Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир
0/0

Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир. Жанр: Современная проза. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир:
Ежемесячный литературно-художественный журнал http://magazines.russ.ru/novyi_mi/
Читем онлайн Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 66 67 68 69 70 71 72 73 74 ... 86

 

— Ничего, — утешает себя человек, —

           и это пройдет, и минует холод,

и столько радости еще будет, что и некуда деть!..

Но скорбь — это тяжкий труд,

после которого лютый наваливается голод,

и его молчаливой угрюмой пищей

           можно хоть как-нибудь одолеть.

 

И потому идет человек к раздаточному окошку

           придорожной столовой,

деловито дует на борщ, сосредоточенно щурится,

            отламывая от куска.

И постепенно глаза у него светлеют,

           кожа делается блестящею и пунцовой,

и он, откидываясь на спинку стула,

           улыбается, словно вернувшись издалека.

                      («В столовой»)

 

Вот такая апология человека.

 

Бог и история. Россия

 

По историческим меркам не так давно, ожидая в эмиграции освобождения России от тоталитарно-атеистических властей, Георгий Федотов, поддерживаемый Бердяевым, развивал мысль о строительстве на родине «нового града» христианской культуры (так назывался и журнал, издававшийся ими в Париже). С виду это самопротиворечиво и необъяснимо, но герои моих настоящих заметок, которые, с точки зрения «новоградцев», могли бы быть сочтены творцами той самой «христианской культуры», отрицают ее ощутимые ростки в стране и мире. Взыскующие града небесного обнаруживают себя на стогнах Вавилона, того пуще — Содома. Они, по самоориентации, — никакие не зодчие, а провозвестники близящегося сокрушительного гнева.

Тимур Кибиров в верлибре «Корпоративный праздник» (где остроумие наконец победило наставительность) изображает насельников нынешнего «свободного Вертограда» неоязычниками, опьяненными успехами своей цивилизации и вручающими ключи от нее непосредственно дьяволу: «Уже достигнута договоренность о продаже контрольного пакета акций / Одному очень крепкому хозяйственнику, / Самому крепкому, / Настоящему Хозяину! / А теперь / — Эван-эвоэ! — К столу!» С. Круглов пишет страшные, грозные строки о невольных «пророках» из поколения next (или какое оно по последнему отсчету?): «Пророки, позванные Богом <…> посланные / В дома ребенка, спецприемники, подвалы, / В одинокие неполные однополые безотцовые бизнес-семьи <…> В мусорное кипение городов <…> Отчего, думаешь, этот / Так зол <…> Китайский нож выкидной носит? / Взгляни: разве не блистает / В этом профиле огненная ярость, ревность / Илии, коего ноздри / Переполнил смрад ваалов? // А этот, аутично / ФМ-раковинами залепивший уши, во что смотрит? <…> Не новый ли Иезекииль зрит Колесницу? <…> Или этот, еще в утробе / Вписанный в прайс-листы фетальной индустрии <…> это / Захария, убитый заживо / Между жертвенником и алтарем. <…> Пророки, поколение подонков: / Со дна, неутопимы, всплывают / Пылающие глаголы Суда и жизни» [2] .

Для Олеси Николаевой «город» и Содом — с каждой ее поэтической фазой все более совпадают. Если где-то в середине 80-х она еще надеялась на «милосердную длань», поддерживающую кубики и квадраты московских кварталов («Пролетая над городом»), то совсем немногим позже, в замечательных «Семи началах», она отождествляет себя, свою душу, с женой Лота, предостерегаемой от роковой ошибки — привязанности к обреченным огню уютам культуры и «цивилизованного» быта: «Выходя из города <…> не оглядывайся назад!» Дальше — больше: «Видишь, это нездоровый гордый город, город злой, / словно змей семиголовый поселился под землей, / и оттуда изрыгает он проклятье и хулу / и, конечно же, красавиц умыкает в кабалу» (так и названо: «Чудовище»). Или: «Гол и бос, / А глядится ряженым: / Снег занес / Мировые скважины. <…> Нем и глух, / А глядится хахалем. / В спертый дух / Столько денег вбахали» и т. д. [3] Изолгавшаяся цивилизация «завшивела» и «нас больше не хранит»:

 

Был дан Георгию в соперники дракон,

и сатана — Антонию в пустыне,

а нам — кишащих тварей легион,

страстишек зуд с укусами гордыни.

 

Встает (перед нашими поэтами) вопрос: стопроцентный ли этой самой цивилизации подписывать приговор от имени Судии — или есть за ее гранью историческое будущее, на строительство которого пригодятся спасенные из ее руин кирпичики? Ведь, как написано в «Семи началах», в покидаемом городе «один купол еще золотится» и «один колокол на высокой башне уверяет в том, что не каждое слово погибло». То же самое не дает покоя о. Сергию Круглову, для которого, по его признанию, долгое время «был болезненным вопрос: можно ли совместить христианство — и культуру». Как поэт и священник он в личном опыте их совмещает, но вот он ставит эксперимент не на себе: «Учительница воскресной школы в галерее современного искусства». Она должна подготовить лекцию о мере его «сотериологичности» (то есть его, этого искусства, духовной спасительности). Девушке шепчет тихий Голос: «Не отвергни, / Приди, выбери, спаси, что можешь, / Освяти и передай Моим детям!» (автор, с восхищением отзывающийся здесь о сюрреалисте Жоане Миро, — разумеется, на стороне этого «Голоса», удостоенного прописной литеры). Задача, однако, трудная. И не только для «тонкой воцерковленной мэрипоппинс», пусть и не чуждой артистизму аскетичной моды («вместо глухого платка — газовый шарфик», «юбка гризайль длинна, но изысканнейших сукон», «каблучки остры», «точёна оленья лодыжка»). Но, полагаю, для самого автора тоже. «Неужели покинет, неужели / И на этот раз / Ничего с собой не захватит, / Не унесет в свет?» — Должно быть, немногое. И — «как бы из огня» (повторно сошлюсь на слова ап. Павла).

Этот огнь с энтузиазмом воспевает Елена Шварц: «И зловещего Нерона / Мне открылась правота — / Умножается от гнева / Всех творений красота. / Всего тленного мнимость, / Совершенства земного увечность…» (по поводу пожара в Измайловском соборе в Петербурге, события сравнительно недавнего). И она патетически прозревает «Последнюю ночь» (название стихотворения): «Заутра мы осыплемся как прах — / Беда живым, надежда в мертвецах». Херсонский особенно горазд на картины апокалиптического краха цивилизации, покинутой оплакивающим ее Богом:

 

Мир сползает в небытие, как слеза

по щеке Спасителя на иконе,

<…> князь тьмы сидит в золотой короне.

Всё как хотел, а вот, погляди, не рад.

Гримаса скорби на черном лице врага.

Огромный город, разноязыкие крики,

огни мелькают и вспыхивают, поток

автомобилей — здесь не ступала нога

человека, только колеса. Безлики

сидящие за стеклом.

<…> Ничего уже не изменишь. Разве выдавишь крик.

Всё как написано. Звук трубы. Огненный дождь…

 

Этот поэт, ценящий, подобно Константину Леонтьеву, разнообразное культурно-этническое цветение земли и, как по клавиатуре, прошедшийся по многим ее культурным ликам — от кровнородственного еврейского до далекого китайского, — болезненно морщась, реагирует на «смесительное упрощение», на современное смешение языков и «обломков вер», прикрывающее пустоту. На еврейском кладбище в США он попадает на «аллею, носящую название Лотоса», и с горечью констатирует: «И здесь — эклектика, даже здесь». Именно под этим углом зрения он переносит предание о строительстве Вавилонской башни на весь ход истории и на современность. Человечество обращается к Всевышнему:

 

видишь мы построили город ступени террас

островерхие башенки флюгеры округлые купола

ребра крыш колодцы дворов и вот уже виден каркас

невиданной башни венчающей наши дела

она спиралью ввернется в разрыхленный небосвод

и на вершине идол рукой вытянутой вперед

укажет тебе твое место среди легенд и вот

в словаре мифологии ты среди ангелов разных пород

 

каждый из нас заживет по своему уму

на земле где потекут молоко и мед

вот только друг со мной говорит а я никак не пойму

что он говорит и он меня не поймет

 

В поисках порчи Херсонский из обезбоженной современности, как правило, заглядывает вглубь веков и удостоверяется в давних корнях изгнания Бога из Истории — хотя бы потому, что в ней об руку с верой всегда шло изуверство. Он перелагает «Плавание в Византию» Йетса, каждый эпизод поэмы великого ирландца сопровождая собственной вариацией. Вариации колеблют то одну, то другую чашу весов:

 

Никогда не любил Византию. Ее царей, куполов,

сперва ослепленных, потом отсеченных голов <…>

Никогда не любил Византию. Всегда любил

ее песнопенья, мозаики, звон кадил,

глазастых святых, держащих храмы в руках,

начало Премудрости — Божий страх, —

 

пока наконец в эпилоге не побеждают содрогание и отвращение:

 

Вопль поднимается к небу. Воздух пахнет паленым

человеческим мясом. Это там, у стены

1 ... 66 67 68 69 70 71 72 73 74 ... 86
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Новый Мир ( № 4 2011) - Новый Мир Новый Мир бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги