Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей - Коллектив авторов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Культурология
- Название: Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
- Автор: Коллектив авторов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ситуации Гражданской войны Ракитин оказался не чужд крайней политизации театра и пропагандисткого его понимания. Однако на смену обнадеживающим вестям пришли сообщения о полном крахе белого движения. И Ракитин принимает предложение стать режиссером сербского Национального театра в Белграде, где он проработал вплоть до 1946 года. Его вклад был высоко оценен сербскими историками, и за Ракитиным утвердилась репутация одного из основоположников современного сербского театра.
Но и в «сербском служении» Ракитина не отпускала тоска о России, о русском театре. Эпизодические русские спектакли не могли удовлетворить. И в конце 1920-х годов он предпринимает попытку утвердить постоянную русскую труппу. Как режиссер государственного сербского театра он не мог возглавить такую труппу. Поэтому официально она называлась русской труппой под управлением Юлии Ракитиной, актрисы и жены режиссера, в которую вошли полупрофессионалы. Но решающая роль самого Юрия Ракитина несомненна.
Он ставил русскую классику: «Бесприданница», «Таланты и поклонники», «Чайка», «Завтрак у предводителя», «Вечер в Сорренто», «Провинциалка», «Месяц в деревне», «Дворянское гнездо», «Бесы». Не оставлял без внимания пьесы эмигрантов: «Самое Главное» и «Любовь под микроскопом» Евреинова, «Вилла вдовы Туляковой» и «Эмигрант Бунчук» Хомицкого, «Петр и Алексей» Мережковского. Были включены в репертуар и советские сочинения: «Человек с портфелем» А. Файко, «Свободная любовь» и «Три пары шелковых чулок» П. Романова, «Квадратура круга», «Дорога цветов» В. Катаева, «12 стульев» Ильфа и Петрова.
Для Ракитина всегда оставался идеалом русский репертуарный театр, но главная проблема заключалась в том, что репертуарный-то театр ему так и не удалось создать. Пьесу, которую режиссер репетировал со всем жаром до двух месяцев, как правило, удавалось показать только один раз. Настолько тонок оказался культурный слой русской колонии в Югославии.
Ее основу составляли остатки врангелевской армии. А военные далеко не всегда оказывались полковниками Вершиниными. В русской колонии преобладали не просто монархические, а крайне правые настроения, рупором которых сначала была газета «Новое время», выпускавшаяся сыном Алексея Суворина – Михаилом, а затем в 1930-е годы «Русский голос». По инициативе этих кругов было запрещено распространение на территории Югославии парижской русской газеты «Последние новости», выпускавшейся Милюковым, как «красной».
«Наши черносотенники» – так именовал Юрий Ракитин своих недавних товарищей по оружию. Эта тема проходит устойчивым лейтмотивом через переписку Ракитина с Евреиновым: «Нет худшей публики на свете, чем у нас в Белграде. Черносотенцы в политике и в искусстве из Ростова-на-Дону или Новочеркасска»[761].
Так возникает проблема эмигрантского сообщества как вынужденного общежития в замкнутом пространстве, где концентрируются и усугубляются худшие стороны взаимоотношений артиста и публики. Ведь те люди, которые в условиях Москвы или Петербурга ходили бы в разные театры и, возможно, никогда бы не встретились, здесь были обречены, как в провинции, на единственный театр. На эту ситуацию артист нередко реагирует приступами социальной, психологической, культурной клаустрофобии.
В 1929 году из Риги в Белград приезжает Александр Черепов, который аттестует себя актером Художественного театра. Никаких подтверждений его причастности к Художественному театру мне не удалось выявить. Но МХТ в эти годы – «торговая марка», эксплуатация которой достигла немыслимого по масштабу и цинизму размаха. Попытки К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко хоть как-то обуздать использование имени Художественного театра в диаспоре заметных результатов не принесли. Поведение Черепова в этом отношении было, вероятно, самым беззастенчивым. В рижской периодике мне удалось найти немногое. Но это немногое красноречиво. Достаточно привести анонс в рижской газете «Сегодня»: «Под руководством и при участии артиста Московского Художественного театра А. Ф. Черепова «Месть Ву-ли Чанга» обстановочная инсценировка-феерия. В главной роли А. Ф. Черепов. Эффектные стилизованные танцы. Красочная обстановка. Новые декорации. Участвует вся труппа из 22 человек»[762].
Поначалу Черепов ставит русские спектакли эпизодически. В 1933 году в Белград приезжает Исаак Ездрович Дуван-Торцов, который действительно два сезона служил в Художественном театре и принимал участие в «Качаловской группе». 9 апреля 1933 года состоялось торжественное открытие Русского дома имени императора Николая II, которое происходило в присутствии короля Александра I и его семьи. В структуру Русского дома входил музей последнего русского императора, Русский научный институт, Русское музыкальное общество, Русское художественное общество, Союз русских писателей и журналистов в Югославии, мужская и женская гимназии и многое другое. В Русском доме была построена и небольшая сцена, за которую и шла теперь борьба. Черепов и Дуван-Торцов нашли убеждающие и весомые слова. Они объявили Ракитина и его труппу «большевиками и еврейскими прислужниками» и тем склонили чашу весов в свою пользу.
В результате 7 октября 1933 года в помещении Русского дома имени императора Николая II «Доходным местом» открылся первый сезон Русского общедоступного театра под руководством Дуван-Торцова и Черепова.
Две русские труппы в Белграде оказались в положении неравноправной конкуренции. Черепов и Дуван-Торцов получили в почти бесплатное пользование сцену Русского дома, тогда как Ракитиным приходилось большую часть сбора отдавать за аренду зала Коларчева университета. Имя Дуван-Торцова исчезает из афиши театра после первого же сезона. Далее дело ведет Черепов самостоятельно. Организаторско-предпринимательские способности у него, несомненно, были. Ему удалось наладить серийный поток премьер, которые временами давались каждую неделю. Основу репертуара составила русская классика (пьесы А. Островского, Н. Гоголя, И. Тургенева, Л. Толстого), обильно разбавленная репертуарными шлягерами предреволюционных лет («Псиша» Ю. Д. Беляева, «Первая муха» В. А. Крылова и др.). За редкими исключениями А. Черепов был режиссером спектаклей и играл главные роли в них. Количество новых спектаклей не оставляло времени на сколько-нибудь тщательную работу. Тем не менее, активность Черепова подавила работу труппы Ю. В. Ракитиной, которая в эти годы была сведена к минимуму.
Политическая поляризация как сербского общества, так и эмигрантских кругов, одинаково свирепые попытки навязать артисту правую или левую конъюнктуру с драматической остротой ставили вопрос о самостоятельном голосе режиссера.
Характерный скандал разыгрался вокруг спектакля Юрия Ракитина по пьесе Михаила Булгакова «Зойкина квартира» в белградском Национальном театре. Премьера состоялась 23 марта 1934 года. Вот как описывал ее Ракитин в письме Евреинову: «Вы понимаете, как это было ужасно. Правые считают нас здесь большевиками за то, что у Ракитиной в русских спектаклях идут советские пьесы. Сербы в этом не разбираются. <…> Я поставил по-сербски же пьесу Булгакова «Зойкину квартиру». <…> И вот премьера пьесы этой вызвала огромный скандал и возмущение. Партер был шокирован, что на сцене публичный дом, а галерея протестовала против «искажения» советской действительности. Говоря, что я поставил пьесу по-эмигрантски, по-белому, не выявив в пьесе настоящей правды советской, а сгустил белые тона. Понятно ли Вам это. Между тем я ставил пьесу по тексту, который мы получили из Риги. Я был принужден сократить текст из-за длиннот и ничего больше.
Теперь я в Белграде та мишень, в которую бьют все газеты, обвиняя меня в провале. Дирекция театра тоже зла на меня из-за неуспеха и провала. Враги Дирекции, сводя свои счеты с ней, бьют по мне, и бьют очень больно, находя меня старым и неспособным уже к работе (мне будет в конце мая 52 года). Дирекция театра обвиняет меня в экспериментаторстве, находя, что я уже не смею экспериментировать, как старый режиссер. Критика пишет, что я вывел актеров к позорному столбу и т. д. Вы понимаете мое душевное состояние. За 14 лет моей здесь работы этого не было никогда. Меня обвиняют, как я смел истолковать пьесу по-белому А иначе она не могла бы идти здесь в правительственном театре. <…> Русские травят меня за то, что я большевик (!) и сербы за то, что я искажаю в белом преломлении большевистские пьесы! Вот здесь великая трагедия. Что делать? Сейчас принесли вечерние газеты и там опять разбор и пересуды. А поговорить и посоветоваться не с кем. Вот мое состояние, все это время и уже давно. Вот почему я не писал Вам, да и никому вообще и чернила засохли».
Прошло несколько дней. Письмо все еще оставалось неотосланным, и Ракитин решил его продолжить: «Продолжаю Вам письмо мое, дорогой друг, Николай Николаевич, потому что чувствую великую потребность говорить с человеком одной и той же профессии и культуры. Вы не можете себе представить, насколько горек мне «братский» сербский хлеб, который я ем здесь. Отнюдь не из милости, нет. Я сделал для здешнего театра слишком много <…> Последняя моя постановка «Зойкин стан» Булгакова провалилась с таким треском и с шумом, что еще и сейчас, через две недели после постановки, об этом пишут и шумят газеты, обвиняя всех начиная с главного директора театра, затем директора драмы, а затем и режиссера – меня. А пьеса-то поставлена прекрасно. Я знаю, что я делаю, и отдаю себе полный отчет в своей работе. Нет, здесь вопрос политический, здесь не могут большевиствующие газетчики переварить моей белогвардейской постановки. А мог ли я ставить иначе, чем написал Булгаков, который довольно объективен в своих пьесах – и в «Белой гвардии», и здесь. Большевики в России исказили его пьесы, я же ставил их так, как писал их сам автор. Потому и пишу Вам, что Вы можете понять меня как художник. В театре у нас не актеры, а замученные усталые представляльщики, которые играют по 14 раз в неделю и выдерживают по 2 репетиции в день. Жалованье нам сведено до минимума и едва-едва хватает, чтобы прокормиться. От режиссера требуется выдумка, новизна, а всякая новость сопряжена с расходами, на которые дирекция театра идет туго и не дает денег до генеральной репетиции, последней. Всякий эксперимент требует репетиций на сцене, а мы их не имеем довольно. Всякая новость вызывает бешенство критики, которая ищет социального элемента и в пьесе, и [в] постановке. Всякая попытка вызывает критику, что это шарж, карикатура, утрировка. Боже, сколько я перетерпел из-за этого. Я все время упрекаем в каком-то гротеске, причем никто не знает, что такое буквально значит слово гротеск. Все это я пишу Вам с превеликой горечью и обидой, потому что здесь некому сказать обо всем этом»[763]. Скандал с «Зойкиной квартирой» привел к увольнению директора театра, покровительствовавшего Ракитину, да и сам режиссер был решительно отодвинут на второй план.
- Корпоративная культура современной компании. Генезис и тенденции развития - Анжела Рычкова - Культурология
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив