О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - Азар Нафиси
- Дата:24.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / Публицистика
- Название: О чем я молчала. Мемуары блудной дочери
- Автор: Азар Нафиси
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позже мать вконец разозлилась и заявила: «Эти люди – не настоящие иранцы!» Не давая никому вставить ни слова, она напомнила, что на протяжении почти двух тысячелетий наш народ исповедовал зороастризм. Через несколько лет она стала часто приводить в пример Тахмине-ханум, няню моих детей, которая исповедовала зороастризм, и повторяла: «Твоя Тахмине-ханум больше иранка, чем мы все вместе взятые. Вам бы завоевать нашу страну, – в шутку говорила она ей. – Если бы я родилась в вашей вере…» – но нам оставалось лишь додумывать, что бы она в таком случае сделала.
Глава 25. Чтения и бунты
После закрытия университетов в 1981 году мы с коллегами по кафедре стали собираться за ужином два раза в месяц. Конфликты с администрацией университета сблизили нас, и мы стали встречаться в ресторанах и кофейнях, разрабатывать стратегию и планировать следующие шаги. Когда поводов для таких собраний больше не осталось – кто-то уволился сам, кого-то уволили, – мы продолжали видеться просто так, для общения, и дружить семьями. Биджан раз в неделю играл в покер с мужской компанией, а я в эти вечера встречалась с женщинами с кафедры. Наши встречи напоминали мамины кофейные посиделки, но были более утонченными и, пожалуй, менее спонтанными. Мы говорили о прошлом, о наших матерях, мужьях и любовниках, обсуждали проблемы, а иногда просто сплетничали. В последние годы моей жизни в Иране у меня сложилась еще одна женская компания наподобие этой. Мы были очень открыты друг с другом и ничего не скрывали, а говоря о себе, свободно переходили от личных к политическим и интеллектуальным темам. Порой казалось, что наши проблемы ничем не отличаются от тех, с которыми сталкивались наши матери, хотя у нас было намного больше возможностей и свобод. Мужья-абьюзеры, несчастная любовь, вина из-за необходимости сочетать работу и семью, нерешенные сексуальные проблемы и фрустрации. Эти женские кружки стали для нас суррогатными семьями со всеми проблемами, противоречиями и симпатиями, характерными для семей; как в семье, кто-то в группе был нам ближе, кто-то дальше. Мы переживали неожиданные сближения и предательства, влюблялись и разочаровывались, вместе путешествовали. Наши дети росли бок о бок.
Ранней осенью 1979 года в погожий солнечный день мы с моей подругой и коллегой Хайде выходили из здания Тегеранского университета. К нам подошел худощавый мужчина со смуглым лицом, пышной кудрявой шевелюрой и густыми усами. Он пригласил Хайде присоединиться к его литературному кружку. Его глаза даже за стеклами очков искрились лукавством, точно он вел параллельный молчаливый разговор с озорным эльфом, в то время как его тело находилось в обычном мире рядом с нами. Так я познакомилась с Хушангом Голшири, одним из самых известных иранских писателей того времени. Он родился в Исфахане и входил в группу интеллектуалов и авторов, оказавших огромное влияние на иранскую литературу 1960-х – 1970-х годов. Голшири и его коллеги «открыли» моего кузена Маджида, когда тот начал писать стихи и публиковаться, и поддерживали его творчество.
Хайде так и не вступила в кружок; она была слишком увлечена политической деятельностью и не собиралась тратить свой недюжинный талант на какую-то литературу. Зато в него вступила я. Мне отчаянно не хватало обсуждений, которые не заканчивались бы идеологической полемикой. Я интересовалась темой демократии в романе; меня вдохновил тот факт, что развитие жанра романа в Иране совпало с ростом демократических настроений и расширением свобод. Мне казалось, что типичная для романа полифония отдельных голосов и многоголосье в демократическом обществе – по сути, одно и то же. Готовясь к занятиям, я много читала и делала заметки о современной персидской литературе, иногда приводя Биджана в бешенство. Я входила в раж, бросалась пылко его целовать и пускалась в маниакальные монологи по поводу своей последней находки. («Конституционная революция была не просто политическим переворотом, – выпаливала я на одном дыхании. – Ты понимаешь, какие ожесточенные споры велись за язык, начиная с Мохаммада Али Джемаль-заде, твердившего, что мы должны найти новый демократический язык!? И таких исследователей было много. Вспомни Дехходу и Хедаята: они помогли создать этот демократический язык. То было время зарождения иранского романа, иранской пьесы и иранской журналистики; исламский режим не случайно избрал своей мишенью культуру… Они пытаются добраться до источника, понимаешь?») Тем вечером я рассказала, что познакомилась с Хушангом Голшири. Да-да, с тем самым Голшири, который написал «Принца».
Биджан и писатель Хушанг Голшири
Когда я впервые упомянула о «Принце» в присутствии отца, тот чуть не закатил глаза. «О нет, – сказал он. – Неужели нам мало „Слепой совы“?» Он хотел знать, почему я так всполошилась из-за двух тоненьких книжек. «Вся страна летит к чертям, а моя дочь восторгается этими двумя жемчужинами, двумя романами, будто они способны решить все наши проблемы!» «А я-то тут при чем?» – ответила я.
Он был прав: страна и впрямь летела к чертям. Конца войны не предвиделось; зверства режима продолжались. Все больше наших родственников и друзей ушли в подполье, уехали из страны или попали в тюрьму. У меня не осталось иллюзий по поводу моего положения. Нас с Хайде и других коллег уволили, моя мечта преподавать в университете приказала долго жить. Мой паспорт конфисковали; я не могла уехать из страны. У меня начались частые приступы паники.
Как только я научилась говорить, отец стал рассказывать мне истории. Через сказки Фирдоуси он учил меня понимать мою страну, ее историю и культуру и показал мне, что литература – не просто времяпровождение, а метод восприятия и интерпретации окружающего мира – иными словами, способ существования в нем. А теперь мир стал таким непонятным и враждебным; к чему еще я могла обратиться, кроме как не к книгам? Для отца Фирдоуси являлся ключом к прошлому. «Шахнаме» была единственным свидетельством существования величественной Персидской империи, что наводняла наши сны и кошмары. Что же привлекало меня в «Слепой
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Пролог в поучениях - Протоиерей (Гурьев) Виктор - Православие
- Дворец памяти. 70 задач для развития памяти - Гарет Мур - Менеджмент и кадры
- 20-ть любительских переводов (сборник) - Рид Роберт - Мистика
- Соборы пустоты - Анри Лёвенбрюк - Триллер