Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей - Коллектив авторов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / Культурология
- Название: Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей
- Автор: Коллектив авторов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джон Мейнард Кейнс всегда отличался слабым здоровьем. В 1937 году произошло резкое обострение его сердечной болезни, и с этого момента он стал наполовину инвалидом. Следующие девять лет своей жизни Лидия посвятила исключительно ему. Прекрасно сознавая, и сколь невыносимо для этого человека было бы оказаться оторванным от активного участия в общественной жизни, и сколь необходимы государству, особенно в такой ответственный для страны период, его талант и опыт, Лидия сделала все, чтобы он мог спокойно работать как дома, так и в поездках, которые ему пришлось совершать немало. Только в США он ездил с 1941 по 1946 год шесть раз, так как был участником большинства совещаний в верхах во время войны и в первые послевоенные годы, когда решались многочисленные международные финансовые проблемы – репараций, ленд-лиза и т. п. Лидия была внимательной сиделкой, ненавязчивой, веселой и в то же время решительной, когда этого требовало здоровье Кейнса. Она умела добиться, казалось, невозможного. Например, вопреки всем протестам военно-морских властей сопровождала Кейнса при переезде через океан на военном корабле, на борт которого женщинам не разрешалось даже ступать. Она была при нем подчас и во время секретных заседаний, разнося еду вместо официантов, которых в комнату совещаний не допускали. Словом, все считают, что она помогла продлить на несколько лет жизнь великого экономиста Англии, и Англия должна ей быть за это благодарна.
После смерти Кейнса, последовавшей в 1946 году, Лопухова редко появлялась в обществе, предпочитая жить в загородном поместье Тилтон, а не на Гордон скуэр, где мемориальная доска сообщала, что лорд Кейнс занимал этот дом с 1916 по 1946 год. Изредка, как рассказывает Фредерик Аштон, она посещала его балетные спектакли, высказывала ему свои критические замечания. Кое-кто из старых друзей время от времени навещал Лидию в ее уединении: бывшие «блумсберийцы», которых становилось все меньше; кембриджские товарищи Кейнса; ее собственные коллеги – Нинет де Валуа, Аштон, фотограф Сесил Битон, оставивший воспоминания о посещении Лидии в старости. Появлялись и дети бывших друзей, которым было любопытно посмотреть на нее, послушать ее рассказы о русском балете, петербургском училище.
Но, хотя, как все старые люди, Лидия охотно вспоминала далекое прошлое, жила она сегодняшними ощущениями, мелкими событиями деревенской жизни, сохраняя свой извечный оптимизм, по-детски радуясь сиюминутным радостям: хорошей погоде, расцветшему дереву, распустившемуся цветку. До конца жизни она сохранила всегда присущую ей живость, непосредственность, доброжелательство.
Лидия Лопухова пережила Мейнарда Кейнса на тридцать пять лет. Она скончалась 8 июня 1981 года, немного не дожив до своего девяностолетия.
И. П. Дунаева
Александр Бенуа – Ида Рубинштейн (к истории сотрудничества)
Совместная работа Иды Рубинштейн и Александра Бенуа началась в 1923 году в Париже. Бенуа, выехавший за границу для постановки опер Гуно в антрепризе Дягилева[1018], неожиданно получил приглашение оформить «Даму с камелиями» на сцене театра Сары Бернар. Замысел постановки принадлежал Морису Бернару, сыну покойной актрисы, как дань ее памяти. Главная роль предназначалась Иде Рубинштейн, природа таланта которой, по мнению Мориса Бернара, наиболее близка его матери. Лев Бакст, постоянно сотрудничавший с Рубинштейн, был в то время загружен работой, к тому же Дюма не любил и от постановки отказался. Бенуа предлагалось заменить его.
Спектакль получился удачным, имел прекрасную прессу и выдержал много представлений.
Рубинштейн предъявила публике совершенно незнакомый образ Маргариты Готье, интеллектуалки, натуры тонкой, едва ли не аристократичной, волею каких-то несчастных обстоятельств попавшей в положение куртизанки. При этом актриса неуловимыми штрихами создавала ореол отчаяния, окружавший ее героиню. Критики хвалили Рубинштейн, но настоящим триумфатором спектакля стал художник. Бенуа создал интерьеры в духе Второй империи. Избыточная роскошь, свойственная этому стилю, но уравновешенная его вкусом, служила прекрасным фоном, подчеркивающим экзотическую красоту актрисы, с ее пышными волосами, узкими «малайскими глазами» (Волынский), гармонией линий, элегантностью и грацией движений, с «чарующей походкой герцогини», как выразился один из критиков[1019].
Вернувшись по окончании работы на родину, Бенуа пришел в уныние от того, что там застал. «Все изменилось и физически, и материально, и морально к худшему настолько, что только диву даешься, как мы еще существуем <…>. Итак, надо очень и очень серьезно думать о возвращении в Париж и впрягаться в длительное в нем пребывание. Но для этого я должен на что-либо рассчитывать. И вот, очевидно, что на Сережу – нечего», – писал он В. Н. Аргутинскому-Долгорукову[1020], сознавая, что последние его постановки в дягилевской антрепризе закрыли возможность получить туда приглашение. Дягилев счел его старомодным: «Бенуа <…> тот же, что и 30 лет назад, только гораздо хуже»[1021]. В это время с Бенуа начались переговоры, правда, весьма неопределенные, относительно постановки в антрепризе Рубинштейн «Идиота» по Достоевскому.
Упускать случай было нельзя. «Не найдете ли возможным, – писал он Аргутинскому, – <…> войти в контакт с <…> секретарем Иды, не выдавая моей психологии и материальной стесненности, закрепить за мной это дело <…> Если бы я, таким образом, мог получить тысячу-полторы долларов, то этого мне хватило бы на жизнь в первое время»[1022].
