Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги" - Себастиан Брант
- Дата:19.06.2024
- Категория: Старинная литература / Европейская старинная литература
- Название: Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги"
- Автор: Себастиан Брант
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Брат Бенедикт Шотландец магистру Ортуину Грацию
Шлем заместо приветствия братскую и сердечную любовь и, как вы того просите, сообщаем, что письмо ваше вручено нам на святого Михаила и готовы ответствовать на него по частям и разделам. Первое, спрашиваете вы, по каковой причине мы, братья проповедники, поем голосами грубейшими, нежели прочие ревнители веры. Ответствую, что сие, по разумению моему, проистекает из сказанного у Исаии, IX: «Все мы ревем, как медведи, и стонем, как голуби». Стало быть, полагаю, что святой Доминик восхотел исполнения сего пророчества. Далее спрашиваете вы, кто, по мнению моему, более исполнен святости, святой ли Фома или же святой Доминик. Ответствую, что о сем имеются разномнения: и докторы нашего ордена приводят противуположные доводы. Иные полагают, что святой Доминик святее достоинством своего жития, но не достоинством учения, святой же Фома, напротив, святее достоинством учения, но не достоинством жития. Иные же полагают, что святой Доминик сугубо святее, и доказуют сие двумя способами. Первый довод таков, что святой Доминик — основатель нашего ордена, святой же Фома, принадлежащий к нашему ордену, был его ученик. Но «ученик не выше учителя». Следовательно… Второй же довод таков, что учение не первенствует над житием и деяниями: следовательно, хотя святой Фома был ученее святого Доминика, однако он по этой причине отнюдь не святее. Иные же утверждают, что святой Фома сугубо святее, ибо среди всех святых нет более ни одного доктора, коего именовали бы Доктором Святым, кроме святого Фомы. И, следовательно, как Аристотель именуется просто «Философ», а Павел просто «Апостол», так святой Фома преимущественно перед прочими зовется «Святой». И, следовательно, не только в учении, но и в святости он превыше святого Доминика. Против сего возражают, что святого Фому именуют «Святым» не потому, что он сугубо святее всех прочих святых, но среди докторов святых он наисвятейший. Стало быть, он не святее святого Доминика. А еще один старец из нашего ордена обещался показать мне весьма древнюю книгу, в коей писано, что запрещается диспутировать о первенстве какого-либо из оных двух святых. А посему оставляю вопрос этот и разбирать более не стану. Далее спрашиваете, как я полагаю, сохранит ли Иоанн Пфефферкорн приверженность ко християнской вере? Ответствую, что видит бог, не знаю, как и сказать, ибо дело сие весьма шаткое. Сами ведаете, что сделалось однажды в Кельнском Святом Андрее. Был в храме сем один настоятель, окрещенный жидовин, каковой долговременно оставался в лоне християнства и вел жизнь самую праведную. Однако, уже будучи на смертном одре, велел принести зайца и собаку и пустить их бежать: собака тотчас схватила зайца. Засим велел он пустить кошку и мышь: и кошка схватила мышь. И тогда сказал он всем, бывшим вокруг: «Видите, как привержены сии твари ко своему естеству? Подобно же и иудей всегда останется привержен ко своей вере, а посему ныне желаю умереть, как подобает доброму иудею», — и с тем умер. А жители Кельна для памяти о сем случае отлили из меди сих тварей, коих и доныне можно видеть на стене против кладбища. И подобное же слышал я о другом человеке, каковой, тоже будучи на смертном одре, велел принести большой камень, положить в горшок с водой, поставить на огонь и варить; и стоял тот горшок на огне целых три дня; а засим спросил он, сварился ли камень, и ему ответили, что нет, ибо камень никак не может свариться. Он же сказал: «Как не может никогда камень свариться на огне, так не может иудей стать добрым християнином. Делают же сие ради выгоды, или же страха, или дабы кого-нибудь предать. А посему желаю ныне умереть в лоне веры иудейской». И видит бог, магистр Ортуин, надо иметь большую опаску насчет Иоанна Пфефферкорна, хотя уповаю, что господь бог ниспошлет ему особливую благодать и укрепит его в вере; и само собой, должно нам всегда говорить, что безотменно пребудет во християнстве, памятуя об Иоанне Рейхлине и его сторонниках. Далее спрашиваете вы, как я полагаю в рассуждении имен собственных: употребляются ли они во множественном числе, как утверждают древние грамматики{797}, Александр и прочие, или же не употребляются, как считают нынешние и новые, вроде Диомеда и Присциана. Отвечаю подтвердительно, что имена собственные не имеют множественного числа, поелику суть собственные. Однако иногда они все же склоняются во множественном числе, и тогда их надлежит считать за нарицательные, как примерно два Иакова, то есть два апостола, коих нарекли Иаковами, два Катона, то есть два царя или премудрых римских сенатора, так именовавшихся, три Марии, то есть три женщины, носящие сие имя. Итак, ответствовал вам по своей силе-возможности. И ежели б знал лучше, то лучше бы и ответствовал. А посему не взыщите. И кланяйтесь от меня магистру нашему Арнольду Тонгрскому, несравненному моему наставнику. И пребывайте во здравии. Писано в Зволле.
48Иоанн Телятий магистру Ортуину Грацию дружелюбно желает здравствовать
Доброчестный господин, достопочтенный магистр, да будет вам ведомо, сколь много дивлюсь, что допекаете меня, пишущи всякий раз: «Отпишите мне какую ни на есть новую новость». И всякий раз желаете слышать новости, у меня же и других делов без числа. А через то мне не до новостей, я бегаю как оглашенный и хлопочу преусердно, дабы был даден мне бенефиций. Однако готов сделать вам удовольствие и единожды отписать, только засим оставили бы меня в покое и не требовали новостей. Да будет вам ведомо, что у папы имелась преогромная зверь по имени Слоний, и содержалась она в великой чести, и была папе зело любезна. А ныне, да будет вам ведомо, сей Слоний издох. Когда же занемог, папа весьма сокрушался, и созвал многих лекарей, и говорил им так: «Если можно, исцелите моего Слония». И они усердно старались, и нюхали его мочу, и давали ему опорожняющее, каковое обошлось в пятьсот золотых, но никак не могли очистить Слонию кишки; и он издох. Папа очень печаловался о Слонии. Говорят, за сего Слония была плочена тысяча дукатов. Ибо то была зверь диковинная, с превеликой и претолстой кишкой заместо носа. И когда видела папу, становилась на колена и вострубляла устрашающим гласом: «Гу, гу, гу!» И мню, что другой такой звери нет в целом свете. А еще говорят, что король французский и император Карл заключили мир на долгие годы и скрепили сей договор клятвой. Но многие полагают, что договор сей есть лукавство, и мир не пребудет долговременно. Не знаю, правда ли. Да и не больно желаю знать. Ибо как возвернусь в Германию, направлю стопы в свой приход, где стану жительствовать тихо и мирно. Там разведу гусей, и курей, и утятей, и на дворе смогу держать пять или даже шесть коров, и из ихнего молока делать сыр и масло. Того ради найму стряпуху. И беспременно чтоб была старушка. Ибо молодуха будет вводить во искушение мою плоть, и могу согрешить. А еще станет она мне прясть, для чего куплю льна. Опричь того заведу двух либо же трех свиней и, откормивши оных, стану делать отменную ветчину. Ибо главным делом желаю иметь у себя в доме довольно харчей. А когда заколю бычка, половину продам крестьянам, другую же половину можно закоптить впрок. За домом будет у меня огородик, стану там сажать чеснок, лук и петрушку да взращивать репу, и всякую зелень, и прочее. Зимой буду сидеть дома и подготовляться, дабы проповедовать пред мужиками, по «Имеющему вскоре», или по «Ученику»{798}, или даже по Библии, для наилучшей подготовленности. Летом стану ловить рыбу либо трудиться в саду и не хочу знать ничего о войнах, а желаю жить сам по себе, и молиться, и служить обедни, и отринуть бренную суету мира, коя есть погибель для души. Пребывайте во здоровии. Писано при римской курии.
