Избранное - Василий Нарежный
- Дата:20.06.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Избранное
- Автор: Василий Нарежный
- Просмотров:1
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доктор. Чем скорее, тем лучше. Я нетерпеливого сложения. Виват! (Пьет.)
Руперт. Однако терпение есть отличная черта истинного немца. Виват! (Пьет.)
Слуга (входит). Вот письмо на имя г-на Руперта. Какой-то незнакомец сейчас принес его.
Руперт. На мое имя? Кто же мог бы знать, что я ночевал в чужом доме? Посмотрим! (Разламывает пакет, приглядывается, но ничего разобрать не может.) Г-н доктор! верно, вы хорошо ужинали и спокойно спали, так, думаю, и глаза у вас посветлее; а я ничего тут не разберу. Потрудитесь прочесть.
Доктор. Очень хорошо! но нет ли в письме чего-нибудь особенного?
Руперт. У меня нет никаких таинств.
Доктор. Извольте! (Читает.) «Любезный дядюшка!»
Руперт. Ба, ба! от кого?
Доктор. Подписано: Розина.
Руперт. Скорее, г-н доктор; не сделалось ли какого несчастия?
Доктор (продолжает читать). «С тех пор, как вы объявили меня своею невестою и начали держать всякий раз под замком, чему будет уже около двух лет, я сама себе созналась, что люблю другого, именно того молодого человека, которого вчера вы у себя видели в качестве племянника какого-то барона, хотя он существенно не более как бедный, безродный чиновник, служащий в канцелярии одного случайного барина».
Руперт. О небо! этот день назначен для моего мучения за вчерашнюю глупость! Как осмелюсь я теперь, шестидесятилетний муж, назваться без угрызения совести политиком, когда двадцатилетняя девчонка водила меня за нос целые два года, и я этого не приметил, пока сама не призналась! Далее, бога ради, далее!
Доктор. Признаться, и у меня отпадает охота иметь жену для других. Я довольно проучен и первою. Слава богу, что мог сжить ее с барышом! (Читает.) «Вы простите, любезный дядюшка, мою откровенность. Когда вы думали, что имеете право назвать меня своею невестой, не спрося у меня согласия, то почему и я не могу избрать жениха, не докладываясь вам, а только справясь с своим сердцем? Запирая меня в доме, когда бывало выходите, вы научили меня способу достать поддельный ключ, которым и воспользовалась. Вы, не дозволяя мне надеяться на отцовское наследство, принудили жениха моего, человека честного и прямодушного, выманить у вас оное. Мы теперь квиты. Если оставите смешное желание нам отмстить, ибо знайте, что с двенадцати часов минувшей ночи я уже замужняя женщина…»
Руперт (вскочив). Уже? Ну, каково кажется вам, г-н доктор? О, негодная, пребеззаконная!
Доктор. Скоро конец письма. (Читает.) «Замужняя женщина, то поставьте над воротами вашего дома на вывеске знак масличной ветви, и мы догадаемся, что хотите с нами помириться; а до тех пор вы нас не увидите. Заочно целуя чело ваше, истинную вывеску возможного благоразумия и прозорливой политики, семь племянница ваша, Розина».
Ну, что скажете, г-н Руперт?
Руперт. Она ж, бездельница, еще и насмехается! (Вздыхает.) Видно, провидению не угодно, чтоб мы, г-н доктор, в наши лета замышляли о женитьбе. Я сказал, что немец должен быть терпеливейшим животным на здешнем свете. К тому ж я утешаюсь мыслию, что новый племянник мой есть политик немаловажный, когда в течение целых двух лет так удачно мог ставить мне на нос очки, и наконец, доканал, и кого? — поседевшего в политических рассуждениях. Теперь будет мне с кем проводить зимние вечера за трубкой табаку и кружкою пива! — Пойдем-ка, г-н доктор, ко мне, и не входя в ворота дома, на моей вывеске напишем мелом или углем масличную ветвь мира. Племянница с своим мужем, верно, исподтишка будут присматривать за такими важными особами, каковы, например, барон фон дер Аффенберг и граф Думдум, придут к нам, мы отобедаем все вместе, и весь день проведем не скучно. Пусть хоть сегодня отдохнут ваши больные, и ваша жажда к лечению утолится одним мною.
Доктор. Хвала немецкому гению! Клянусь Гиппократом, Паранельсом, Боэргавом и проч. и проч., что ни француз, ни англичанин не сохранят такого присутствия духа, какое оказалось во мне при продаже жены, а в вас при потере невесты с ее приданым!
Турецкий суд
Площадь в Каире. У правой стороны главная мечеть.
При входе стоят муфтий и великое множество имамов и сантонов [Сантоны в турецких областях, особливо азиятских и африканских, есть род святочтимых угодников, которые, в знак своего мироотвержения, одеты в гнусные одежды, другие полунаги, а иные совсем нагие, всенародно производят бесчинства самые позорные.], поодаль толпы народа разных званий и исповеданий, что приметно по их одежде.
Имамы стоят смиренно, потупя взоры; народ волнуется, а сантоны делают наподобие беснующихся необычайные прыжки и размашки руками, показывая вид яростный.
Муфтий. От имени всего сословия освященных имамов благодарю вас, вдохновенные сантоны, за принятие стороны правой. Ваши грозные телодвижения и сверхъестественные скачки явно открывают всем определение неба, что нечестивые также проворно соскочат в пучину гееннскую, православие возвратится на землю египетскую, и сословие наше поднимет паки поникшую главу свою. Великий пророк с высоты небесной, от среды рая, покоясь на ложах всегда девственных гурий[Смотри: Систему магометанской религии, соч. кн. Кантемира. — Примечания Нарежного], обратит к нам милостивое око свое. Дерзайте, убо, рабы божий! скоро настанет минута, в которую вы окажете народно святую ревность свою! Да постыдятся — паче Абуталеба, все, неверующие святости мужей, которые толико ревностны в исполнении своих обегов, что без всякого смущения всенародно производят такие дела, на какие не всякий дерзнет и наедине.
Глава сантонов. Кто мог когда-либо сомневаться в святости сантонов, посредством которой, быв еще на земле телом, духом возносятся они на небеса и провидят судьбы человеков. О святые сантоны! о любезные друзья и братья! в знак нашего восторга пропляшем теперь пляску кровавую!
Все сантоны. Пляску кровавую, пляску смертную!
(Они становятся в кружок, вынимают ножи и начинают неистовую пляску, нанося один другому и самим себе легкие раны, воют дикими голосами под звук бубнов.)
Грек (тихо к Марониту). Чему бы так обрадовались эти сумасшедшие?
Маронит. Не знаю, а думаю, что не перед добром. Спросить было у того турки; подойдем к нему, он должен знать. — «Почтенный мусульманин! открой, пожалуй, что значат эти священные скачки сантонов?»
Турка (важно, не глядя на них,). Не больше, как что один из здешних знатных особ пошлет скоро в дар великому султану неверную свою голову.
Грек (струся). Вот тебе и на! (Отходит.) Я один из важнейших здесь купцов, однако большого греха за собою не знаю. (Тихо к Марониту.) Правда, есть у меня заповедный товарец, посредством которого довольное число турецких, персидских, греческих, армянских и даже эфиопских красавиц поновил я так — понимаешь? — но за это, думаю, не только они, но ни отцы их, ни матери не станут жаловаться.
Маронит (весьма тихо). И я не без греха, но его никто не знает, а это, по-моему, то же, что ничего. — Несколько времени назад проклятый кадий нашего города [Город Каир разделяется на три города, подобно как Москва на пять, Киев на два и проч. (Примеч. Нарежного.)] вымучил у меня сто червонцев за то, что показалось ему, будто я очень умильно смотрел на молодую турчанку, шедшую из бани. Как он недалекий мой сосед, то я знал, что он каждую ночь тайно посещает прекрасную жидовку, благодаря ее за ласковые приемы различными потворствами, различным бездельствам отца ее и всего семейства, и на сем сведении основал план моего мщения. В одну ночь с удалым приятелем засел я в тесном переулке, и, когда показался кадий, мы на него напали, ограбили по-африкански, то есть кругом, и, прибыв в безопасное место, нашли, что добыча наша состоит из 200 червонных, кроме хорошего кинжала и порядочного перстня. Однако я не беспокоюсь, ибо, если бы на меня взято было подозрение, то и костей моих до сих пор собрать бы нельзя было.
Жид (стоявший позади, его подслушивает). Ого, приятель! добрые дела творить изволишь! посмотрим, как-то наградит тебя кадий за такую примерную храбрость.
Маронит (сильно испугавшись). Любезный друг!
Жид. Какой вздор! этим пустословием потчуй ты своих братьев христиан, а мы любим что-нибудь подельнее, полновеснее.
Грек. Да что такое? Я так задумался, что право не слыхал ни одного слова. Прошу иметь меня в стороне.
Жид. До тебя и дела нет! — Ну что же, храбрый муж?
Маронит. Изволь, изволь! в чем же твоя совесть полагает дело?
Жид. И очень докажу, что я совестлив! Три дня тому назад здешний наша Ассан осудил на виселицу — да взыщет на нем господь бог за сне беззаконие — молодого жида, который имел смелость и удачу обидеть какую-то турчанку.
Экая важность! долго водили по улицам бедного узника и каждому обывателю грозили повесить его над окном. Не желая видеть такого горестного позорища, каждый платил приставу деньги по состоянию и тем отделывался. Наконец подошли к окнам моего дома и требовали пять червонцев, говоря: ты-де богат. Безбожники! Возможно ли было мне слышать равнодушно такую несносную речь? С негодованием отошел я ст пристава, и тотчас осужденник был повешен над окном той комнаты, в которой я совершаю молитвы, и висит уже третий день. Это было предуведомление, а теперь пойдет самое дело. Ты получил от кадия двести червонцев, — так разделим их честно, и я на счет половины, во-первых, избавлюсь висельника, а во-вторых…
- Риски эстетической медицины: Новые приемы PR, маркетинга и рекламы - Татьяна Буренкова - Медицина
- Литературная Газета 6417 ( № 22 2013) - Литературка Литературная Газета - Публицистика
- Разделение поэзии на роды и виды - Виссарион Белинский - Критика
- Статьи о русской литературе (сборник) - Николай Добролюбов - Критика
- Великие мысли великих людей. XIX–XX век - Коллектив авторов -- Афоризмы - Афоризмы