Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко
0/0

Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко. Жанр: Культурология / Науки: разное. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко:
Автор книги, используя образы философии Фрэнсиса Бэкона, именует ложных кумиров нашего времени «идолами театра». Современные идолы восполняют нехватку нашего мужества быть. На экране постмодерна идолы играют роли Рода, Пещер и Языка. Род рождает кумиров крови и почвы, компенсирующих нехватку мужества быть частью коллектива. Пещеры рождают сексуальных кумиров, компенсируя нехватку мужества принять Бога. Язык рождает рыночных кумиров политической истерии, компенсируя нехватку мужества быть собой. Эпоха традиции не предполагала «идолов», но лишь сам Театр – Возвышенное, подмостки которого осуществляли блокировку Зияния смерти Сиянием Антигоны, событием Распятия. Лишь обманывая, лицедеи говорили правду. В обществе лицемеров никто ничего не скрывает, но больше нет ничего истинного. Правда транслируется напрямую и от этого перестает быть истиной. Возвышенное утрачивается, на смену ему приходит разрушительный смех. Если внушить человеку, что умирать – весело, убивать он будет с особым цинизмом. Обществу идолов автор противопоставляет Логос – по-новому осмысленную Традицию: не корпоративную тяжесть ностальгического прошлого, а коллективный смысл, пропущенный сквозь призму индивидуального сознания субъекта, добровольно открытого универсуму, способного сочетать в себе космичность и патриотизм, свободу и ответственность.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Читем онлайн Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 146
Реальное. Можно долго играть чужую смерть, чтобы потом сделать предметом игры свою собственную.

Христианские мотивы, которые присутствуют в смерти главного героя фильма «Убийство», отсылают нас к этике Достоевского, к диалектике преступления и наказания. С точки зрения развлекательной детективной логики фильм – абсурден: зритель заранее знает имя убийцы, он ждет лишь признания им собственной вины и искупления. Таким образом, в фокусе театра оказывается сам суицид. Смерть героя на сцене также является абсурдом с токи зрения правил игры в благопристойность, потому что напоминает юродство в духе князя Мышкина. Герой попадает в ситуацию оставленности, «вброшенности» в мир, полного одиночества, и делает над собой нечеловеческое моральное усилие – по принятию ответственности и искуплению вины. Безусловно, это – этический поступок: осуществляется перестройка личности без опоры на внешние факторы, в условиях смерти Отца. В религиозных коннотациях перепрошивка субъекта из нулевой точки, его восстановление из пустоты, соответствует логике Квинта: не вера от чуда, а чудо от веры, или же, по Тиллиху, «вере без Бога» (вера в условиях значимого отсутствия Бога). Подобная негативная онтология веры зиждется на осознании нехватки и слиянии с этим симптомом. Можно сказать, что наш герой самостоятельно прошел свой личный кенозис, проявил мужество принять принятие, осуществив нулевую игру структуры и став субъектом бессмертия – творцом самости как истинного события.

Попробуем перенести лакановский анализ фильма Хичкока на фильм «Первый Оскар». В отличие от травматической памяти Запада, Россия в большей степени демонстрирует триумфальную память, центральным элементом которой является не суицид, а подвиг. Если убийство и суицид убийцы лежат в одной плоскости преступления и наказания, вины и ее искупления, то подвиг представляет собой зачатие нового каузального ряда в истории. Преступление – произвол, связанный с отколом от Бога, с уходом от Отца. Искупление – добровольное принятие на себя наказания на пути смиренного возвращения к Отцу. Подвиг – это бытие в Боге, это чистая любовь. Сюжет фильма строится вокруг «фильма в фильме», что аналогично «театру в фильме» у Хичкока. Два оператора – Иван Майский и Лев Альперин – представляют две манеры фронтовой съемки и репрезентации реальности: метафору спектакля (Майский) и метонимию перформанса (Альперин). Метафора предполагает жест театра, симптома, вымысла, Воображаемого, закрытого шва: приподнятую, отстраненную, постановочную передачу правды на тактичном поэтическом расстоянии путем художественной дистанции. Метонимия предполагает жест реалити-шоу, фантазма, постправды, Символического Реального, открытого шва: прямую передачу правды путем ее перекодировки и частичного препарирования в постдокументальное действо. Метафора работает с Вещью, Возвышенным, субъектом идеологии, с катарсическим, приподнятым началом, очищая натуралистическую действительность от бытовой непристойности и одухотворяя ее до трагического действа. Таково было советское классическое искусство, и в этом смысле Майский – чистый модернист. Он снимает сценически. Альперин – прообраз постмодерного героя: он снимает фильмически. Метонимия имеет дело с прямой трансгрессией Реального, с объектом, с телом во всей его ужасающей откровенности. Сцену заменяет непосредственный экран камеры. Если сцена дает зрителю катарсическую развязку, то камера таковой не предполагает, продлевая переживание.

