Гибель гранулемы - Марк Гроссман
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Гибель гранулемы
- Автор: Марк Гроссман
- Просмотров:3
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это комплимент? — спросил начальник отдела кадров.
— Комплимент.
— Ну, тогда мне пора соглашаться на пенсию.
— Это отчего же?
— Если женщина хвалит тебя в присутствии… в присутствии молодых людей и не боится ревности одного из них… что ж… мне и в самом деле уже шестьдесят.
— Нет, что вы… — смутилась Поморцева. — Я совсем не об этом…
— И я не об этом, — рассмеялся Лукин. — Мне, знаете, вот что кажется: легко помогать счастливому да удачливому. И, может статься, выгодно помогать. Но ведь в поддержке больше всего нуждается человек неустроенный, выбитый из колеи, человек на распутье, неокрепший, может быть, человек. Вот такому и помочь — большая честь… Не смущайся, Гордей Игнатьич, это я говорю не о тебе, это вообще, к слову пришлось.
Лукин на минуту задумался и сказал, даже с удивлением посматривая на монтажников и девушку, доброжелательно слушавших его:
— Мне, знаете ли, иногда в голову черт знает какие мысли приходят. Забываешь обо всем плохом и вдруг — весь в радости! Отчего же? Никак нельзя поначалу понять. И все же догадаешься.
А что вы думаете, — и догадаешься! И «Аврора» — это я, и Магнитка — это я, и Гагарин — это моя фамилия!
Взглянул на ручные часы, поднялся, сказал, конфузясь:
— Поздно! Будет мне выволочка от старухи.
Все тоже встали — проводить Лукина.
Начальник отдела кадров покосился на девушку, покачал головой.
— Нет, тебе нельзя, голубушка. У меня жена. Крайне ревнивая женщина. Увидит рядом с тобой — и никакие мои объяснения не помогут. Сиди здесь.
Все, за исключением Кати и Блажевича, вышли из комнаты.
— Екатерина, — обнял девушку сварщик. — Я дурень. Не бачил тебя пять дней и не звонил. Чистый дурень.
— Я это знала, Гриша, — засмеялась Поморцева. — Но думала, ты поумнеешь.
Они целовались и шутили до тех пор, пока не услышали за дверью густой громовой кашель всей тройки.
— Хлопцы! — крикнул Гришка. — Вы можете занести сюды́ инфекцию. Покашляйте яшчэ́ за дверью!
Вскоре Катя простилась с монтажниками, и Гриша ушел ее провожать.
Все быстро разобрали постели. Кузякин улегся первый и отвернулся к стене.
Неожиданно поднялся с кровати, сказал, почесывая рыжую грудь и глядя в сторону:
— Низкий мой вам поклон за все. И тебе, Линев, и тебе, Абатурин.
— Чегой-то? — смутился Павел. — Житейское дело. Мало ли что бывает.
— Я не о том, — возразил Кузякин. — И я бы то же самое для вас сделал. А спасибо за то, что языки в рану мне не совали. Это я навек запомню.
И снова отвернувшись к стене, проворчал хрипловато:
— Может, и Кузякин, даст бог, вам когда-нибудь сгодится, ребята.
Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ
Вася Воробей и Климчук как-то пригласили Павла прямо со смены к себе. Жили они неподалеку от Комсомольской площади. Через полчаса, миновав главную проходную, монтажники уже поднимались на второй этаж рубленого дома постройки тридцатых годов.
Павлу неловко было идти в гости в рабочей одежде, но монтажники уверили его, что дома «все — свои люди», и Абатурин зайдет просто проведать, где живут товарищи.
— Вон сколько вместе робим, а считай, вовсе и не знакомы, даже детишек наших не знаешь, — сказал ему рослый Вася Воробей, таща под руку. — Так не пойдет. Так мы и до коммунизма не доберемся.
Павел подивился странному в […] коммунизм, но спорить не стал.
Обе семьи монтажников об […] них были дети — маленькие […] Это впечатление усиливалось […] одеты совершенно одинаково: в красные мальчишечьи костюмчики с начесом; у обеих в косичках белели одинаковые капроновые бантики.
— А что, — сказал, усмехаясь Воробей, — во-первых, пусть ничем не отделяются друг от дружки, а, во-вторых, швейные наши фабрики еще плохо работают: штампуют костюмчики. Ну, не беда.
Квартира была трехкомнатная. Климчук объяснил:
— Каждой семье — комната, а третья — общественное помещение.
В этой, третьей, комнате стояли дешевый диван, пианино, стол для гостей и несколько венских стульев. Угол комнаты был отгорожен деревянным штакетничком. Там, в углу, монтажники устроили своим девочкам крошечный детский городок. В нем теснились столики и стульчики, на которых чинно восседали резиновые, тряпичные и пластмассовые куклы.
Девочкам в этом уголке решительно было запрещено ссориться, потому что это «совершенно ни к чему рабочему человеку», как снова пояснил словоохотливый Вася Воробей.
