Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин
- Дата:30.10.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны
- Автор: Яков Гордин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако руссоистской идеализации индейцев у Пушкина тоже нет.
«Легкомысленность, невоздержанность, лукавство и жестокость – главные пороки диких американцев».
Он строго рассмотрел и взвесил то, что могло прийти в Россию с Запада, и вывел заключение, что для России это не годится. И не только потому, что Россия не была еще готова к восприятию европейского примера, а потому, что Европа и Америка сами обладали пороками, не уступающими, по его мнению, порокам российским.
В годы молодости Пушкина Вольтер, кумир Европы, был и его кумиром. Он питал к нему уважение и далее.
Но в 1836 году он писал о Вольтере:
«Наперсник государей, идол Европы, первый писатель своего века, предводитель умов и современного мнения, Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью. Клевета, преследующая знаменитость, но всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не исчезала, ибо была всегда правдоподобна. Он не имел самоуважения и не чувствовал необходимости в уважении людей».
Речь шла о репутации писателя-политика. Речь шла о чести.
В этом последнем году он снова следил взглядом свое движение – от первой молодости. Он взвешивал свои мнения и поступки. Он отдавал должное талантам и уму Вольтера и осуждал его как человека безнравственного.
Мера нравственности была для него теперь едва ли не главным в оценках.
Он смотрел на Вольтера не издалека. Он смотрел на него, как на недавнего учителя, примером своим толкнувшего многих па ложный путь.
«Что влекло его в Берлин? Зачем ему было променивать свою независимость на своенравные милости государя, ему чуждого, не имеющего никакого права его к тому принудить?..
К чести Фридерика II скажем, что сам от себя король, вопреки природной своей насмешливости, не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы на первого из французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление».
Трудно понять, сколько в этих горчайших строках, продиктованных бессильным негодованием, о Вольтере, а сколько – о себе. Трудно понять, где осуждает он Вольтера, а где – себя, последовавшего примеру учителя.
И здесь Пушкин применяет свой излюбленный прием – вводит деталь, точно указывающую на автобиографичность.
«Мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане…»; «Утешения мало им (детям Пушкина) будет в том, что их папеньку схоронили как шута…»
Это из писем к Наталье Николаевне. К шутовскому камер-юнкерскому мундиру восходит «шутовской кафтан» Вольтера, камергера прусского двора.
«Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет…»
Он перечеркивал свои государственные надежды начала тридцатых годов. Свои иллюзии, за которые ему теперь было стыдно. Вместе с Западом, вместе с Вольтером уходила из его жизни еще одна опора.
5На последней странице «Капитанской дочки» Пушкин поставил дату – 19 октября 1836 года. Четверть века назад был открыт Лицей…
Современное пушкиноведение относит первые черновые наброски планов романа к 1832 году. Таким образом, вся мучительная трансформация исторических и политических взглядов Пушкина в тридцатые годы проходила на фоне идущей подспудно работы над романом.
«Ничтожный герой», рядовой русский дворянин – и ход истории: эта роковая проблематика шла от «Истории села Горюхина» и предисловия к «Повестям Белкина» через «Медного всадника» к горькому финалу «Капитанской дочки».
Автор «Истории» и пересказчик «Повестей» Иван Петрович Белкин – литературный предшественник, исторический потомок и в некотором роде двойник Петра Андреевича Гринева. (Случайно ли так настойчиво варьируется столь значимое для русского XVIII века имя – Петр?) И Белкин, и Гринев из небогатых, но «хороших» дворянских семей. Оба – майорские сыновья. Начальное их воспитание и образование чрезвычайно схожи. Оба на семнадцатом году вступают в армейскую службу. Оба имеют тягу к изящной словесности. Оба – по выходе из службы – пишут исторические сочинения. Это один социально-психологический тип. Но и разница между ними имеется.
Белкин – это русский дворянин, оказавшийся вне активного слоя истории. В службу он вступает сразу после наполеоновских войн. В отставку выходит накануне взрыва 1825 года. Восемь лет прослужил Иван Петрович в егерском полку. И нечего ему рассказать о своей жизни, ибо жил, «переходя из губернии в губернию, из квартиры на квартиру, провождая время с жидами да с маркитантами, играя на ободранных биллиардах и маршируя в грязи». За бытом Белкин не видит ничего кроме быта. Недаром все четыре «Повести» он пересказывает с чужих слов. Неумелым хозяйствованием разорил он свое малое имение и умер от простуды не дожив до тридцати лет, не оставив потомства. На нем пресекся «знаменитый род Белкиных».