Обе манеры – метафорическая и гиперреалистическая – не уступают друг другу и порой причудливо сплетаются через прием «фильма в фильме». Так, Альперин вносит в свои документальные съемки специально организованные постановочные операции, а Майский вносит в свои искусственные постановки реальные действия, превращая театр в некое подобие перформанса, причем начинает он с отрицательного поступка, застрелив пленного немца «специально», «на камеру», а завершает положительным поступком: он снимает собственную смерть в виде прощального напутствия. Этот подвиг – включение в театральную постановку крайнего проявления бытия – подобен поступку героя фильма «Убийство», который тоже сыграл свою смерть посредством самой смерти, по-настоящему. Так, доктор Юрий Живаго персонаж одноименного романа Пастернака руководил операцией на собственном теле, также в боевых условиях.

Отметим также, что Майский представляет собой типичный пример метафизически расколотого субъекта: его творчество поначалу не имеет успеха, вызывая у него только раздражение, его девушка не любит его, предпочитая Альперина, вызывая у него ревнивые истерики. Показательным подвигом смерти репортера на поле боя Иван компенсирует внутреннюю пустоту, проходя личный кенозис. С цивилизационной точки зрения также отметим, что Альперин в фильме представляет типично западную парадигму индивидуализма и иудейской травматической памяти войны, которую использует либерализм в культе жертвы, что отчетливо видно в тематике его перформансов. Майский же представляет русскую коллективистскую парадигму триумфальной памяти войны, свойственную для отечественной традиции радования и катарсиса. Показательно, что именно Майский, который поначалу не привлекал внимания зрителя так, как Альперин, максимально приближается к состоянию экзистенциального абсурда, соединяя творчество и жизнь по модели Нерона и Достоевского. Союз двух наших героев иллюстрирует диалог личного и коллективного начал в метафизике русской соборности.

Отдельное внимание мы бы хотели уделить Вере – главное героине Екатерины Михалковой, автора сценария и режиссера фильма «Номинация», сыгравшей там главную роль. Автор выстроила личный нарратив фильма по аналогу семейных отношений, которые преломила трижды, используя традиционный принцип матрешки: от жизни к фильму, от фильма к «театру в фильме» и от театра к «фильму в фильме». В ткани кино присутствуют два уже известных нам семиотических приема: «фильм в фильме» (речь идет об «Исходе», авторском фильме героини Веры) и «фильм в театре» (речь идет о спектакле «Король Лир» в Доме ветеранов сцены, где героиня Михалковой ищет массовку). Так же, как и у Хичкока, интертексты в виде появляющейся в кино театральной сцены символизируют места обнажения истины, короткого замыкания знаков, топосы Откровения, двойные кристаллы, помогающие при помощи Воображаемого в тексте пьесы деконструировать Воображаемое в жизни и открыть истину, скрытую под спудом бессмысленного перформанса повседневного существования героев фильма.

Примечательно, что в политической оптике нарратив Веры открывается как избыток (символом которого является трек «Редкая птица» Дианы Арбениной) по отношению к крайностям либерализма и консерватизма. Героиню не устраивают ни патриотический лубочный сюжет предложенного ей фильма, ни типично постмодерная сюжетная линия «модных» фильмов ее либеральных коллег: ни смешная трагедия пафоса, ни трагическая комедия черного юмора. Она делает выбор в пользу самости, аутентичности, подлинности, высокой трагикомедии любви, проявляя онтологическое упрямство Антигоны и уже упомянутой, в контексте «театра в фильме» как места истины, героини Шекспира – Корделии – по отношению к своему Отцу, знаменитому режиссеру. Последний представлен в фильме как буквально и фигурально мертвый Отец традиции (папа Веры умер, его место занимает мать – Трикстер, сама фигура отца превращена «тусовкой» в значимое отсутствие). Но богооставленность не уничтожает героиню, поначалу желавшую эмигрировать на Запад, а только способствует осуществлению Верой кенотического поступка экзистенциального абсурда, поступка веры вопреки бессмысленности бытия, настоящего акта творчества.

Таким образом, новый образ человека будущего, уже

1 ... 124 125 126 127 128 129 130 131 132 ... 146
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко бесплатно.
Похожие на Идолы театра. Долгое прощание - Евгения Витальевна Бильченко книги

Оставить комментарий

Рейтинговые книги