Жизнь Клима Самгина (Часть 1) - Максим Горький
- Дата:15.07.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Жизнь Клима Самгина (Часть 1)
- Автор: Максим Горький
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну, ну, - говорил он, усаживаясь на ветхий диван. - Вот как. Да. В Саратове кое-кто есть. В Самаре какие-то... не понимаю. Симбирск - как нежилая изба.
Он перечислил еще несколько приволжских городов и наконец спросил:
- Ну, а у вас как? Говорите громче и не быстро, я плохо слышу, хина оглушает, - предупредил он и, словно не надеясь, что его поймут, поднял руки и потрепал пальцами мочки своих ушей; Клим подумал, что эти опаленные солнцем темные уши должны трещать от прикосновения к ним.
Писатель начал рассказывать о жизни интеллигенции тоном человека, который опасается, что его могут в чем-то обвинить. Он смущенно улыбался, разводил руками, называл полузнакомые Климу фамилии друзей своих и сокрушенно добавлял:
- Тоже служи г в земстве, статистик.
- В земстве - это хорошо! - одобрил дядя Яков, но прибавил: - Но этого мало.
Потом, выгнув кадык, сказал вздохнув:
- Одичали вы.
- Это теперь называется поумнением, - виновато объяснил Катин. - Есть даже рассказ на тему измены прошлому, так и называется: "Поумнел". Боборыкин написал.
- Боборыкин - болтун! - решительно заявил дядя, подняв руку. - Вы ему не подражайте, вы - молодой. Нельзя подражать Боборыкину.
Тихо открылась дверь, робко вошла жена писателя, он вскочил, схватил ее за руку:
- Вот - жена, Екатерина, Катя.
Яков Самгин дружелюбно осмотрел женщину, улыбнулся:
- Поповна, а?
- Да!
- Облик! Не ошибешься. И дети есть?
- Всё умирают.
- Гм... А что теперь читает молодежь? Катин заговорил тише, менее оживленно. Климу показалось, что, несмотря на радость, с которой писатель встретил дядю, он боится его, как ученик наставника. А сиповатый голос дяди Якова стал сильнее, в словах его явилось обилие рокочущих звуков.
Климу хотелось уйти, но он находил, что было бы неловко оставить дядю. Он сидел в углу у печки, наблюдая, как жена писателя ходит вокруг стола, расставляя бесшумно чайную посуду и посматривая на гостя испуганными глазами. Она даже вздрогнула, когда дядя Яков сказал:
- Революцию не делают с антрактами. Клим обрадовался, когда пришла горничная и позвала его завтракать. Дядя Яков отмахнулся от приглашения:
- Я питаюсь только вареным рисом, чаем, хлебом. И - кто же это завтракает во втором часу? - спросил он, взглянув на стенные часы.
Дома в столовой ходил Варавка, нахмурясь, расчесывая бороду черной гребенкой; он встретил Клима вопросом:
- А дядя?
- Он питается только вареным рисом. Молча сели за стол. Мать, вздохнув, спросила:
- Как он тебе нравится? Угадав настроение, Клим ответил;
- Странный...
Мать, откачнувшись на спинку стула, прищурила глаза, говоря:
- Точно привидение.
- Голодающий индус, - поддержал ее сын.
- Ему не более пятидесяти, - вслух размышляла мать. - Он был веселый, танцор, балагур. И вдруг ушел в народ, к сектантам. Кажется, у него был неудачный роман.
Варавка вытер бороду, щедро налил всем вина в стаканы.
- У них у всех неудачный роман с историей. История - это Мессалина, Клим, она любит связи с молодыми людьми, но - краткие. Не успеет молодое поколение вволю поиграть, помечтать с нею, как уже на его место встают новые любовники.
Он крепко вытер бороду салфеткой и напористо начал поучать, что историю делают не Герцены, не Чернышевские, а Стефенсоны и Аркрайты и что в стране, где народ верит в домовых, колдунов, а землю ковыряет деревянной сохой, стишками ничего не сделаешь.
- Прежде всего необходим хороший плуг, а затем уже - парламент. Дерзкие словечки дешево стоят. Надо говорить словами, которые, укрощая инстинкты, будили бы разум, - покрикивал он, все более почему-то раздражаясь и багровея. Мать озабоченно молчала, а Клим невольно сравнил ее молчание с испугом жены писателя. Во внезапном раздражении Варавки тоже было что-то общее с возбужденным тоном Катина.
- Я думаю поместить его в мезонине, - тихо сказала мать.
- А - Дронов? - спросил Варавка.
- Да... Не знаю как... Варавка пожал плечами.
- Как хочешь.
Но дядя Яков отказался жить в мезонине.
