О чем я молчала. Мемуары блудной дочери - Азар Нафиси
- Дата:24.08.2024
- Категория: Биографии и Мемуары / Публицистика
- Название: О чем я молчала. Мемуары блудной дочери
- Автор: Азар Нафиси
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый режим объявил исламских дружинников, патрулирующих улицы, «гласом народа». Хомейни издал указ об обязательном ношении платка, но вынужден был отозвать его после того, как женщины стали организовывать массовые демонстрации и сидячие протесты и выкрикивать лозунг «свобода – не восточная и не западная ценность. Свобода универсальна!» Но дружинники нападали на непокрытых женщин, иногда с кислотой, ножницами и ножами. Закон о защите семьи отменили; на смену ему пришли религиозные законы. Вновь снизили возраст вступления в брак (для женщин) с восемнадцати до девяти лет; легализовали многоженство и «временные браки», женщин-судей лишили должности и полномочий, а за супружескую измену и проституцию теперь забивали камнями.
Глава 23. Другая другая женщина
Когда летом 1979 года я наконец защитила диссертацию и мы с Биджаном уехали в Тегеран, от моих прежних иллюзий по поводу нового иранского правительства не осталось и следа. Моих родителей вызвали в революционный трибунал. Мать заставили вернуть суммарную зарплату, которую она получила за время работы в парламенте; большинство нашей собственности конфисковали, но, в отличие от многих правительственных чиновников столь высокого ранга, родителей не посадили в тюрьму и не казнили. Вспомнили, что мать когда-то голосовала против закона о капитуляции и закона о защите семьи; это зачли ей в преимущество. Отца же спас его тюремный срок и протоколы из разведки, в которых говорилось о его симпатиях к бунтовщикам в ходе июньского восстания 1963 года. Он с изумлением вспоминал предсказание Рахмана: тот говорил, что его тюремное заключение спасет его от большой беды. Мать многозначительно качала головой. «А кто верил ему все это время? – говорила она, обращаясь скорее к себе самой, чем к кому-то из нас. – Кто его привечал, когда вы пытались вышвырнуть его за дверь?»
Пока я была в Америке, родители переехали в новый дом в северном Тегеране. Он стоял напротив здания, где раньше находился Американский госпиталь; впоследствии там открылась больница для ветеранов ирано-иракской войны. Вернувшись, мы с Биджаном решили поселиться у родителей. Это было временное решение: мы планировали найти работу и собственное жилье. Однако, как часто бывает с временными решениями, вскоре оно стало постоянным. Мохаммад жил в своей квартире, но часто приезжал в гости, особенно по пятницам, когда мои родители устраивали кофейные посиделки, на которых собиралось даже больше людей, чем раньше.
Большая комната на первом этаже нового дома повидала немало оживленных и горячих дебатов: на кону была судьба государства, и всем – кроме, пожалуй, нашего обаятельного, но апатичного полковника – было что сказать. Отец по-прежнему не терял надежд на революцию и повторял свой тезис, что, если нам удастся избавиться от двух деспотических сил – абсолютистской монархии и духовенства, – мы встанем на правильный путь. Ему казалось, что премьер-министр Базарган сможет и захочет объединить демократически настроенные объединения и отдельных политиков в единый фронт. Впрочем, скоро он избавился от этой иллюзии.
У Ширин-ханум и моей матери был период восхищения Хомейни. Мать яростно защищала его от все большего числа молодых скептиков, в числе которых была я, мой брат и наши друзья. Она не видела ничего плохого в том, что лидер нации исповедует ту же религию, что и она сама. «Ту же религию! – воскликнул кто-то из гостей. – Незхат-ханум, будь его воля, он бы и вас, и вашу дочь, и всех женщин в этой комнате замотал бы в черное с головы до ног!»
Мать отвергала подобные домыслы, разнося вазы с фруктами, кофе и мини-пирожные. «Нехорошо поддаваться слухам, – говорила она. – У него твердая рука, он умеет править». Что до возмущенных упоминаний о последних зверствах революционных дружинников, они ее ничуть не трогали. Она считала, что насилие вершится не по велению Хомейни: мол, за него ответственна группа экстремистов, которую непременно накажут.
Но очень скоро она уже не помнила, как защищала Хомейни. Вести о чудовищных преступлениях нового режима перечеркнули надежды, что что-то изменится, и от нашего ликования не осталось и следа. Несколько наших коллег и друзей стали жертвами режима: главный редактор «Ханданихи» господин Амирани, который так храбро защищал отца, пока тот сидел в тюрьме; робкий мамин воздыхатель господин Хошкиш, тихий и добродушный глава Центрального банка. Их казнили без суда и предъявления обвинений. Были и другие: бывшая директриса моей школы доктор Парса; генерал Пакраван, в 1963 году спасший жизнь Хомейни; наш давний враг генерал Нассири и многие другие, кто был против шахского режима и даже сидел в тюрьме при шахе, как, например, мой кузен Саид. Позже стали убивать и обычных людей, за которыми водился лишь один грех – они плохо отзывались о Хомейни и исламе. Арестовывали геев, неверных супругов, женщин, которых считали проститутками, представителей меньшинств, особенно бахаистов. 4 ноября 1979 года захватили посольство США; умеренный премьер-министр Базарган ушел в отставку, и роман моих родителей с революцией закончился.
В первую пятницу после нашего возвращения в Тегеран матери не терпелось представить меня новой гостье. Это была коллега дяди Али, который работал главврачом в известной тегеранской больнице. «Я так много о тебе слышала», – с многозначительной улыбкой произнесла Зиба-ханум. Хотя мы виделись впервые, она говорила со мной как с близкой подругой. Когда другие гости ушли, она осталась на обед; к ней присоединился ее муж и десятилетняя дочка, красивая застенчивая девочка, которая, несмотря на робость, чувствовала себя у нас дома вполне уверенно. Мать закармливала ее конфетами. После обеда отец отвел нас в сад. «Твой папа проводит так много времени в этом саду, – восхищенно проговорила Зиба-ханум. – Каждый цветок здесь посажен его руками».
Мать первая с ней познакомилась. Зиба-ханум работала в администрации больницы, мать зашла к дяде Али и встретила ее. Она сразу понравилась матери, и та пригласила ее в гости, а потом и ее семью. На момент нашего с Биджаном возвращения в Иран Зиба-ханум и ее муж входили в число самых близких друзей моих родителей. Думаю, роман между Зибой-ханум и отцом завязался, когда те начали жаловаться друг другу на своих супругов. «Он холоден, – доверительно сообщил мне отец, – и безразличен к обаянию этой страстной и любящей женщины». А есть ли более плодородная почва для любовного сговора, чем недовольство двух обиженных супругов?
Шахран (моя хорошая подруга и первая жена Мохаммада), мы с Биджаном и Мохаммад, 1983 год
Зиба-ханум была красивее Шахин, но отличалась большей консервативностью. Она была чуть полновата, всегда одевалась наряднее, чем положено случаем, великолепно готовила и
- Улыбка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Пролог в поучениях - Протоиерей (Гурьев) Виктор - Православие
- Дворец памяти. 70 задач для развития памяти - Гарет Мур - Менеджмент и кадры
- 20-ть любительских переводов (сборник) - Рид Роберт - Мистика
- Соборы пустоты - Анри Лёвенбрюк - Триллер