Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем - Владимир Тендряков
- Дата:31.07.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Собрание сочинений. Т. 2.Тугой узел. За бегущим днем
- Автор: Владимир Тендряков
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если б он не произнес последних слов — «гонять собак», тех самых, какие я недавно произносил перед Валентиной Павловной, я, возможно бы, смолчал, не стал лезть в спор. Но этими словами он словно приравнял мои возражения к своим нотациям. И я не выдержал.
— Анатолий Акиндинович, — прервал я его нравоучительные излияния, — послушать вас, так невольно создается впечатление, что характер учителя не что иное, как палка для учеников.
Анатолий Акиндинович со спокойным удивлением взглянул на меня.
— Вольному воля, при прыткой фантазии можно и деревенскую коровенку принять за уссурийского тигра.
Акиндин Акиндинович радостно заулыбался, Альбертина Михайловна скромно потупилась. Они оба верили в ьысокое будущее старшего сына не только как любящие родители, но и как люди, которые, однажды завоевав положение в жизни, уже не сдвинулись с него ни на пядь. Шутка ли, отец и мать около двух десятков лет работают в школе и до сих пор рядовые учителя, а их сын, едва только начав свой педагогический путь, уже стал директором. Можно верить в него, можно им восхищаться. И сейчас они были в восторге, как им казалось, от чрезвычайно остроумного ответа сына.
Тоня повернулась ко мне и выразила на своем лице постную, укоризненную гримасу, означавшую: «Андрей, забываешь, что ты в гостях».
Все это вызвало во мне раздражение.
— Если принять корову за тигра, то она от этого, не превратится в хищника и не наделает вреда. А вот принимать палку за оружие воспитания, насилие за педагогический прием — опасно.
Анатолий Акиндинович еще выше поднял свой нос.
— Насилие? При чем тут это слово? Но пусть даже так. Дело не в словах. Если то, что вы называете насилием, благородно, если оно ничего, кроме пользы, не приносит, громадной пользы, почему бы отказаться от него?
— Насилие никогда не приносило пользы. Хотите того или нет, но вы просто-напросто проповедуете диктаторские идейки. Насилие приносит людям только вред.
— Позвольте! Не будем вдаваться в высокие материи. Нет, нет, позвольте мне говорить. Я вас не перебивал!.. Вернемся к нашей будничной жизни. У вас есть дочь, она скоро подрастет. Вы что же, ей дадите полную свободу? Делай, мол, родная, что взбредет в голову. Захочется учиться — учись, не захочется — лодырничай, пропускай уроки, гоняй кошек по двору. А она — ребенок, ее ум и ее самоконтроль находятся в недоразвитом состоянии. Она увидит, что гонять кошек по улице куда легче, чем сидеть на уроках, корпеть над домашними заданиями. Разумеется, она выберет не школу, а улицу. Что вы тогда сделаете? Будете проповедовать теорию: мол, вольному воля? Нет, вы примените определенное насилие. Я не говорю о насилии палки. Вы примените насилие своего характера над характером дочери. Вы силой характера заставите ее ходить в школу, силой готовить уроки, силой читать полезные книги. Именно силой характера. И если только окажется недостаточно этой силы в вашем характере, вы будете вынуждены, к стыду вашему, применить грубую силу отцовского ремня, что достойно всяческого осуждения.
— Мне наверняка придется прибегать к тому, что вы называете силой характера. Быть может, не исключено, что я при каких-нибудь обстоятельствах применю даже грубую силу ремня…
— Ага!
— Но я никогда, понимаете, никогда не допущу, чтоб сила моего отцовского характера стала основным и единственным методом воспитания.
— Позвольте…
— Моя дочь должна учиться, моя дочь должна быть честной, правдивой, лишенной пороков эгоизма и прочих дурных качеств! И грош мне цена, если я буду добиваться этого через страх перед своим характером, с помощью моральной палки, потенциального отцовского ремня! Учись, не то обидится отец, не лги, иначе характер твоего отца выйдет из равновесия, попробуй украсть или выказать жадность, как опять будешь иметь дело со всемогущим и грозным отцовским характером.
— Помилуйте…
— Страх перед силой неизбежно приучит лгать, вызовет чувство недоверия к окружающим, сделает из нее эгоистку, наконец учеба по принуждению, а не по сознательной необходимости превратится для моей дочери в наказание…
— Позвольте же в конце концов… Могу ли я вставить свое слово? Вы противоречите сами себе. То вы откровенно признаетесь, что будете применять не только силу характера, но и отцовский ремешок, то с яростью доказываете совершенно обратное! Как вас понять?