Познакомив Павла с женами, монтажники уселись на стулья в «общественном помещении» и велели дочерям сыграть «что-нибудь повеселее».
Девочки, с трудом растопыривая пальчики, исполнили гаммы и с облегчением залезли в свой уголок к куклам.
Оказалось, что по вечерам к ним приходит студентка музыкального училища, дальняя родственница Климчука […] к игре на пианино.
— […] и растут, — говорил Вася Воробей […] огромные пузатые чашки дочерна […].
[…] Тихон Климчук и добавлял ушел ее провожать. […] Одному скучновато.
— Ужас как скучно, — подхватывал Вася Воробей. — Мы тебя решили женить, Паня.
И он прямо с хода предлагал Павлу познакомить его с Тосей, с той, которая учит девчонок нотным премудростям.
— Я б на ней сам женился, — говорил он, посмеиваясь и обхватывая медвежьими лапами жену, сидевшую рядом, — да вот, видишь: поздно. Так хочешь: познакомлю?
— Нет, не хочу, — стесненно улыбался Павел. — После как-нибудь.
Женщины доброжелательно поглядывали на Павла, дергали мужей за рукава.
— У нас ведь все в общежитии неженатые, а вы меня одного опекаете, — попытался объяснить свой отказ Абатурин. — И с чего это вдруг?
— Ну, остальные — сами не промах, окрутят девок, те и охнуть не успеют. А ты застенчив больно, Паня. Вот потому.
Шагая на трамвайную остановку, Павел думал о том, как, в сущности, он мало знал этих двух славных людей. На работе они больше молчали, о себе вообще ничего не говорили, и казались вполне заурядными людьми. И вот — на́ тебе! — отменные ребята, добрые души.
На Комсомольской площади Абатурин решил купить свежие газеты. «Правду» и «Известия» доставили с вокзала только что, и у журнального киоска, напротив трамвайной остановки стояла небольшая очередь.
Павел пристроился к ней и, медленно продвигаясь, задумался.
Он в последнее время то и дело доставал из блокнота семейную фотографию Ивановых и, что-то бормоча, рассматривал ее. Было такое впечатление, что Абатурин советуется с капитаном и с его женой о своих делах или делится с ними тайной.
Павел и в самом деле, попадая в затруднительное положение, все чаще и чаще думал теперь о том, как поступил бы в подобном случае Прокофий Ильич. Иногда он мысленно спрашивал совет у молодого офицера Николая Павловича Оленина, у старшины Гарбуза и даже у Веры Ивановны из поезда Москва — Магнитогорск.
«Нет, что вы! Разве ж можно? — слышал он ровный голос Веры Ивановны. — Раз она — мужняя жена, значит, и разговор весь».
«Зачем же так определенно? — возражал ей Прокофий Ильич. — Всякие бывают браки. Нет, все-таки надо узнать, может быть, она несчастлива в замужестве».
Оленин смущенно покашливал в ладонь и раздумывал: «Конечно, брак священен в нашем обществе, но я понимаю вас, Абатурин: любовь нередко вступает в борьбу и со святыми и со святошами».
«Яка́ га́рна ди́вчина, — искренне восхищался Гарбуз. — Ты побала́кай с ней, Абатурин, а там поба́чымо».
— Вы — последний?
Этот звонкий голос раздался за его спиной так внезапно, что Абатурин даже не успел ни удивиться, ни растеряться. Он только коротко и нервно вздохнул и сказал, обернувшись:
— Здравствуйте… Я… — и обрадованно покраснел.
Женщина тоже смутилась и произнесла растерянно:
— Добрый день… Мы, кажется, уже встречались?
«Еще бы!» — хотел ответить Павел, но в это время оказался у окошечка.
— Пожалуйста, — пригласил он женщину, стоявшую за ним, — берите, а я после.
— Спасибо.
Она купила несколько газет и отошла в сторонку, освобождая место Абатурину.
Павел испугался, что она может уйти и, схватив газеты, поскорее вышел из очереди.
— Холодно… — сказала женщина. — Вон как метелит.
— Мне почему-то жарко, — сознался Павел.
Они впервые увидели друг друга днем и так близко — лицо в лицо.
Женщина была действительно празднично красива. Легкая вязаная шапочка не закрывала полностью ее светло-русых, с золотой искрой волос; большие синие или голубые глаза блестели от плохо скрытого волнения, и только губы, казалось, высохли от лютого степного ветра.
На ней было дешевое, но нарядное пальто, подчеркивавшее линии хорошо вылепленной фигуры.
Павел с сожалением и растерянностью посмотрел на свои бесформенные валенки, на темный ватник, из рукавов которого торчали кисти рук.
- Путь начинался с Урала - Михаил Фомичёв - Биографии и Мемуары
- С кем бы побегать - Давид Гроссман - Современная проза
- Пропуск в лучшую жизнь - Наталия Ивановна Курсевич - Драматургия
- Строительство печи в дачном домике - Илья Мельников - Сад и огород
- Ёлочная игрушка - Анастасия Кротова - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы