Антология странного рассказа - Сергей Шаталов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: Антология странного рассказа
- Автор: Сергей Шаталов
- Просмотров:2
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монголоиды
О них никто ничего не знал. Более того, все окрестные племена они распугали именно этим. После того как они всех распугали, они вконец распоясались и пошли куролесить. И не было народу их имени. И не было соседям их жизни спокойной да ласковой. Единственное, что о них было известно — то, что без усов ходили и любили зело воевать. Так повествуют древние хроники. После этого народа не осталось ни единого памятника. Хотя доподлинно о них известно, что у них была письменность и были они весьма искусными архитекторами…
Монголоидный люд совсем не имел ни лица, ни стыда. Как он жил — было никому не ясно. Хурулуй-хан любил зевать и кушать балык. Более ни к чему он пригоден не был. Расселился монголоидный люд в преддверьях гор Гималайских, медведей местных пугая, гоняя козлов и козлищ противных. Было еще, недалеко, Великое Синее Море. К нему монголоидный люд на поклон имел обыкновение бегать. Было море круглым, бурлящим, гротескным. Любил монголоидный люд бури. Прошло время. Море занесло песком. И из синего оно стало песчаным. Старое море исчезло, а вот бури остались. Любил монголоидный люд это дело.
Верх ли, низ ли — все равно,право, влево — все одно.Лишь цветок, кормящий мушку,Не убьет кого в макушку.
Таков был гимн монголоидного люда в одном из современных переложений. Переживания были у них в моде. Монголоиды переживали, что называется, «и многое, и многих». Лишь синее гималайское небо они не могли пережить. Когда явился к ним Будда и спросил: «Was wollen Sie?», они скромно ответили: «Войдите». Так и приняли учение Будды в качестве небесной догмы, обрадовались учению о перерождении. Узнали, что бессмертны, но далеко не бессменны, что привело их в легкое замешательство. И все они слегка помешались. И ведь совсем несложно быть веселящимся буддийским монахом, сидеть на берегу Иссык-Куля и считать звезды, пропорциональной мозаикой выложенные на уступе хрустального небесного купола. Странное это было племя монголоидов. И было оно чужое для всех. Когда в моду только-только начала входить чаша для подаяний, монголоиды увлеклись табаком, рисовой водкой и праздниками. «Мы никогда так еще не веселились», — говорили монголоиды и пели свои монголоидные песни. И казалось, что небо действительно становится ближе, а вся жизнь — лишь процесс приближения неба к себе, в результате которого начинаешь топтать небо своими пятками, отчего пяткам — щекотно, и тебя наполняет светлый безоблачный смех, и ты взлетаешь. Благодаря этому чудодейственному ощущению, преодолевающему всяческие комплексы неполноценности, монголоиды на скорую руку сколотили громаднейшую армию и за несколько сотен лет покорили всю Азию, опровергнув, тем самым, слова одного учителя: «Не суйтесь в Азию, она вас проглотит и не поперхнется. Да так быстро — что и сами не заметите». Монголоиды посмотрели по сторонам, плюнули на слова одного учителя и пошли покорять Азию. И ведь покорили! Словно тайфун промчались по миру и канули в небытие, а память осталась…
Что еще рассказать о монголоидах? Желтый песок и желтое солнце сделали свое черное дело — монголоиды были желтыми. Настолько желтыми, что никакие гималайские снега не могли их очистить. И род свой ведут они от Великой Желтой Реки, из которой и вышли, если верить их собственным преданиям. Помимо монголоидов в реке обитали еще и крокодилы. Победили в неравной схватке изворотливость человеческого ума и хитрость, издревле присущая монголоидному роду. Здесь должна появиться чайная роза. Монголоиды очень любили чайную розу. Созерцая ее, монголоиды видели, что небо действительно становится ближе. «С меня хватит! — воскликнул один из монголоидов, утомившись от всего, описанного выше. — Пойду делать себе обрезание». Так появился Хазарский Каганат. Однако же, несмотря на все это, звезды по-прежнему были инкрустированы в хрустальный небесный купол и монголоиды в большинстве своем продолжали их созерцать. В любое мгновение мог начаться дождь. В любое мгновение все мы могли умереть. Спрашивается в задачке: а зачем я рассказал все это? И вот здесь наступило неловкое молчание, которое нужно было хоть как-то нарушить. А я молчание нарушать не умею. Несмотря на то, что я — человек, я люблю помолчать. Исчезнув, монголоиды замолчали навечно. Так будем же молчать и мы.
Причина и следствие
/Из ненаписанного/Последнее, что вспомнилось из увиденного: толпа кардиналов, шествующих по узенькой улочке, распевающая какой-то псалом. А перед этим — фонарщики зажигали вечерние фонари. Был вечер. Был вечерний город. Было душно. Несколько суток подряд город ждал грозы. Город дождался, а его успели убить до наступления грозы. Так он и умер в ожидании грозы. С широко раскрытыми, немигающими, стеклянными глазами умер приговоренный, словно вглядываясь в горизонт в ожидании грозы. Больше он уже ничего не помнил, ни о чем не просил, ничего не хотел…
Ги де Мопассан без малого два года провел в психиатрической лечебнице. Камю родился в Алжире и из своих детских воспоминаний черпал силу, а Мопассан пытался убежать в Алжире от своего сумасшествия. У Ницше постоянно болела голова, а Даниил Хармс курил трубку.
