В поисках Набокова - Зинаида Алексеевна Шаховская
- Дата:22.03.2025
- Категория: Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Название: В поисках Набокова
- Автор: Зинаида Алексеевна Шаховская
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читая Сирина можно испытывать сомнения и замешательство, притяжение или отвращение от того что им написано, но всегда остается впечатление в присутствии чего-то чудесного, — писателя тронутого гением, кто нам не должен давать отчета. Он идет своей дорогой. «Чудовище» утверждает Бунин, скажем странный цветок, расцветший на старом стебле русской литературы, крепко связанный с ее сущностью и одновременно так резко от нее отличный, что некоторые иностранные критики не признают Сирина за русского писателя.
Думают ли они, что быть русским писателем это следовать по стопам тех, кто шел перед нами, упрямо возобновлять старые эксперименты и игнорировать искания времени? Новая жизнь требует новых форм и, мне кажется, что именно Набокову-Сирину принадлежит честь и ответственность за новую струю в русской литературе.
Никто до него не творил в таких условиях, Сирин первый русский ставший писателем в эмиграции, он также первый из них, произведения которого не могут быть прочтены народом, для которого он пишет. Это, может быть, и объясняет тот странный мир, им созданный, выкованный, с его персонажами, у которых только видимость существования. Писатель — космополит. Его космополитизм еще более примечателен потому, что его творчество вне географических границ... Аллегорическое человечество, страны служат только декорацией.
Искусство Набокова-Сирина свободно. Никакое соображение, не относящееся к его творчеству его не останавливает. Его феноменальная стилистическая (литературная) виртуозность, секреты ремесла, которые он нам открывает с высокомерным равнодушием — могут иногда нас раздражать. Его игра может нам казаться напрасной и опасной, но победителей не судят, мы в нее втягиваемся вопреки нашим собственным понятиям о литературных приличиях — очарованные замысловатостью его почерка.
Сирин любит метафоры, но в смелом сверкании его фраз никакое слово не случайно, все дозировано, как хорошо составленный коктейль. Он злоупотребляет анимизмом. Если у героев его романов не хватает души, то предметы слишком очеловечены. Шкап похож на беременную женщину, нож вонзается в пухлое и белое тело книги... Он изменяет правилу Толстого, который переделывал слишком удачную фразу, чтобы придать ей больше естественности и который не мог описывать даму, идущую по Невскому, если такой дамы не было.
«Будем прежде всего сочинителями», написал мне когда-то Сирин, фокусник, любящий только чудеса, которые он сам творит.
Творческая сила у него поразительна, воображение его льется из бурного источника, Сирин мчится по своим произведениям и они кажутся написанными одним дыханием, одним усилием, одним темпом. Все его романы неизменно хорошо построены, из хаотичного начала вырисовывается повествование следующее определенным правилам, дисциплинированное холодной логикой. Каждая вещь на своем месте и, несмотря на обилие деталей, не лишенная ясности...
Мы можем приблизительно, конечно, сравнивать технические приемы Сирина с приемами Джойса, с лучшим Хаксли и, даже, с Жироду, с которым Сирина связывает несколько холодная умственность.
Если можно определить литературную технику Сирина, то внутренние тенденции его творчества многогранны и зачастую противоречивы. К каждой новой книге его надо «акклиматизироваться», запутывать нас — его, авторская, забава: когда он думает, что мы привыкли к его иронии и его скепсису, он позволяет себе нежную улыбку.
В его творчестве нет ничего устойчивого на что мы могли бы опереться. Никогда «я» его писательства не открывает «я» Сирина — человека. Холодный судья, не испытывающий любви к существам, им созданным, Набоков — Сирин отделяет их жизнь от своей.
Если мы начнем отыскивать корни, которые связывают Сирина с большими русскими писателями, то мы найдем смесь откровенности с типично русской жестокостью по отношению к себе самому. Сирин выбрал новый путь, чтобы сообщить нам, что он не обманут благополучием нашего мира и никогда им обманут не будет... Если он отбрасывает (вопрос темперамента) публичные крики Достоевского — он близок к Гоголю. Способы разные, цель одна и та же: жалость, так обнаженно выраженная Достоевским, сатирический смех Гоголя, ужас рассказов По, стараются нас оторвать от нашего прекраснодушия, от нашего погружения в быт... Сирин выбрал себе оружием ироническую горечь хорошего тона, полное отсутствие жалости, сумасшествие, бесовскую улыбку.
Бес, или черт, зачастую скрывается в произведениях Набокова. Мы узнаем его в некоторых персонажах, обычно второстепенных. К тому же разве это не бесовское наваждение, эта ирреальность жизни, эти люди, которые только видимость людей, даже собака и то поддельная собака — в «Отчаянии».
После «Машеньки», «Короля, Дамы, Валета», романов довольно посредственных, Сирин в 1929 году издает первую значительную книгу. «Защита Лужина», это мастерски, конечно, рассказанная история потерянности, блуждания, моральных страданий слабого Лужина, одержимого шахматным миром. Лужин не найдет иного выхода из этого мира, убивающего все, что есть в нем живого — чем смерть, самоубийство.
И тут впервые мы встречаем соблазнителя: импрессарио Валентинова, еле заметного, запрятанного за кулисы действия, он появится в какой-то момент, чтобы играть роль, как будто и небольшую, но в сущности главенствующую, будет знаком соединения человека и его болезни, его зла. Какое лукавство, какая бесовская уверенность в словах сказанных по телефону жене выздоравливающего Лужина: «Шепните ему одно: Валентинов тебя ждет», говорит смеющийся голос... и голос «провалился в защелкнувшийся люк».
Валентинов только эскиз, который вырисуется ярче, позднее в «Рассказах 1930 года» в лице фокусника Шока: «Он не мог пропустить случай, чтобы не сотворить обмана... изысканно хитрого» — Сам Шок был «мираж».
В каждой книге таинственный персонаж становится все менее безопасен и все более жесток. В «Камере Обскура», книге наиболее мрачной, которую Сирин написал до тех пор, Валентинов и Шок соединяются — превосходя его в жестокости — в Хорне, для которого все было «комментарием к его искусству».
Бессознательный цинизм достигает своей кульминационной точки в отношении Хорна к Кречмару, Отсутствие тепла, один из бесовских атрибутов имеется и у Хорна. А ключ к сомнениям самого Сирина находится в его книгах...
Мы найдем его и в «Отчаянии». Это страх быть обманутым в чем-то наиважнейшем, начальная неверность всего существующего.
...«Представьте себе что вы умерли и вот очнулись в раю, где с улыбками вас встречают дорогие покойники. Так вот, скажите на милость какая у вас гарантия, что это покойники подлинные, что это действительно ваша покойная матушка, а не какой-нибудь мелкий демон — мистификатор...»
В этом мире подтасовок, где всякий предмет, всякий человек может представлять любого другого, их отражать их искажая, родилась у Сирина обцессия тайны зеркал. Одно из них чудовищно раздувает, как жабу, отраженного человека, или растягивает его как макаронину... Другие зеркала в «Приглашении на Казнь» обращены в модную игру «неток», обратных зеркал, которые раздробляют (декомпозируют) реальность, но составляют из бесформенных предметов видимость человека, а то и прелестные пейзажи,
- La guinguette à deux sous - Simenon - Полицейский детектив
- Гроздь - Владимир Набоков - Поэзия
- 90 лет своим путём. Воспоминания и размышления о прошлом, настоящем и будущем - Михаил Иванович Сетров - Биографии и Мемуары
- Письма живого усопшего - Эльза Баркер - Эзотерика
- Н В Гоголь, Повести, Предисловие - Владимир Набоков - Русская классическая проза