Получив заказ, Бенуа ознакомился с инсценировкой[1023] и возмутился. «Я думаю, что Федор Михайлович на том свете уже негодует на то, как «французики из Бордо» осмелились калечить его гениальное произведение», – делился он с М. В. Добужинским[1024], а в письме к Н. Е. Добычиной и вовсе назвал французского автора пьесы «легкомысленным нахалом», который «попытался разжевать соотечественникам интригу и на французский лад precisier les caracteres»[1025]. Несмотря на столь отрицательную оценку пьесы, Бенуа принял заказ, дав этому факту объяснение: «Сначала я был так поражен, что хотел вовсе отказаться от участия в таком позоре. Но, вспомнив, что делаются вещи и похуже (например, то, что сделал с «Лесом» Мейерхольд), и ощущая невозможность пойти на попятный, я покорился гнусности судьбы и лишь потребовал кое-каких сокращений, уклонившись вовсе от режиссуры»[1026].
Судя по дошедшему до нас письму художника, адресованному Рубинштейн, она разделяла некоторые его претензии к пьесе. «А что до сцены с цыганами, – писал он ей, – я нахожу, что это – идея самого дурного тона, и я совершенно с Вами согласен – нужно убедить г. Бура[1027] и автора пьесы от нее отказаться»[1028]. Возможно, Рубинштейн принимала и другие его замечания. Во всяком случае, в письмах Бенуа нет жалоб на непонимание с ее стороны. Более того, в «Заметках художника», написанных после осуществления постановки, он говорит о ней в уважительном тоне, в котором слышится намек если не на родственность, то, во всяком случае, на близость их эстетических установок: «<…> художественное творчество, связанное с Россией, с «Миром искусства», ей особенно близко и дорого. Следует заметить, что всякое новаторство, особенно в крайних проявлениях, не пользуется ее симпатиями. Всякие нарочитые, искусственные формы ей отвратительны. Рубинштейн ценит в художественном творчестве, прежде всего, искренность, отсутствие «позы»»[1029].
Тщательная работа над спектаклем шла в течение года, во время которого художник ненадолго уезжал в Ленинград, оставляя сына Николая[1030] расписывать декорации по своим эскизам. Возражений со стороны Рубинштейн, когда он обратился к ней с просьбой об этом, не было[1031].
Бенуа, которому с самого начала хотелось «самому режиссировать»[1032], вопреки тому, что он писал Н. Е. Добычиной, не ограничился оформлением: «<…> много пришлось потрудиться над «разъяснением» французам Достоевского. Большинство из них никогда не читало его произведений. Уяснить французскому актеру тип Мышкина или Рогожина – задача нелегкая», – делился он с читателями по возвращении на родину[1033], а через много лет, быть может, преувеличивая свой вклад, заявлял: «Постановка «Идиота» в театре «Водевиль» была создана мною целиком»[1034]. Результатом Бенуа остался доволен: «Мои усилия, по-видимому, увенчались успехом: по крайней мере, на русских зрителей, даже самых взыскательных, постановка произвела впечатление подлинно русского спектакля»[1035].
Постановка имела большую прессу, в частности на нее откликнулся развернутой рецензией в «Последних новостях» Е. А. Зноско-Боровский[1036]. Назвав «Идиота» «событием парижской жизни», имеющим для русского зрителя «совсем особый интерес», рецензент объявил героем спектакля художника. «Изумительную рамку сделал Александр Николаевич Бенуа, творчество которого празднует здесь одно из своих счастливейших достижений. Три красочных декорации последовательно: голубая, парадно красная и темно-зеленая – перебиваются бесцветным спокойствием пыльной комнаты у Иволгиных <…> и деревянной верандой в Павловске». В статье описан и любовно воскрешенный на сцене петербургский интерьер «бабушкиных времен» с высокими канделябрами, старинными люстрами, давно забытыми двойными креслами, массивными золотыми рамами настенных портретов – весь этот упраздненный стилем модерн, но хорошо памятный по семейным фотографиям и зарисовкам антураж, который не мог не вызвать ностальгический отклик в душе бывших петербуржцев. Уделил рецензент внимание и Рубинштейн. Указав на ряд технических недостатков актрисы, отметив, что в ее героине не было «того страдания, которое покорило князя Мышкина, а также той жгучей обольстительности, которая могла сразу приручить Рогожина», он сделал неожиданный вывод: «Словом, г-жа Ида Рубинштейн и не совершенная артистка <…>, и не совсем Настасья Филипповна, и тем не менее она – изумительна. Тонкая, головой выше окружающих, с египетскими глазами, она подобна фантастическому видению и, подлинно, кажется королевой. В узких платьях, облегающих бюст, она вырастает из прелестных пуфов А. Бенуа, подобно экзотическому растению и гибкому хищному животному. И г. Бенуа одел ее со всею роскошью, которая так идет ей; причем – и в этом особая тонкость его работы – каждый его костюм он проектировал на фоне декораций, и в зависимости от окраски последних менялся и их цвет. Так на синем фоне выделяется розовый атлас и серебряные кружева; гранатовый бархат ярким пятном горит на грязных бесцветных обоях; на парадном красном играют зелено-синие блестки бального платья с треном изумрудного бархата; наконец, белое подвенечное платье с бриллиантовой диадемой сверкает чистотой небесной звезды в зелени рогожинской могилы»[1037].
- Корпоративная культура современной компании. Генезис и тенденции развития - Анжела Рычкова - Культурология
- Религия и культура - Жак Маритен - Религиоведение
- НИКОЛАЙ НЕГОДНИК - Андрей Саргаев - Альтернативная история
- Древний рим — история и повседневность - Георгий Кнабе - История
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив