Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь - Корней Чуковский
- Дата:20.07.2024
- Категория: Документальные книги / Прочая документальная литература
- Название: Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь
- Автор: Корней Чуковский
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Аудиокнига "Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь" от Корнея Чуковского
📚 "Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь" - это удивительная коллекция сказок, написанных талантливым писателем и поэтом Корнеем Чуковским. В этой аудиокниге собраны самые яркие и запоминающиеся произведения, которые покорили сердца не только детей, но и взрослых. Каждая сказка - это маленький мир, где волшебство сочетается с жизненной мудростью.
Главный герой книги - это дети, которые вместе с автором отправляются в увлекательное путешествие по стране фантазий и приключений. Они встречают разнообразных персонажей, решают загадки и учатся важным жизненным урокам.
🖋️ Корней Чуковский - известный советский писатель, поэт, литературный критик, автор множества произведений для детей и взрослых. Его яркий талант и уникальный стиль покорили миллионы читателей по всему миру.
На сайте knigi-online.info вы можете бесплатно и без регистрации слушать аудиокниги на русском языке. Здесь собраны бестселлеры и лучшие произведения различных жанров, чтобы каждый мог найти что-то по душе.
🎧 Погрузитесь в мир волшебства и фантазии вместе с аудиокнигой "Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь" от Корнея Чуковского. Пусть каждая сказка станет для вас новым приключением и источником вдохновения!
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот, например, какие непевучие стихи сочинил шестилетний Никита Толстой:
Некоторые люди нуждаются в молоке,Но рыба в этом не нуждается.Она плавает по реке.
Стихи резонерские. Их интонации подсказаны не песней, не пляской, а рассудочным, прозаическим говором.
Оттого-то в эту пору — от пяти до десяти лет — дети так часто слагают белые, «свободные» стихи — без всякого определенного ритма:
Я видывал яблокоВ царском саду.Ему не завидовал:Ведь оно за решеткой,Оно за решеткой.
Эта элегия девятилетнего Кесария В. есть, в сущности, поэтическое рассуждение о рабстве. Она очень грациозна, умна, но ее природа иная, чем в плясовых экикиках: «правильный» и «стройный» размер только испортил бы ее интонации.
Такое же разрушение «правильной» формы наблюдается и в другой (тоже превосходной) элегии Кесария В.:
Между мрачными скаламиОдна сосенка растетНа берегу морском.Она морю стон свой шлет:«Ой, милые волны!Вы ведрами льете соленую водуНа нежную кожу мою,Мне больно, мне больно!Вы, милые волны, оставьте,Подумайте!»Но волны не слушают стонов сосны.
Вначале поэт, очевидно, пытался построить это стихотворение хореем, но уже на третьей строке перешел к свободному стиху, а на пятой отказался от рифмы.
Одно время я был склонен ошибочно думать, будто здесь наблюдается некий регресс в душевном развитии ребенка. С горечью я отмечал, что, чуть только ребенок оторвется от пляски и песни, его стихи почти всегда становятся дряблой нескладицей. Они уже не возникают экспромтом, а, напротив, «сочиняются», «выдумываются», и мудрено ли, что в большинстве этих сочиненных стихов нередко отсутствует какой бы то ни было определенный напев или строй.
— Мамочка, послушай стихотворение, которое я сочинил, — говорит интеллигентский ребенок, четырех с половиною лет, и декламирует такие стихи:
Поздно вечеркомВ поле я остался,Лошади наши не будут видеть,Куда ехать. Ну, что же?Я заеду, где одеяло взять,На холодной травкеБудем мы лежать.[140]
Это не проза и не стихи — это хаос. Попробуйте прочитать их вслух, и вы увидите, что ребенок словно сразу оглох, сразу потерял чувство стиха, еще вчера поражавшее своей остротой.
Особенно огорчали меня стихи восьмилеток — грамотных, благонравных детей, которые для сочинения стихов прилежно садятся с карандашом за бумагу и тем самым отрывают себя от каких бы то ни было ритмических действий — от пляски и махания руками.
Правда, у некоторых особо одаренных детей тяготение к музыке стиха, к его ритму сохраняется и в этот период, о чем свидетельствует, например, в своей «Автобиографии» Александр Твардовский: приблизительно на восьмом году жизни он сочинил одно стихотворение, в котором, по выражению поэта, не было «ни лада, ни ряда, — ничего от стиха». «Но я, — говорит он, — отчетливо помню, что было страстное, горячее до сердцебиения желание всего этого — и лада, и ряда, и музыки, желание родить их на свет, и немедленно, — чувство, сопутствующее и доныне всякому замыслу».[141]
Именно в тот период, когда ребенок не имеет ни малейшей возможности удовлетворить собственным творчеством свое «горячее до сердцебиения желание лада и ряда», он чаще всего удовлетворяет его чужими стихами, причем порою эти чужие стихи так интенсивно переживаются им, что он по душевной неопытности готов считать их автором себя.
— Бабушка, — говорит восьмилетняя Вера, — запиши в тетрадь стихи:
Безмолвное море, лазурное море!
— Но ведь это не твои стихи, это написал Жуковский.
— Да… Только это и мои тоже… Пускай это будут и его стихи, и мои вместе!
— Как же ты выучила эти стихи?
— Говорю же я тебе, что я их не учила; я сама их сочинила. Ведь это же про Крым. Как же ты не понимаешь?
Вот типическое отношение восьмилетнего автора к творчеству его великих предшественников. Точно такой же случай сообщила мне Е.В.Гусева из Киева:
«Однажды утром Светик проснулся с озабоченным видом и потребовал, чтобы я поскорее одела его.
— Я хочу написать стихи, только не детские, а для больших…
Светик сел к столу, взял карандаш и бумагу и задумался. Потом говорит:
— Знаешь, мама, я напишу „Выхожу один я на дорогу“.
— Но ведь это не твои стихи, а Лермонтова.
— Так ведь Лермонтов умер, мамочка, пусть это будут теперь мои стихи».
Назвать этих детей плагиаторами может, конечно, лишь тот, кто совершенно не знает детей.
Впрочем, такие случаи сравнительно редки. Чаще всего стремление «к ладу и ряду» выражается у восьмилетних ребят подражанием.
В той же автобиографии Твардовского приводятся такие стихи, сочиненные им в этом возрасте:
Раз я позднею поройШел от Вознова домой.Трусоват я был немного,И страшна была дорога:На лужайке меж ракитЩупень старый был убит…[142]
Стихотворение написано под влиянием Пушкина: четыре строки по «Вурдалаку» и две — по «Шотландской песне» («В чистом поле под ракитой богатырь лежит убитый»).[143] Если даже такой самобытный поэт, как Твардовский, начал в детстве с подражательных стихов, что же сказать о тех детях, стихотворство которых есть явление временное, всецело обусловленное определенным периодом их духовного роста? Все их «творчество» в этот период сводится чаще всего к перепевам. На конкурс, устроенный Центральным домом художественного воспитания детей (в Москве), школьник Исидор Амшей прислал, например, такие стихи, внушенные «Тремя пальмами» Лермонтова:
В песчаных степях кара-кумской землиТри гордых шофера машину вели.
В печати не раз отмечалась эта склонность школьников ориентироваться в своем стихотворстве на знакомые литературные тексты. Педагог Пасхин приводит, например, такие стихи, заимствованные учениками у классиков:
Еще в полях белеет снегИ грач не прилетал.. . . . .Весна! Как много в звуке этом…[144]
Детьми воспроизводятся не только чужие сюжеты, но и чужие ритмы. Так, Вера Н., начитавшись и наслушавшись Некрасова, начала писать свои стихи некрасовским щемящим анапестом:
Не ходите гулять, мои детки,Не губите сердечко мое!Будьте добрыми, милые детки,Пожалейте сердечко мое!
Перечитывая такие стихи, я еще нежнее вздыхал о моих любимых экикиках, которые рядом с этими виршами казались мне еще звонче и ярче.
V. О СТИХОВОМ ВОСПИТАНИИ
Но потом я понял, что был не прав, осуждая стихотворения старших детей. Как бы ни были плохи эти тусклые строки, оторванные от жеста и пения, они являют собой высшую стадию в развитии ребенка именно потому, что они оторваны от жеста и пения.
До четырехлетнего возраста ребенок был и поэт, и певец, и плясун одновременно, а теперь стихотворство впервые становится для него самостоятельной деятельностью, отделенной от всякого другого искусства.
Кончился период слияния поэзии с криками и топотом ног, началась эпоха дифференциации искусств, соответствующая более высокой культуре.
До этой поры всякий стих, произносимый ребенком, был лишь одним из элементов игры, а теперь он — самоценное целое. Как же ему не спотыкаться на первых порах!
Впрочем, он спотыкается далеко не всегда, потому что перерождение ритма не есть еще уничтожение ритма.
Вчитайтесь, например, в такие строки четырехлетнего Адика Павлова:
Мы пойдем в лес,Будем там собирать чернику, пьянику и грибы.Мы пойдем в сад,Будем рвать там вишни и цветы.Мы пойдем на волю,Будем гнать домой коров.Мы пойдем на речку,Будем купаться и сидеть на песке.[145]
Эти стихи еще не оторвались от песни, но плясовых элементов у них уже нет никаких. И тем не менее в них слышится отчетливый внутренний ритм: недаром они разделены на параллельные двустишия.
«Правильными» же ритмами дети овладевают лишь на десятом году, а иные и позже. Вот какой сатирический (почти правильный) ямб сложила в старину девятилетняя школьница о своем ненавистном учителе:
Сидит мучительный,Карандашом стучительный.А другая сочинила такую элегию:Экзамен,Как камень.На сердце упалИ долго-предолгоНа месте лежал.И ждет моя Нина, когда все пройдет,Когда сдаст экзамен и камень спадет.[146]
Это очень четкий амфибрахий, выдержанный от первой строки до последней. Но, вообще говоря, организованная, вполне литературная форма появляется, как я заметил, лишь у детей двенадцати — тринадцати лет, и только тогда, но не раньше, можно с некоторой долей вероятия определить, у кого из них есть поэтический дар.
- Книга пяти колец - Мусаси Миямото - Древневосточная литература
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Странники войны: Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова - Прочая документальная литература
- Мы знали Евгения Шварца - Евгений Шварц - Биографии и Мемуары