Похищение Луны - Константинэ Гамсахурдиа
- Дата:17.07.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Похищение Луны
- Автор: Константинэ Гамсахурдиа
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вновь ударил Лукайя. Колокол загудел еще громче, как будто не ждал этого удара.
Лукайя перевел дух. Посмотрел вниз, на церковный двор. Точно скелеты дэвов, стояли там исполинские высохшие липы.
Спиралями лежали в лазури серые облака. В их просветах загорались звезды.
На грудь ночи склонился мир, мглистый, безмолвный и безликий.
Лукайя переменил руку. Ухватил веревки сразу от двух колоколов. Они дрогнули, загремели весенним громом.
И в третий колокол ударил Лукайя.
Этот издал более чистый звон, запел высоким дискантом. Игривыми, трепетными переливами наполнил уснувшие поля.
Вдруг звук оборвался.
Потом все три колокола зазвучали в лад, точно пустились вместе в путь три побратима грузинской сказки, что пошли за девять гор войной на страшных дэвов-вели-канов.
Сорвались с привязи, заходили и малые колокола.
Сперва они затявкали, как тонкоголосые гончие, которых псари пока еще придерживают на ремне; потом безудержно ринулись, захлебываясь, точно спущенные на зверя, мелькнувшего на опушке леса.
В шелесте лип и чинар прошумел слитый воедино звон колоколов, пронесся над спящей деревней, распростерся над сонной морской гладью. Единым отдался эхом.
Звонил пьяный Лукайя Лабахуа, сам не зная зачем. Полчища звуков грохотом и гулом сотрясали взнесенную к небу колокольню.
Ревом рвали ночь разгневанные колокола.
Пусть бы никогда больше не рассвело на этой земле.
Навеки бы спрятать жизнь за пазуху ночи.
Так хотел бы Лукайя Лабахуа.
Потому и метался.
Рвал колокола…
Здесь прошла его юность, в тени этих лип и чинар…
Вспомнилась жизнь в Илори — долгая, нудная, как чтение двенадцати апостолов на страстной седмице.
Потом — Окуми,
причуды попа,
ругань,
побои, чесание пяток…
О небо высокое,
о мглистая ночь!
О жизнь постылая, —
проклятье тебе!
О старость печальная,
чужие подворки,
насмешки,
презрение
и горечь объедков.
О небо высокое,
о мглистая ночь!
О жизнь постылая, —
проклятье тебе! — кипела в его груди жажда мести.
Но на ком выместить черную горечь своей жизни?
«Этот мир, — думал Лукайя, — не стоит даже чесночной шелухи.
Говорят — бог.
Какой бог?»
Опустевшими показались ему и эта жизнь нелепая, и этот свод небесный, цвета моря.
Рвал и метал Лукайя Лабахуа, потому что куда-то исчезла, пропала из мира радость.
Никто не любит его, никому он не нужен.
И последний кусок земли, последний надел его унесли горные обвалы.
Всем чужой, осиротелый, стоял он под мрачными сводами колокольни и звонил.
О небо высокое,
о мглистая ночь!
Будь проклята, сгинь,
постылая жизнь!
Вот что открывалось сердцу в последнем звоне илорских колоколов.
Цвета сизого голубя было сначала небо. Потом медленно, очень медленно в сизый цвет влился серый, затем немного пурпура появилось на востоке, и небо стало — как вода, смешанная с нефтью.
Бегущими тенями заполнился церковный двор. Раздался свист, и дружно ринулись комсомольцы к колокольне.
Пьяный Лукайя продолжал звонить.
Но когда заметил устремившихся к нему, бросил веревку и захихикал. Треском дроби, кинутой пригоршней в зеркало, рассыпался его смех.
Потом схватился руками за живот, согнулся в три погибели. Смех перешел в неистовый хохот.
Комсомольцы обступили колокольню. Лукайя уже бежал без шапки к морю. Молодежь вскарабкалась наверх.
Сначала подрезали веревки большого илорского колокола.
С гудением и грохотом сорвался вниз этот огромный шлем. Ударился о каменный карниз колокольни и, как раненый великан, грохнулся оземь.
Вслед за ним полетел вниз и второй колокол.
За вторым — третий, четвертый.
И до самого утра было слышно в деревне, как ревели, гремели и дребезжали илорские колокола.
Сначала неслись в воздухе, звеня, потом с глухим рычанием, со скрежетом падали и еще некоторое время, уже на земле, продолжали гудеть, точно каялись в том, что в течение тысячелетий напрасно расточали свой звон.
Выпорхнуло из-под сводов колокольни неисчислимое множество летучих мышей и бесшумно закружилось по церковному двору.
Со страшной быстротой носились вокруг церкви, точно совершая последнюю литанию, и хоровод этих соловьев преисподней вокруг древнего Илорского храма продолжался до тех пор, пока не взошло солнце и не разогнало их вместе с ночной тьмой…
Тараш проводил Каролину до дома Гванджа Апакидзе.
Он все еще не протрезвился.
Хотя твердо стоял на ногах, но тело по-прежнему было разгорячено вином и кровь точно пружинила жилы.
Ему хотелось движения, хотелось скакать верхом или кинуться вплавь в открытое море.
Посмотрел на море.
Еще светила полная луна.
Далеко на горизонте, как вставшие из могилы Лазари, маячили паруса рыбацких лодок.
Потом, преображенные игрой света, они превратились в пирамиды далекой африканской пустыни. И наконец растаяли в молочном тумане.
Тараш вернулся на церковный двор.
И сразу на него напала сонливость.
Он прошелся вдоль могильных плит и прилег на том мшистом камне, на котором час назад блаженствовал с Каролиной.
Колокольный звон разбудил Тараша.
Он сразу догадался:
«Конечно, это Лукайя!»
Под сводами колокольни, как игрушечный болванчик, металась тень юродивого.
Перезвон далеко унес мысли Тараша.
Но вот упал большой колокол, сброшенный комсомольцами. Тараш вздрогнул, поднял голову, прислушался.
В переполохе успел приметить: когда, подобно гигантским листьям инжира, полегли на землю колокола, из-под сводов собора, вместе с черной ратью летучих мышей и морских ласточек, выпорхнула зеленая птичка.
Нет, не зеленая.
Изумруднокрылая.
Летучие мыши все еще кружили вокруг церкви, но изумруднокрылая сразу полетела к проснувшемуся морю и скрылась в утреннем тумане.
Конец первой книги
КНИГА ВТОРАЯ
ЛИРИЧЕСКОЕ ИНТЕРМЕЦЦО
Не скучно ли тебе, читатель?
Меня скука заставила взяться за перо, и, может быть, плод моей тоски рассеет твою скуку.
Вот уже чуть не тысячу ночей я сижу, сижу от зари до зари, повествуя тебе.
Играя и борясь, пишу об игре и борьбе моих героев.
А ночи проносятся бесшумно, как обернутые войлоком копыта умыкаемых коней.
Вот и сейчас.
Я совсем один.
Луна уже зашла.
Слышно, как воркует электросчетчик в моей квартире — этот сизый голубь индустрии.
Слышу, как дышат, двигаются, разговаривают во мне мои же герои, и покорно несу мою тяжелую творческую беременность.
Трепещу за них, содрогаюсь, мучаюсь, думаю за них,
грущу.
Я сам еще не знаю, что станется с моими героями.
Кого полюбит Тамар Шервашидзе — Арзакана ли Звамбая или Тараша Эмхвари? К кому склонится выбор Арзакана — к преданной ли Дзабули или к пленившей его Тамар?
Как удержатся в новой жизни Звамбая Кац, Тариэл Шервашидзе?
Или этот горемыка, Лукайя Лабахуа, — как окончит он свой жизненный путь?
Что замыслит Гвандж Апакидзе — душегуб и христопродавец?
Сижу, вывожу эти строки, а ночи проносятся бесшумно, как обернутые войлоком копыта умыкаемых коней. Устала рука, ломит спину. И все же сижу и пишу. (Оказывается, дух мой сильнее плоти.) Короткий отдых. Разглядываю рукопись.
Удивленно смотрю на фантастические иероглифы, рожденные в темных недрах тысячелетий.
Гляжу на грузинские буквы, и кажется мне, что в них должен я вычитать странную судьбу моих героев.
? — ани — серпу уподобил эту букву народ-землепашец (потому и дали нам древние греки имя «георгос»).
? — бани — не похожа ли она на стройные кувшины?
? — гани — на винные чаны, ковши и чаши (несомненно, это творение народа, возлюбившего вино).
???? — подобны секирам, киркам и молотам (они изобретены плавильщиками бронзы и железа).
Стебли:
? — ени
? — сани
? — хани
? — нари
? — вини
? — пари
? — цили
? — чари[18]
похожи на сабли, рапиры, кинжалы, копья и дротики наших предков.
Вот несутся легионы стебельчатых букв… Они то гнутся, как морской камыш, то надменно выпрямляются, как пики наступающей конницы.
Петельки? — это отражение любви к лозе, впервые выращенной в этой стране Диониса.
Отростки? — выражают пристрастие народа-охотника к оленьим и турьим рогам.
— А? — это уже подлинная подкова лошади! Кто знает, может быть, ее вывез из Междуречья народ-всадник, с конским топотом и воинственным кличем нагрянувший к нам?
Безмерная радость охватывает меня, когда я разглядываю и вывожу грузинские буквы.
- Последняя песня Земли - Дмитрий Колодан - Научная Фантастика
- Солнечная песня - Мэри Картер - Исторические любовные романы
- Свет луны на воде - Хильда Никсон - Короткие любовные романы
- Легенды ночных стражей: Похищение - Кэтрин Ласки - Сказка
- Похищение свободы - Вольфганг Шрайер - Проза