— Понять просто. Силу характера, силу голого авторитета я не отрицаю начисто. Она есть, она всегда будет иметь какое-то место как в жизни, так и в школьном воспитании. Но она должна проявляться изредка, в виде исключения, а ни в коем случае не быть постоянно действующим методом. Основной же силой я считаю убеждение и разъяснение. Я попытаюсь сделать так, чтоб моя Дочь училась не из-за того, что я или мать принудили ее к этому, а потому, что она поняла: это необходимо, это нужно, а быть может, добьемся даже того, что — интересно. Понятно вам?
Проповедник сильного характера, тщедушный, узкогрудый, с крупной отцовской головой, с независимо поднятым отцовским носом, сидел возле своего стакана со смородиновой настойкой и всем своим непроницаемым видом говорил: «Обожди, обожди, я храню про себя такое, которое сразу же прихлопнет все твои доводы». Он пошевелился на стуле, выше поднял свой нос, и я понял: именно сейчас пойдет он своим козырным тузом.
— Андрей Васильевич, дорогой мой, — заговорил он торжественно, — вы учитель, но даже вам, учителю, сознайтесь, очень и очень трудно будет воспитывать свою единственную дочь с помощью одних только разъяснений и убеждений.
— Да, это куда труднее, чем применять силу характера.
— Прекрасно! Но вспомните, наш спор начался со школы. Вы возражали, что сила характера не метод школьного воспитания. Не так ли?
— Именно.
— Прекрасно! Но если до невозможного трудно воспитывать одного ребенка, если вы признаетесь, что иногда придется отступать от принципа убеждений и разъяснений, подменять его даже ремнем, то как быть в школе, где приходится воспитывать не одного, а десятки, сотни детей? Там даже нельзя применять ремень, ибо это по праву считается преступлением. Как быть? Убеждать и разъяснять?.. Если вы скажете да, я вам возражу: это благородно, это красиво, но невыполнимо! Это пустая, звонкая фраза. И вы это прекрасно знаете. Вы работаете в школе, где все подчинено характеру одного человека, перед которым я преклоняюсь, характеру Степана Артемовича Хрустова. Оттого-то ваша школа считается одной из самых лучших во всей области. Вы же не возьмете за пример Валуйскую школу, где в прошлом году оказалась чуть ли не треть второгодников в каждом классе?
— Почему вы думаете, что есть только два пути — путь Хрустова и путь Валуйской школы?
— Тогда скажите, какой бы вы могли предложить путь?
Я молчал. Голубые глазки Анатолия Акиндиновича со скрытым торжеством буравили меня крошечными зрачками.
— Увы, я пока не могу взять на себя смелость заявить, что твердо знаю новые пути, — ответил я, — но они, верю, существуют.
Пока?.. Но будете знать эти пути?
— Непременно, даже в том случае, если на это уйдет вся моя жизнь.
— И может, сами откроете этот третий путь?
— Если никто не подскажет, буду пытаться открыть его сам.
— Уж, простите, это весьма сомнительно.
Анатолий Акиндинович с облегчением откинулся на спинку стула. Торжество собственной правоты было написано на его узком, худощавом лице.
— Хватит вам, — подал наконец свой голос Акиндин Акиндинович. — Таких разговоров и в школе достаточно. Что не люблю, то не люблю — говорить дома о работе. Скажите лучше вы, оба молодые да ученые, правда это или нет, будто десять взрывов водородной бомбы могут испакостить всю атмосферу?
— Ох, что делается на белом свете! — огорченно вздохнула Альбертина Михайловна.
Я залпом допил свой стакан настойки и поднялся с места. Топя, боясь, как бы не приняли это за неучтивость, сделала вид, что и ей некогда.
— Утром вставать рано. Спасибо за хлеб-соль. К нам просим.
18Зажгли свет в комнате. Тоня привычно поправила на столе скатерть, стала перед зеркалом, закинув обнаженные руки, выставив обтянутые тонкой кофточкой груди, стала вынимать из волос шпильки. Я глядел на нее.
Сильная, гибкая спина, белая, расширяющаяся к плечам, сужающаяся к голове шея — в высокой, крепкой фигуре привычное домашнее спокойствие, знакомый уют, как и во всем, что ее окружает. Утонув в чистых простынях, спит Наташка, — неощутимо ее дыхание. Нет-нет да из кухни донесется натужное всхрапывание намотавшейся за день-деньской суетливой бабки Настасьи. На стене, отщелкивая секунду за секундой жизнь нашего безмятежного мирка, трудятся ходики. А Тоня — центр всего. Она стоит перед зеркалом, трудолюбивая владычица своего крошечного, крепкого, как сама жизнь, царства.
- Шофер. Назад в СССР. Том 2 - Артём Март - Попаданцы / Периодические издания
- Ворона на мосту - Макс Фрай - Фэнтези
- Находка - Владимир Тендряков - Советская классическая проза
- Великое противостояние - Лев Кассиль - Детская проза
- Коновницын Петр Петрович. Помощник Кутузова - Владимир Левченко - Биографии и Мемуары