50Магистр Адольф Тугоухиц магистру Ортуину Грацию желает здравствовать на множество лет
Как недавно вам отписывал, со мною здесь много диспутируют об Иоанне Рейхлине и о деле веры. И да будет вам ведомо, что когда прислали вы мне книгу Иоанна Пфефферкорна, именуемую «Защита Иоанна Пфефферкорна противу клеветнических», пошел я к одному человеку, всегда говорившему супротив меня, и показал ему в сей книге место в самом конце, а именно О. II, где писано так: «Еще двадцать лет назад, ежели я не запамятовал, было нам в Кельне пророческое слово от Иоанна Лихтенберга{799} или чужестранного отшельника Руфа (чьи пророчества печатаны в Майнце по-латыни и по-немецки). И на листе шестнадцатом сказано: «Остерегитесь, о кельнские философы, дабы хищные волки не проникли в овчарню вашу. Ибо в ваше время совершится новое и неслыханное в церквах ваших, да отвратит это всемогущий господь». Он же, как прочел, постоял несколько времени в молчании и раздумье. А засим сказал: «Дивлюсь я глупости богословов. Уж не мните ли вы, что все люди — как дети малые, ежели надеетесь их в сем убедить? Но коль скоро кельнские богословы пускаются на такие ухищрения, я покажу вам пророчество Иоанна Рейхлина много более уместное. И вслед за тем докажу, что и то пророчество, кое они приводят, обращается на пользу Рейхлину, а отнюдь не против него. Итак, прочитайте в главе первой у Софонии, где пророк говорит так: «И будет в то время, Я со светильником осмотрю Иерусалим и накажу тех, которые сидят на дрожжах своих и говорят в сердце своем…» и т. д. И ежели вы, кельнцы, дерзаете толковать Писание к своей выгоде, послушайте, как истолкую я слова пророческие. Итак, устами пророка рек господь: «И будет в те дни, Я осмотрю Иерусалим», — то есть посещу церковь свою, помышляя преобразить ее, и истребить заблуждения, буде таковые в ней окажутся; и сделаю сие «со светильником», то есть через ученейших мужей, каковые суть в Германии, — Эразма Роттердамского, Иоанна Рейхлина, Муциана Руфа{800} и прочих; «И накажу тех», то есть богословов, «которые сидят», то есть жестоковыйно упорствуют «на дрожжах своих», то есть в грязном, мерзостном, бессмысленном богословии, которое они усвоили несколько веков назад, отринув тех древних и мудрых богословов, что следовали истинному свету Писания. Сами же не знают ни латинского, ни греческого, ниже еврейского языка и не могут разуметь Писание. А посему, отвергнув истинное изначальное богословие, ни в чем ныне не совершенствуются, а лишь диспутируют, и изощряются в умствованиях, и измышляют бесполезные вопросы. И присем утверждают, будто защищают католическую веру, хотя защищать ее не от кого, и они лишь всуе расточают время и не приносят никакой пользы церкви божией. А если б хотели своими диспутами приносить пользу, могли бы обратить их ко благу церкви и веры католической, странствуя по свету и проповедуя слово божие, подобно апостолам, и убеждали бы греков воссоединиться с римскою церковью. Или же, если не хотят так далеко идти, отправились бы хоть в Богемию и затворили уста тамошнему народу своими аргументами и силлогизмами. Они же сего не делают. А напротив, спорят там, где отнюдь не о чем спорить. И посему накажет их господь и пошлет иных докторов, знающих греческий, латынь и еврейский, которые, отринув «дрожжи», то есть отвергнув бессмысленные богословские умствования, и лжесплетения, и темные толкования, принесут «светильники», и прольют свет на Писание, и возродят среди нас древнее и истинное богословие, подобно тому как упомянутый Эразм недавно исправил книги блаженного Иеронима и напечатал их. И исправил также Новый завет, что, по моему разумению, много полезней, чем если бы двадцать тысяч скотистов или фомистов сто лет спорили о существе и сущности». На эти его слова я отвечал так: «Господи боже, что это я слышу? Да ведь вы уже по сути дела отлучены от церкви». И с тем хотел отойти