Евгений из «Медного всадника» – это и есть разорившийся, но не умерший Белкин, вынужденный переехать в столицу и жить жалованьем. Это тот же типаж – порядочный, скромный, мечтающий о честной независимости, но лишенный каких бы то ни было общественных амбиций. Только страшный внешний катаклизм может толкнуть его на поступок, столь отчаянный, сколь и безнадежный.
В «Капитанской дочке» Пушкин бросает честного, скромного Гринева, которому явно предстоит унылая служба, подобная белкинской, в водоворот исторической катастрофы, проверяет его смертельными обстоятельствами, требующими высоких решений.
Немаловажно, что после целого ряда вариантов фамилии героя, Пушкин останавливается на фамилии Гринев, известной с XVI века и существовавшей в пушкинские времена. Это были те дворяне, на которых держалось государство в тяжкие периоды. Гриневы спасали отечество в Смутное время и за храбрость и верность жалованы были царем Михаилом, в избрании которого участвовали.
Гринев, исторический предок Белкина и Евгения, – не им чета. Он человек бодрого, молодого еще века. Он смел, силен, решителен. И ведет он себя соответственно. Но иссякают чрезвычайные обстоятельства, насильно втянувшие Гринева в действие, – и Гринев уходит с исторической арены. Ни единым словом не обмолвился «издатель», знающий его дальнейшую судьбу, о службе или иной какой-нибудь деятельности Петра Андреевича. Его последний общественный поступок – присутствие на казни Пугачева. Момент, когда окровавленная голова великого мятежника оказалась в руке палача, – есть и момент ухода Гринева в исторический тупик. Каков результат жизненных усилий смелого и благородного Гринева и самоотверженной Маши Мироновой?
«Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. – В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам».
В начале петровских реформ тридцать девять «исторических» Гриневых владели каждый собственным имением. Через сотню с лишним лет одним имением владеют десять «пушкинских» Гриневых.
«…В течение времени родовые владения Белкиных раздробились и пришли в упадок», – сказано в «Истории села Горюхина».
В конце жизни Пушкин взглянул на свою эпоху издалека. И на подступах к ней увидел очередной этап исторической драмы, разворачивавшейся с петровских времен, – самоустранение честных, бескорыстных Гриневых, отдававших Россию на разграбление кондотьерам деспотизма.
Внуки Гриневых, Белкины и Евгении – тот социальный слой, к которому и он, Пушкин, принадлежал. «Хорошее» дворянство, вытесненное из истории. То дворянство, которое он, Пушкин, в начале тридцатых годов надеялся разбудить, просветить, объединить для противостояния деспотизму…
Горький финал «Капитанской дочки» – эпитафия этим надеждам.
Трезво и безжалостно подводил он итоги.
В январе 1837 года, за десять дней до смерти, Пушкин конспектировал книгу Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Он собирался, очевидно, написать статью о Камчатке – для «Современника». Статью он не успел написать. Но и конспекты Пушкина всегда столь выразительны и осмысленны, что мысль ненаписанной статьи совершенно ясна.
Это должна была быть статья о безнравственности царизма. Царская империя строилась средствами, которые Пушкин в 1837 году принять не мог.
6В начале января 1837 года – последнего месяца его жизни Пушкин снова писал о Вольтере. Он сочинил историю о том, как один из потомков Жанны д’Арк вызвал на дуэль Вольтера за издевательскую поэму «Орлеанская девственница». Вольтер якобы ответил:
- Русские народные загадки Пермского края - Александр Черных - История
- Деньги делают деньги. От зарплаты до финансовой свободы - Дмитрий Алексеевич Лебедев - Финансы
- Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества - Т. Толычова - Биографии и Мемуары
- Теплоход "Иосиф Бродский" - Александр Проханов - Современная проза
- Правонарушения в финансовой сфере России. Угрозы финансовой безопасности и пути противодействия - Елена Кондрат - Юриспруденция