Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко
0/0

Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко. Жанр: Культурология / Науки: разное. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко:
Автор книги, используя образы философии Фрэнсиса Бэкона, именует ложных кумиров нашего времени «идолами театра». Современные идолы восполняют нехватку нашего мужества быть. На экране постмодерна идолы играют роли Рода, Пещер и Языка. Род рождает кумиров крови и почвы, компенсирующих нехватку мужества быть частью коллектива. Пещеры рождают сексуальных кумиров, компенсируя нехватку мужества принять Бога. Язык рождает рыночных кумиров политической истерии, компенсируя нехватку мужества быть собой. Эпоха традиции не предполагала «идолов», но лишь сам Театр – Возвышенное, подмостки которого осуществляли блокировку Зияния смерти Сиянием Антигоны, событием Распятия. Лишь обманывая, лицедеи говорили правду. В обществе лицемеров никто ничего не скрывает, но больше нет ничего истинного. Правда транслируется напрямую и от этого перестает быть истиной. Возвышенное утрачивается, на смену ему приходит разрушительный смех. Если внушить человеку, что умирать – весело, убивать он будет с особым цинизмом. Обществу идолов автор противопоставляет Логос – по-новому осмысленную Традицию: не корпоративную тяжесть ностальгического прошлого, а коллективный смысл, пропущенный сквозь призму индивидуального сознания субъекта, добровольно открытого универсуму, способного сочетать в себе космичность и патриотизм, свободу и ответственность.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Читем онлайн Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 125 126 127 128 129 130 131 132 133 ... 146
просматриваемого в современном российском кино, субъекта как представителя неомодерна видится нами в коннотациях морального подвига. Пройдя искушение либеральной иронией, такой человек будет способен принудительно прервать эстетический дискурс и совершить однозначный выбор, проявив мужество в сфере произвольного этоса. Это и есть подчинение и смирение в возвращении к Богу – свобода как осознанная необходимость. В её основе лежит принятие правоты Отца и молитва о прощении и направлении, независимо от того, представляет Отец номинации или нет, включая ситуацию кажущейся богооставленности, – а также готовность служить Ближнему и творить истинное событие в совместной с ним истории. Чтобы осуществить подобный поступок, необходимо пройти свой личный кенозис, артикулировать par excellence базовую травму и, отталкиваясь от неё, перестроить свою субъектность самому (самость!), без посторонней помощи.

5.8. Сцена

В ходе наших размышлений мы подошли к эстетическому вопросу, который не решается однозначно: это вопрос о соотношении жизни художника и его художественного текста в классическом искусстве и в искусстве постмодерна. Что первично: жизнь или текст? Очевидно, что в модерне жизнь, сущее, является первичной, отражаясь в тексте произведения искусства, но жизнь также может и «театра-лизировать» себя под текст, выстроенный по законам произведения самим автором. В постмодерне, где всё – игра, жизнь является вторичной, будучи сформирована текстом, но именно в текстах перформативного типа жизнь, Реальное, трансгрессирует напрямую. Очевидно, что ответ на этот вопрос надо искать не в плоскости эстетики, а в плоскости этики. В модерне базовым всегда является моральный императив, который определяет, как жизненный, так и эстетический опыт автора: и в реальности, подчиненной Закону, и в искусстве, отражающем Закон реальности и формирующем поступки героя. В постмодерне же место Закона занимает Желание, место служения – наслаждение, одинаково транслируемое и в повседневные жизненные практики, и в тексты искусства, формируемые ими и формирующие их. Если в модерне жизнь и текст взаимно отражают друг друга по правилам Закона, сублимации и метафоры, то в постмодерне они отражают друг друга по принципу Желания, трансгрессии метонимии. Наличие императива долженствования определяет понятие классической сцены.

Когда мы говорим «сцена», мы имеем в виду, как собственно театральные подмостки, так и театр в самом широком поэтическом смысле слова, в значении феномена общества спектакля, общества катарсиса, пространства для метафизического возвышенного субъекта. Театральная сцена – это смерть. Точнее, это место, где для смерти есть место и в то же время для неё нет места, ибо смерть является предпосылкой жизни: оптической категории смерти соответствует на сцене жизни и театра, театра как жизни и жизни как театра онтологическое понятие истины. Герой умирает на сцене, чтобы прервать дискурс, чтобы не быть втянутым в тотальное Символическое и одновременно, чтобы блокировать Символическим базовый ужас смерти (Agnst). Он останавливает собой как телом, объектом и Вещью, темпоральный поток. В это же время герой рождается как Бессмертный, как субъект, как дух: смерть переходит в жизнь, отрицание – в Воскресение, Реальное – в Возвышенное. Сцена становится местом осуществления радикального разрыва с негативной диалектикой времени и метафизического воссоединения с Богом. Сцена – это Реальное в Возвышенном, концентрат экзистенции, пустота и полнота одновременно, вакуум в символической структуре и рождение структуры, рождение нового Символического, зачинание каузального ряда. В ней сочетаются метафизика с диалектикой, негация – с позицией, отрицание – с возвращением, отсутствие – с присутствием, революция – с традицией.