- Мне вредно лазить по лестницам, у меня ноги болят, - сказал он и поселился у писателя в маленькой комнатке, где жила сестра жены его. Сестру устроили в чулане. Мать нашла, что со стороны дяди Якова бестактно жить не у нее, Варавка согласился:
- Демонстрация...
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
- Старый топор, - сказал о нем Варавка. Он не скрывал, что недоволен присутствием Якова Самгина во флигеле. Ежедневно он грубовато говорил о нем что-нибудь насмешливое, это явно угнетало мать и даже действовало на горничную Феню, она смотрела на квартирантов флигеля и гостей их так боязливо и враждебно, как будто люди эти способны были поджечь дом.
Волнуемый томлением о женщине, Клим чувствовал, что он тупеет, линяет, становится одержимым, как Макаров, и до ненависти завидовал Дронову, который хотя и получил волчий билет, но на чем-то успокоился и, поступив служить в контору Варавки, продолжал упрямо готовиться к экзамену зрелости у Томилина.
Не зная, что делать с собою, Клим иногда шел во флигель, к писателю. Там явились какие-то новые люди: носатая фельдшерица Изаксон; маленький старичок, с глазами, спрятанными за темные очки, то и дело потирал пухлые руки, восклицая:
- Подписываюсь!
Являлся мастеровой, судя по рукам - слесарь; он тоже чаще всего говорил одни и те же слова:
- Это нам нужно, как собаке пятая нога. Ставни окон были прикрыты, стекла - занавешены, но жена писателя все-таки изредка подходила к окнам и, приподняв занавеску, смотрела в черный квадрат. А сестра ее выбегала на двор, выглядывала за ворота, на улицу, и Клим слышал, как она, вполголоса, успокоительно сказала сестре:
- Никого, ни души.
Клим почти не вслушивался в речи и споры, уже знакомые ему, они его не задевали, не интересовали. Дядя тоже не говорил ничего нового, он был, пожалуй, менее других речист, мысли его были просты, сводились к одному:
- Надо поднимать народ.
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел, что туда пошла Лидия. Это значило, что там будет и Макаров. Но, наблюдая за девушкой, он убеждался, что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось, что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
- Что ты скажешь о дяде? - спросил он и очень удивился, услышав странный ответ:
- Похож на Иоанна Предтечу, Как-то весенней ночью, выйдя из флигеля, гуляя с Климом в саду, она сказала:
- Странно, что существуют люди, которые могу г думать не только о себе. Мне кажется, что в этом есть что-то безумное. Или - искусственное.
Клим взглянул на нее почти с досадой; она сказала как раз то, что он чувствовал, но для чего не нашел еще слов.
- И потом, - продолжала девушка, - у них все как-то перевернуто. Мне кажется, что они говорят о любви к народу с ненавистью, а о ненависти к властям - с любовью. По крайней мере я так слышу.
- Но, разумеется, это не так, - сказал Клим, надеясь, что она спросит: "Как же?" - и тогда он сумел бы блеснуть пред нею, он уже знал, чем и как блеснет. Но девушка молчала, задумчиво шагая, крепко кутая грудь платком; Клим не решился сказать ей то, что хотел.
Он находил, что Лидия говорит слишком серьезно и умно для ее возраста, это было неприятно, а она все чаще удивляла его этим.
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его. В столовой после ужина мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно:
- Отец тоже боится, что меня эти люди чем-то заразят. Нет. Я думаю, что все их речи и споры - только игра в прятки. Люди прячутся от своих страстей, от скуки; может быть - от пороков...
- Браво, дочь моя! - воскликнул Варавка, развалясь в кресле, воткнув в бороду сигару. Лидия продолжала тише и спокойнее:
- Нужно забыть о себе. Этого хотят многие, я думаю. Не такие, конечно, как Яков Акимович. Он... я не знаю, как это сказать... он бросил себя в жертву идее сразу и навсегда...
- Как слепой в яму упал, - вставил Варавка, а Клим, чувствуя, что он побледнел от досады, размышлял: почему это случается так, что все забегают вперед его? Слова Томилина, что люди прячутся друг от друга в идеях, особенно нравились ему, он считал их верными.
- Советские авиационные ракеты "Воздух-воздух" - Виктор Марковский - Справочники
- Сигналы влияния. Как убеждать и контролировать людей - Ник Морган - Психология
- Виктор Орлов - Тигр Внутреннего Разрыва - Виктор Орлов - Психология
- Очаровательная смертная Самсона - Тина Фолсом - Любовно-фантастические романы
- Том 2. Рассказы, стихи 1895-1896 - Максим Горький - Русская классическая проза