Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934 - Олег Кен
- Дата:20.06.2024
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Название: Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934
- Автор: Олег Кен
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце мая 1931 г. в PBC СССР возник замысел организации дружественного визита в Мемель советских подводных лодок[754], что, возможно, было связано с недавним инцидентом в советско-латвийских отношениях.
10 мая 1931 г.
Решение Политбюро.
10/23. – О Чехо-Словакии (ПБ от 20.IV.-31 г., пр. № 35, п. 16/21) (т. Литвинов).
Вопрос снять.
Выписка послана: т. Литвинову.
Протокол № 37 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 10.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 34.
8 апреля Сталину и другим членам Политбюро была направлена записка наркома М.М. Литвинова «О взаимоотношениях с Чехословакией». Она открывалась указанием на то, что «наш полпред в Праге т. Аросев уже почти в течение года настаивает перед НКИД на пересмотре наших взаимоотношений с Чехословакией».
Идея «активизация» советской политики в отношении ЧСР была выдвинута Литвиновым в октябре 1929 г., когда обозначились перспективы скорой нормализации отношений СССР с Англией, а в Чехословакии состоялись парламентские выборы, частично изменившие расстановку политических сил. Подхватив мысль Литвинова, новый полпред в Праге А.Я. Аросев придал ей форму «предъявления Чехословакии ультимативного предложения о полной нормализации ею отношений с СССР» (руководитель НКИД предпочитал говорить не об «ультиматуме», а о возможности поставить чехословацкое правительство перед «альтернативой»). После взвешивания «шансов благоприятного для нас выбора Чехословакией той или иной части альтернативы» Литвинов пришел к выводу, что для этого «момент, по-видимому, еще не созрел»[755].
В начале 1930 г. этот вопрос был актуализирован Аросевым, тяжело переживавшим неполноценность своего положения в пражском дипломатическом корпусе. Однако весной 1930 г. Москва была слишком озабочена возможностью перерастания напряженности в отношениях с Германией, Францией и ее союзниками в прямое военно-политическое вмешательство в дела переживающего социальную ломку Советского Союза[756], чтобы воспринять аргументы полпреда в Праге вне широкого европейского контекста советской дипломатии.
Руководство НКИД не только не прислушалось к идее Аросева о предъявлении ультиматума правительству ЧСР, но и предложило полпреду «произвести зондаж о готовности чехословаков вступить с нами в переговоры о торговом договоре»[757]. В начале апреля 1930 г. нарком прекратил полемику с Аросевым заявлением, что «на вопросе об ультимативных требованиях чехословацкому правительству останавливаться больше не стоит хотя бы потому, что соответствующее предложение не имеет никаких шансов получить санкцию [Политбюро. – Авт.]»[758].
Спустя год руководство НКИД и полпред пришли к согласию относительно своевременности оказания нажима на правительство ЧСР для активизации советско-чехословацких отношений. В обращении к Политбюро Литвинов сочувственно суммировал аргументы в пользу преодоления существующего положения, при котором Чехословакия, «имея с нами фактические отношения, в течение 9 лет продолжает поддерживать фикцию ««непризнания» СССР», что предоставляет ей значительные преимущества. В то время как полпред СССР ставится в «неравноправное» («а иногда даже в унизительное») положение, чехословацкое представительство «имеет возможность: 1) вести в СССР разведывательную работу для всей Малой Антанты, 2) устанавливать и поддерживать связи между известными кругами белой эмиграции, пользующейся официальным покровительством чешского правительства, 3) заниматься при помощи дип[ломатических] вализ [багажа – Авт.] валютной и товарной спекуляцией и 4) защищать интересы чехословаков в СССР». В общеполитическом контексте, Бенеш использует существующее положение «в шантажистских целях: добиваясь уступок от Франции, Румынии, Югославии и Польши, Бенеш угрожает признанием СССР». Для Советского Союза польза от отношений с ЧСР в их нынешней форме, напротив, «ничтожна». Литвинов заявлял, что эти «исходные положения т. Аросева вполне правильны» и тот «даже преувеличивает значение нашего полпредства в Праге, если он полагает, что оно информирует нас о положении в Малой Антанте и контролирует польский тыл. На самом деле мы никакой полезной информации о балканских странах из Праги не получаем, а что касается «контролирования польского тыла», то это одна словесность, ибо никакого такого контроля у нас в Праге нет. Необходимо признать, что фактически мы никаких дипломатических сношений с Чехословакией не имеем». Редкие встречи чехословацкого представителя в Москве с руководителями НКИД неизменно ограничиваются ходатайствами «в пользу чешских граждан»; дипломатические беседы с полпредом в Праге ведутся министром Э. Бенешем «исключительно с целью дезинформации и дезориентации», в отношении советских представителей «его лживость достигает геркулесовых столбов».
Наряду с фактическим состоянием отношений между Москвой и Прагой на оценки Литвинова, несомненно, повлияла «холодная война» между руководством НКИД и Аросевым. На Кузнецком мосту считали Аросева недостаточно компетентным дипломатом и винили его в склоках внутри пражского полпредства; полпред упрекал Литвинова в политической «правизне», а Крестинского – в троцкистском прошлом и ставил под сомнение их право контролировать его работу[759]. Руководители НКИД вынуждены были считаться с прямыми контактами между Аросевым и его однокашником Молотовым и товарищем по ссылке Ворошиловым. Уже по этим причинам Литвинов и Крестинский вряд ли могли оставить без последствий настояния Аросева, возобновленные им в феврале 1931 г., ультимативно потребовать от чехословацкого правительства установления нормальных дипломатических отношений с СССР. К началу апреля в результате австро-германского таможенного соглашения внешнеполитические позиции Чехословакии ослабли, и Литвинов был склонен согласиться с полпредом, что «именно теперь момент был бы наиболее подходящий для активизации вопроса о наших отношениях с Чехословакией», которая может быть заинтересована «хотя бы демонстративно сделать жест в сторону СССР, чтобы наказать и Румынию и Польшу и выявить свое неудовольствие по адресу Франции»[760]. Публицистический темперамент Аросева требовал сыграть ва-банк. «Предъявление нами ультиматума ЧСР о пересмотре договора 1922 г. в сторону большей нормализации отношений имело бы большой политический эффект, но лишь в том случае, если бы мы могли поддержать свой ультиматум отозванием не только полпредства, но и консульства и торгпредства, перенеся заключенные договора, быть может, на берлинское Торгпредство, – писал Аросев в НКИД, прося довести это мнение до сведения «инстанции», – …даже в случае неуспеха полный и только полный разрыв отношений с ЧСР давал бы для нас полезный политический эффект в складывающейся теперь боевой международной обстановке»[761].
«НКИД не может согласиться с предложением т. Аросева о предъявлении ультиматума, – сообщал Литвинов членам Политбюро. – Нет никаких оснований думать, что Чехословакия испугается нашего ультиматума и удовлетворит наши требования. Если даже допустить, что она предпочтет установление нормальных отношений разрыву нынешних отношений, то она не сможет этого сделать под давлением ультиматума, хотя бы в силу престижных соображений». Разрыв отношений по инициативе Москвы поставил бы ее в крайне невыгодное положение и породил бы «ряд практических затруднений ввиду центрального положения Чехословакии». Нарком предлагал заявить правительству ЧСР о желании советского правительства «ликвидировать самостоятельное полпредство в Праге и назначить нашим представителем при чехословацком правительстве нашего полпреда в Вене – по совместительству», что повлекло бы за собой и ликвидацию чехословацкой миссии в Москве. В столицах обеих стран остались бы лишь консульские учреждения, не пользующиеся дипломатическим иммунитетом (вопрос о сохранении торгпредства Литвинов выражал готовность предоставить на усмотрение НКВТ).
В записке рассматривались три варианта возможной реакции чехословацкого руководства на такую акцию: а) Прага «принимает, наконец, определенное решение» и соглашается на установление полных дипломатических отношений; б) она отклоняет предложение СССР и, ссылаясь на договор 1922 г., настаивает на сохранении полпредства в Праге и миссии в Москве, что показало бы «всему миру» заинтересованность Чехословакии в отношениях с СССР; в) «Чехословакия принимает наше предложение и соглашается на ликвидацию в Праге и в Москве полномочных представительств. Даже при таком исходе мы ровно ничего не теряем в политическом отношении, сберегаем валюту, расходуемую ныне на полпредство, и избавляемся от явно зловредной чехословацкой миссии в Москве». Дополнительным мотивом в пользу такого демарша Литвинов называл возможность продемонстрировать «нашу готовность к объединению заграничных представительств», что облегчило бы установление дипломатических отношений с теми странами, которые, подобно Венгрии, воздерживаются от этого из опасений коммунистического проникновения и пропаганды.
- Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун) - Шпионский детектив
- Исторические кладбища Санкт-Петербурга - Александр Кобак - История
- В защиту науки (Бюллетень 1) - Комиссия по борьбе с фальсификацией научных исследований РАН - Прочая документальная литература
- Язык программирования C++. Пятое издание - Стенли Липпман - Программирование
- Великий князь Николай Николаевич - Юрий Данилов - Биографии и Мемуары