Сцена является консервативной революцией истины. Посредством сцены говорит и молчит невысказанное, умалчиваемое, сакральное, подтекст бытия. Сцена соответствует лакановскому понятию истины, которая имеет структуру художественного замысла, и образу поэзии как к антиподу истории в понимании Аристотеля. Знак изображения как дом бытия на сцене становится высшей глубинной правдой. Язык сцены – это язык божественного присутствия. Сценический символ – это воплощение архетипа – иерофания сакрального. В самом последнем понимании религиозной философии сцена – это София, таинство Боговоплощения. Да не будет здесь ничего обидного для верующих, ибо в обществе спектакля храм также является сценой, как и городская площадь. Театр – литургичен по своей природе. Катарсический эффект сцены выражается в трагедии как в этическом жесте добровольного принятия личной и коллективной ответственности. Сцена – это мужество быть: частью, собой, целостностью. Это – мужество расшивки и перепрошивки субъектности в публичном пространстве всеобщего, когда субъект, не смешивая личное и публичное начала, сублимирует личное в публичное, одухотворяя его, но сохраняя между ними тактичную метафорическую дистанцию. Он воспринимает личное как общее, а общее – как личное, обнаруживая универсальное в сингулярном и наоборот. На этом и строится классическое искусство.

Когда в неолиберальной цензуре факты известны заранее, и мы имеем дело с легитимированным фантазмом зла, а не с его симптомом, сцена является пространством дефашизации сознания, добровольного экзорцизма субъекта, осуществляемого самим субъектом в состоянии долженствования. В христианской этике желание совершить зло является более тяжелым преступлением, чем совершение зла без умысла, по незнанию: фантазм осуждается христианской моралью жестче, чем симптом, а внутренняя вина имеет большее спасительное значение, чем внешний стыд, трепет важнее страха, ужас перед самостью важнее боязни Другого. Намерение без поступка – интенция, мотив греха и преступления – рассматривается божественным правосудием, а поступок без намерения – земным. Смещение акцента со стыда на вину, с инаковости на самость, со взгляда Другого на рефлексию «Я», со страха перед внешней опасностью на внутренний трепет перед собственной совестью – это переход от режима Воображаемого к Реальному и Символическому, от мира объектностей к субъекту, от сущего к сцене.

Мы уже говорили, что Реальное в онтологии избытка, свойственного для современного психоанализа, наполнено кантовским, этическим, смыслом. Именно поэтому сцена, которая в негативной онтологии предстает пространством пустоты, зияния, разрыва, вакуума, в позитивной онтологии предстает пространством присутствия сакрального, которое одновременно является присутствием субъекта как избытка (самости) и нехватки (травмы). Бог присутствует на сцене в образе расколотого человека с поврежденным ощущением самотождественности и целостности, в образе онтологического актера, стремящегося её возобновить самостоятельно, в условиях смерти Отца, извлекая божественное из собственной пустоты. Таинство встречи сакрального и профанного – София – это сцена, высшая сцена – пространство храма. Искусство, несущее онтологические адеквации и пребывающее в бытии, – также наполнено божественным содержанием. Истина просматривается в трагическом взгляде её героя – этического героя разрыва, героя кенозиса, героя распятия, героя казни – Бессмертного.

Несмотря на то, что сцена функционирует благодаря зеркалу, образу, отражению, метафоре, фабуле художественного произведения, Воображаемому, несущему глубинную философскую правду Реального, Символическое в качестве Возвышенного играет на сцене огромную роль. Именно единство этих регистров обеспечивает катарсический эффект Возвышенного. Во-первых, как мы

1 ... 125 126 127 128 129 130 131 132 133 ... 146
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко бесплатно.
Похожие на Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко книги

Оставить комментарий

Рейтинговые книги