от него. Он же меня удержал, сказавши: «Сперва выслушайте до конца». Но я ответил: «Не хочу более ничего слышать». Тогда он сказал: «Послушайте только, как истолкую ваше пророчество». И я, поразмыслив, согласился; ибо нет греха слушать отлученного, нельзя лишь вкушать с ним от яств и питий. И он начал так: «Остерегитесь, о кельнские философы». Не «богословы» сказано, а «философы», ибо богословие в Кельне — это скорее философия, то есть софистическое искусство, нежели истинное богословие, ибо есть не что иное, как диавольское словоблудие и нелепость. «Дабы хищные волки», то есть Яков Гохштратен, Арнольд Тонгрский и иже с ними, что во злобе и лютости своей ложью и клеветой терзают невинных овечек, каковы были и есть Петр Равенский и Иоанн Рейхлин, алчуще объявить их еретиками из зависти к их учености и славе. И, видя бессилие свое пред сими ученейшими мужами, ненасытно жаждут их погубить. Посему они и есть хищные волки, кои посягают на славу и живот невинных. И вот уж семь лет они хищно терзают и мытарят несчастного старика Иоанна Рейхлина; и если б не хранил его всемогущий господь, сожрали бы совсем. И никак нельзя истолковывать, что волк хищный — это Рейхлин; ибо за всю свою жизнь он никого не терзал хищно, то есть никого облыжно не обвинил, и ни пером, ни словом не посягал на чью-либо славу либо живот. Взгляните, однако, что сказано далее: «Не проникли в овчарню вашу». А ведь достойный Рейхлин никогда не проникал в Кельнский университет и равно не касался до кельнских богословов или церкви, будучи занят иными, более полезными делами. Следовательно, его отнюдь нельзя назвать одним из тех хищных волков, о коих товорит Лихтенберг, ибо их надобно искать в кельнской овчарне. Далее: «Ибо в ваше время совершится новое и неслыханное». Именно так — «новое и неслыханное»! Ибо «не видел того глаз{801}, не слышало ухо, и не приходило на мысль человеку», что ученый и достойный муж, принесший столько пользы и никому не причинивший вреда, в преклонных годах мог бы подвергнуться таковым жестоким и коварным мучениям, досаждениям и гонениям. И сказано далее: «в церквах ваших», а посему не может касаться до Рейхлина, ибо он живет не под сению кельнской церкви, а в Констанцском епископстве. «И уповаю, что поспешают псы», то есть верные пастыри овечьего стада, кои без зависти и злопыхательства смиренно и верно станут пасти овец Христовых, то есть народ християнский, «и растерзают тех волков, что опустошали овчарню божию, и церковь божию очистят», то есть исторгнут сих грязных и презренных богословов, кои ничего не знают, но хвастают, будто знают все». И когда он сие сказал, отошел я от него, поклявшись, что беспременно отпишу в Кельн. А посему смиренно прошу вас обо всем рассказать магистрам нашим и Иоанну Пфефферкорну, который, можно сказать, пишет за кельнцев и дивно искусен в сочинительстве, дабы прописал им по заслугам. А человек, все сие говоривший, родом из Берлина{802}. И ежели желаете знать его имя, отпишите мне о том, и я его назову. Прежде он жил в Бонне, и там его как следует проучили; однако же он вновь ополчается супротив богословов; он плохой християнин и упорствует в своем окаянстве, за что попадет после смерти в геенну огненную, от коей сохрани господь вас, и богословов, и братьев проповедников, во веки веков, аминь. Писано во Франкфурте-на-Одере.
- Книга 1. Западный миф («Античный» Рим и «немецкие» Габсбурги — это отражения Русско-Ордынской истории XIV–XVII веков. Наследие Великой Империи в культуре Евразии и Америки) - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Диалоги. Размышления старого психолога - Сергей Кравченко - Психология
- Крах под Москвой. Генерал-фельдмаршал фон Бок и группа армий «Центр». 1941–1942 - Альфред Тёрни - Биографии и Мемуары
- История балтийских славян - Александр Гильфердинг - История
- Скажи волкам, что я дома - Кэрол Брант - Современная проза