Все это — постмодерн, уже порядочно затасканный и всем поднадоевший.
Наполеон плохо разбирался в астрономии, величал Венеру (есть такая планета на тверди небесной) звездой и умер от наследственного рака печени.
Все это — перечисление каких-то фактов, казалось бы, разрозненных, но как что-то может быть разрозненным в единой системе, какой является мироздание? Отсюда: если бы Платон не написал «Государство», а Сократ не выпил бы цикуты — меня бы не было.
Вспомнилась еще дорога, выложенная брусчаткой, по которой вели к помосту…
Жизнь мирно текла. Хунны остановили китайскую экспансию в Европу. Хазары спасли Киевскую Русь от мусульманства. Арабы отстроили средневековую Испанию. Японцы украли у китайцев письменность и вместе со всеми своими богами стали буддистами. А китайцам понадобилось целых 700 лет для того, чтобы вспомнить о том, что все они — прирожденные буддисты.
Знающий не говорит, говорящий не знает. Лжет ли лжец, если он говорит о том, что он лжет? Проще: лжет ли лжец, лжа о собственной лжи?
Жили-были горы. А в горах был город А где-то, далеко-далеко, по ту сторону гор, тоже был город. И в этом, втором, городе жило одно чмо, которое хотело попасть в тот, первый, город. Но метро туда не было проложено, самолеты туда не летали, корабли не плавали. И решило чмо, что нужно подумать о том, как туда попасть, но вот незадача: мозгов у чма не было. От этого случился со чмом нервный припадок — так оно и умерло в истерике. И никто о нем больше не вспоминал. И только горы вздохнули с облегчением, когда весть о смерти чма до них долетела.
По улице косяком шел дождь. Оставались лужи. Дождь был большим. Получилась одна большая лужа. В луже завелся косяк рыб. А потом пришел наркоман, свернул этот косяк и выкурил его. Дождь обиделся. Наступила засуха. Бедный наркоман от стыда умер. Умер не просто так, а по приговору городского суда.
Все умирают по-разному, но перед смертью почему-то все равны, и на разницу уже почему-то почти что наплевать…
Сергей Соловьёв
/Гурзуф/
Чайка
Пусть они все отойдут. Один за другим, не насытив ни глаз, ни ухо.
Рассказа не будет. Ни действия, ни сюжета.
Немного осталось их, сомкни губы, я помогу тебе провести черту твоих тонких, не обращенных к ним губ и поджать ее в уголках. Речи не будет — ни косвенной, ни прямой.
А кто ты без речи, без твоей — до лунатичности ниточной, точной? Нет. Осторожной? Нет. Идущей по проволоке, но без проволоки, без свидетелей — речи? Никто.
Даже я без нее едва не теряю тебя из виду. Без нее и без прошвы твоих умолчаний.
Опять же — не прошвы, не между, а в стороне. И так, что не скажешь, в какой. Потому что повсюду она. И оттуда доносится голос. Из той дали /той выси? той низи?/, где, кажется, нечем и некому жить. Из тех далей доносятся — как брызги, с несуществующих гребней — эти щепотки речи.
И эти, с внимательным ртом, пусть отойдут, не будет.
Помнишь, две черные тени, летящие по волнам со скоростью света, а птицы в небе, но видишь не птиц, а их отраженья, их танец беззвучный, на скорости света, схлестывания на разрыв.
Не внизу отраженье — вверху.
И не вверху. Веретено сторон.
Но и тишь такая, что слышно каждый волос воды.
И речь не то чтобы совпадает с миром, временем ли, пространством меж нами, но как-то схватывается на скорости, входя в эту мнимую неподвижность, когда, сама себя удерживая на весу, не просыпается, то есть не сыплется на дорогу, не настаивает на своем имени, не застит свет, потому что сама становится светом, возвращая себе свою волновую природу, и уже не касается губ, развоплощая их с тем безумием чуткости, которое нас уводило всё дальше от того, что они называют общеньем, нет, не то чтобы выше— в разреженные слои, а с каким-то коленчатым сдвигом вниманья — так, что всякий раз ты пробрасываешь себя дугой, как ладончатый камешек по кривой воде, прежде чем в рот набрав этих прытких проблесков-вдохов, косо скользнуть во тьму.
- Цифровой журнал «Компьютерра» № 184 - Коллектив Авторов - Прочая околокомпьтерная литература
- Танцор у гроба - Джеффри Дивер - Триллер
- Цветы на подоконнике - Клавдия Пестрово - Поэзия
- Знай, что я люблю тебя (СИ) - Мелевич Яна - Эротика
- Цветы пустыни - Барбара Картленд - Исторические любовные романы