России ивовая ржавь (сборник) - Анатолий Мерзлов
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Русская современная проза
- Название: России ивовая ржавь (сборник)
- Автор: Анатолий Мерзлов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саньку сначала везло: луна после отбоя затмилась облаками. С букетом на груди он прокрался в долину. В хитросплетениях травы, в темноте, он с трудом находил кочки. Ближе к середине пути в просветах мелькнула луна. На какое-то время пришлось затаиться. Плыли изреженные облака, не давая широкой возможности продвижению вперед – приходилось часто приседать. Он суетился. В суматохе поиска он промахнулся при прыжке на твердую опору. Одна нога ушла в зловонную жижу по колено. Оставшись без сапога, лавируя на пляшущей под ним кочке, для облегчения пришлось скинуть второй сапог. Луна скрылась за облаками, и он решил форсировать движение. Дальше оно стало походить на расчетливый бег мелких парнокопытных. Происходили сбои в попадании – он еще несколько раз проваливался, с трудом выбираясь из трясины. Последние метры он больше полз, покрывшись по пояс липкой болотной жижей. А когда выбрался на берег, с ужасом обнаружил отсутствие букета. Лунные блики мешали движению. Санек в какое-то время потерял ощущение опасности – пред глазами встала любимая Мерико. Короткими бросками он, наконец, приблизился к окну. Сел под ним, едва не плача от обиды. «Чем же напомнить о себе». Нащупал единственную возможность – кустик мать-и-мачехи. Он вырвал его, отчаявшись, с корневищем и водрузил на подоконник.
После дневного волнения Мерико с приходом ночи провалилась в болезненное полузабытье, но и с закрытыми глазами продолжала слышать все ночные звуки. Она уловила посторонний шум за окном, но от сковавшей ее слабости подойти к окну не смогла.
Утром, скорее, по сложившейся привычке, чем осознанно, она подошла к окну – на подоконнике распластался поникший кустик мать-и-мачехи. По смятой траве к болоту уходил грязный след. В глазах у Мерико потемнело. Вошедшая к ней в комнату мать увидела ее лежащей на полу без чувств. У Мерико случился обморок. Отец рассудил ее состояние свойственным для чувствительных девочек и решения своего не изменил. Аджарец чувствовал направление ветра ее настроения. Дальше все произошло не по-людски. Через неделю Мерико отвезли в далекое село в надежде на спасительный горный воздух. Но она, так до конца и не поняв, зачем ее отвезли в чужой дом, улетела в неведомые лучезарные дали.
Сознание больше не подчинялось ей, все реже она возвращалась в этот мир. В редкие минуты просветления Мерико пыталась напрячься, отрывочные картины встречи с Сашико мелькали в голове, но просвет быстро исчезал, и обрывки мыслей: «почему она смеется или плачет» не давали ей покоя.
Однажды она пришла в себя среди ночи совсем нагая: по ее телу шарили горячие мокрые руки, колючее лицо елозило по малодоступным местам. Ее обожгла непонятная боль, но она, вопреки, залилась душераздирающим смехом – потом все пропало. Горный воздух и перемены надежно отключили ее утонченную сущность, полностью лишив трепетной связи с чувствительным сердцем.
Мерико вскоре привезли назад. Муж вернул ее в семью родителей как не состоявшуюся жену.
Она и сегодня молчаливо сидит у окна – тело ее располнело бездействием. К некогда аристократическим щечкам с игрушечным яблочным румянцем, прилепились пугающие шоколадные мазки. И вообще, весь ее образ теперь походил на классическое полотно художника с инфантильной торговкой на нем… Она смотрит далеко за пределы болота, туда, где расположилось воинское подразделение. Возможно, какими-то затаенными клетками разума она силится вспомнить, что связывало ее с тем неведомым миром. Отполированный ее ручками ствол одинокой хурмы во дворе их дома с наступившей весной покрылся шероховатой корой. Жильцы по-прежнему занимаются натуральным хозяйством. Меняются времена года, радуя или огорчая своей новизной, только одна Мерико безучастна к переменам.
За искусственным валом все так же несет службу неслышное воинское подразделение, меняются караулы, по дому на болоте мелькают редкие бессмысленные взгляды – там никто не будоражит сердца молодых солдат.
Саша Меркулов демобилизовался – уехал к себе на родину. Он стал еще более немногословен и одинок. Живет он в глухонькой русской полузаброшенной деревеньке – один из трех других одиночек, проживающих там. С появлением первоцветов и до самых холодов, до самой последней возможности его подоконник живет тихой памятью прошлого.
России ивовая ржавь
…335-й скорый плелся, пропуская, казалось, все живое, двигающееся в попутном и обратном направлениях. В надежде найти сочувствие исподволь изучал лица соседей. Сознанием на это путешествие решился в то далекое мгновение, когда, сидя на послевоенной тахте в саманной кухоньке-времянке, слушал, прихлебывая ее особого подбора, с приятной горчинкой травяной чай. В состоянии раздвоения проглотил тогда критическую порцию удвоенной горечи. Ехал я во Владивосток, туда, где, по словам Груни, мог остаться живой свидетель.
Очень долго на моей памяти – годы и годы она стоит без видимого изменения и напоминает остановившуюся в возрасте соседскую старушку Груню.
Наблюдения за изъеденным временем стволом зародили во мне странную на первый взгляд аналогию, которую отнюдь не откроешь в один словесный миг.
Изборожденный длинным извилистым шрамом ствол груши-дички, согбенный, смахивающий на силуэт бабы Груни, в эту весну не подвергся коварству неумолимого времени. Груша-дичка цвела обильно – погодные условия способствовали удачной завязи плодов, и пчелы не гнушались ее скромной кроны среди роскошных дымчато-белых шапок цветущего окрест боярышника. Закрыв глаза, хотелось одной из них кружить над помолодевшей кроной, предвкушать нектар ее чудо-долголетия, и с затаенным дыханием продолжать хронологию ее жизни. К несчастью, она чередуется не лучшим воображением, угнетая романтическое начало трагическими картинами.
Множественный коварный плющ стиснул удушающими петлями лиан объемности исполинов дубов, не затронув каким-то чудом изможденный временем ствол. Кору груши-дички, похожую на кожу аллигатора, нежно обвила капризная лианка адамова корня, проявляясь на рыхлой поверхности невинными лунными соцветиями.
Не одну зиму упоительный взвар плодов груши продолжает возвращать меня к грустному воспоминанию.
Старушка Груня, в единственном различии от расцветающего с весной дерева, не цвела напрямую, но вместе с грушей всегда расцветала глазами: в это поэтическое время года особенно живо проявлялся мой интерес к ее прошлому.
Соседи зовут ее обидным – «старушенция», «рупь сорок» – чаще в их пересудах она фигурирует полномасштабнее – «мумифицированная пырла».
«Попрыгала козочкой со свое, добра не нажила, мужиков разбазарила – сейчас только и может, что сучить палкой да шипеть на все в округе от зависти к достатку и безнадеги старости». Если систематизировать большинство высказываний, примерно так прозвучало бы резюме к ее персоне.
Остается сказать об окружении бабы Груни: в большинстве своем простые люди, с элементами авантюризма и нехитрыми задачами на будущее. Наглядная карта рождения каждого запестрила бы флажками на просторах страны. В основе их планов – урвать от жизни все, что экспроприировано революцией у родственников, да попользоваться «сладким», отрезанным Великой Отечественной войной. Коренных уроженцев здесь днем с огнем не сыскать – все сплошь пришлые. В большие города, ближе к центру, после отсидок не пускали, вот они и обосновались по возможности – в селе, одно – на юге, ближе к благодатным вотчинам. Их внуки, взросшие после войны, не обижены откровенно временем: безоблачное детство, в купе с правильной идеологией, сделали свое дело: они язвительны в меру унаследованных генетических свойств. Некоторым вообще непонятна неприязнь к бабе Груне, поэтому и не уподобляются старшим, даже помогают ей по хозяйству, правда, украдкой, без помпы.
В первом общении с незнакомцем баба Груня в действительности ершиста и чрезмерно подозрительна. Некогда голубые, теперь выцветшие глаза смотрят на случайного собеседника не прямо – они косят под углом, прожигая исподтишка, пусть с высоты небольшого росточка, но глубоко изучающе.
(Она позволяет мне звать себя без учета возраста – Груня). Я-то знаю, как много пришлось пройти Груне, сколько выстрадать откровенного цинизма, выбрав открытый отпор, отдаляясь с годами все дальше от окружающего сообщества. Все злое, замаскированное слащавой лестью, недалекостью «перелицованной контры» (как она их называет) – она клеймит жесткой правдой с первых мгновений общения. В ней заложен редчайший в проницательности дар: способность видения рентгеновскими лучами. Помимо материального костяка, она умеет выжечь гиперболоидом взгляда будущие, возможные ваши действия, вашу скрытую недобрую суть. Помню, сколько я претерпел ее колкостей, прежде чем мне даровали благосклонность, позволяющую общаться на «ты».
- Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов - Поэзия
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Перемена - Мариэтта Шагинян - Советская классическая проза
- По Кубе с Константином Тублиным. Авторский путеводитель - Константин Тублин - Гиды, путеводители
- За фасадом строительства советского ВМФ - Почтарев Андрей Николаевич - История