с места, разгневанный нелепой выходкой германца, затем снова сел и заговорил дружески и ласково, стараясь успокоить дорогого ему человека. Но Эномай, видя, что Крикс, Граник и другие военачальники на стороне Спартака, в бешенстве выбежал из палатки, не желая больше участвовать в совещании своих соратников.
Фракийца очень беспокоило поведение Эномая: в течение нескольких дней он избегал встреч со Спартаком, а если они случайно встречались, не заговаривал и смущенно молчал, уклоняясь от объяснений, которых Спартак хотел от него добиться.
А происходило вот что: под влиянием Эвтибиды Эномай стал дерзким и раздражительным, но когда оказывался лицом к лицу с фракийцем, весь гнев его угасал перед добротой, сердечностью и бесконечной простотой Спартака, не изменявшей ему и в дни его величия; честная совесть германца восставала против злобных вымыслов гречанки, и, встречаясь с великим вождем, он чувствовал стыд и поневоле бывал вынужден признать его душевное и умственное превосходство; он всегда любил и уважал Спартака и теперь не мог относиться к нему с неприязнью.
Спартак доискивался и никак не мог найти причины этой внезапной перемены в Эномае, к которому он питал искреннюю глубокую привязанность.
Эвтибида, превратив Эномая в кроткого, послушного ей ягненка, сумела окружить глубокой тайной свою преступную связь с военачальником германцем, и Спартаку — по натуре честному и благородному — даже не приходила в голову мысль, что всему причиной коварные ухищрения и темные интриги куртизанки, в которые она необычайно ловко вовлекла Эномая; он и подумать не мог, что в странном, необъяснимом поведении германца повинна Эвтибида; он о ней совершенно позабыл, а она избегала встреч с верховным вождем гладиаторов.
Как только Спартак, печальный и задумчивый, вернулся из поездки по окрестностям Аскула, он удалился в свою палатку и приказал одному из контуберналов позвать к нему Эномая.
Контубернал отправился выполнить приказание вождя, а Спартак, оставшись один, погрузился в свои думы; контубернал вернулся очень скоро и доложил:
— Я встретил Эномая, он сам шел к тебе; да вот он уже тут.
И контубернал отошел в сторону, чтобы пропустить Эномая. Тот, насупившись, подошел к Спартаку.
— Привет тебе, верховный вождь гладиаторов, — начал он. — Мне надо поговорить с тобой и…
— И я хотел поговорить с тобой, — прервал его Спартак, поднявшись со скамьи, и сделал знак контуберналу, чтобы тот удалился. Затем, обратившись к Эномаю, он сказал мягко и ласково:
— Привет тебе! Добро пожаловать, брат мой, Эномай, говори, что ты хотел сказать мне.
— Я хотел… — произнес с угрозой в голосе и с презрительным видом германец, все же опустив перед Спартаком глаза. — Я устал, и мне надоело быть игрушкой… твоих прихотей… Если быть рабом… то я предпочитаю быть в рабстве у римлян… я хочу воевать, а не прислуживать тебе…
— Ах, клянусь молниями Юпитера? — воскликнул Спартак, горестно всплеснув руками, и с сожалением поглядел на германца. — Не иначе, как ты сошел с ума, Эномай, и…
— Клянусь чудесными косами Фреи! — прервал его германец и, подняв голову, посмотрел на Спартака своими маленькими сверкающими глазами. — Я пока еще в своем уме.
— Да помогут тебе боги! О каких таких прихотях ты говоришь? Когда это я пытался тебя или кого другого из наших товарищей по несчастью и по оружию превратить в игрушку?
— Я этого не говорю… и не знаю, ты ли… — в замешательстве ответил Эномай, вновь опустив глаза. — Не знаю, ты ли… но только знаю, что в конце концов я тоже человек…
— Разумеется! Честный, мужественный и храбрый человек! Таким ты был всегда и таким можешь быть и в будущем, — сказал Спартак, устремив сверкающий, зоркий взгляд на Эномая, как бы желая прочесть самые сокровенные его мысли. — Но какое отношение имеет все сказанное тобой к тому, о чем ты хотел поговорить со мной? Когда же это я ставил под сомнение твой авторитет в нашем лагере? Как могла прийти тебе в голову мысль, что я не то что презираю тебя, но хотя бы не отдаю тебе должного? Ведь твоя храбрость, твоя смелость внушают уважение каждому, кто тебя хоть сколько-нибудь знает! Как же ты мог так подумать обо мне? Откуда у тебя такие подозрения? Какая причина вызвала твое непонятное, необъяснимое отношение ко мне? Чем я обидел тебя?.. В чем я провинился перед тобой лично или перед нашим общим делом, которое я взялся осуществить и которому безраздельно посвятил всю свою жизнь?
— Обидел… провинился… да, собственно говоря… нет… по правде сказать, ты ничем не обидел меня… ни в чем не провинился перед всеми нами… Напротив, ты опытный, искусный полководец… ты это не раз доказал… Тебе всегда сопутствовала удача, ты многократный победитель… Толпы гладиаторов, пришедшие к тебе, ты поднял до уровня дисциплинированного войска, которое внушает страх врагам… Что и говорить… мне не на что жаловаться…
Так отвечал Эномай, и речь его, вначале грубая и заносчивая, мало-помалу, незаметно для него самого, стала мягкой, покорной, и закончил он ее совсем в другом тоне, ласковом и дружелюбном.
— Но почему же ты вдруг так изменил отношение ко мне? Почему так плохо говоришь обо мне? Ведь я всегда только и думаю о благе и о победе гладиаторов; я ничего не делал и не добивался звания верховного вождя, хотя меня не раз избирали; со всеми своими товарищами по несчастью, а с тобою в особенности, я всегда жил в дружбе и вел себя с ними, как истинный друг их и соратник.
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима - Гельмут Хёфлинг - История
- Байки из дворца Джаббы Хатта-19: Толщина кожи (История толстой танцовщицы) - Э. Криспин - Боевая фантастика
- Цветы на подоконнике - Клавдия Пестрово - Поэзия
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза