Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник) - Владимир Першанин
- Дата:02.10.2024
- Категория: Проза / О войне
- Название: Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)
- Автор: Владимир Першанин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оба кавказца горячо перешептывались, они не видели выхода из тупика. Бывший танкист-ремонтник Луговой отошел от недолгого опьянения и молча сидел на нарах, привалившись спиной к стене. Пребывал в унынии и политрук Воронков, который решил перед сном прогуляться. Его не взяли в политотдел, предстояло и дальше служить в штрафной роте. Имелись свои плюсы. Один день здесь шел за шесть, накапливалось неплохое жалованье, засчитывался боевой стаж. Когда-нибудь это пригодится, но удастся ли выжить? Совсем недавно Воронкова едва не бросали в атаку, как рядового штрафника, он прикрывал отход роты и мог погибнуть или попасть в плен. Такое пренебрежение к себе, опытному работнику с незаконченным высшим образованием, просто обескураживало.
Кому будет польза, если он тупо умрет, как умирают эти грубые, невежественные люди? Виктор Васильевич умел хорошо и правильно говорить. О сгоревшем отчем доме, о мужестве, о девушке, которую ты должен защитить от врагов. Мелкий дождик бил в лицо холодными брызгами, Воронков его не замечал. В кармане лежало письмо от связистки, матери его ребенка. Неграмотное, с дурацкими приветами и сюсюканьем по поводу родившейся дочери. Господи, неужели эта женщина всерьез рассчитывает, что он вернется?
Выпитая водка и беспросветный октябрьский дождь усиливали тоску. Роту еще не укомплектовали, но Воронков знал, их в любой момент могут бросить в бой. Безнадежный, не имеющий смысла, который снова унесет жизни большинства штрафных солдат. Но он ведь не штрафник? Жалость к себе выжала слезы, которые смешивались с каплями дождя. Повинуясь внезапному чувству, он вернулся в канцелярию и быстрым почерком написал три письма, которые следовало вручить после его смерти.
Самое откровенное – матери. Он сумбурно клял судьбу, начальство, безжалостно швырнувшее молодого талантливого человека в помойную яму. Более сдержанное послание для отца. Тот не всегда мог понять сына, порой считал его выскочкой, обвинял в эгоизме. Ну, что же, сын честно прошел свой путь, погиб, на память о нем пусть останется солдатская медаль.
Третье, самое короткое письмо, скорее распоряжение, адресовалось начальнику политотдела. Виктор Васильевич просил перечислить невыплаченное жалованье матери, личные вещи раздать товарищам (перечислялись фамилии), а пистолет вручить одному из молодых политработников. Он так отчетливо представил собственные похороны, что невольно всхлипнул. Требовалось с кем-то пообщаться, рассказать о своих переживаниях.
Воронков пошел к Маневичу. Лейтенант чистил «ТТ», лицо было сосредоточенным и грустным. Белорус наверняка поймет его. Однако туповатый взводный выслушал сумбурное излияние молча, даже поморщился. Виктор Васильевич скомкал горячую речь, перевел разговор на тему служебной подготовки, вернулся к себе.
Он окончательно протрезвел, порвал письма и сожалел о том, что кинулся откровенничать с младшим по должности. Воронкова убаюкивал дождь, монотонный бубнеж за перегородкой в комнате, продолжалась выпивка. Он вскоре заснул. Опасность и страх смерти маячили где-то вдалеке, не сегодня и не завтра. Сон был глубоким и крепким.
Сергей Маневич почистил, наконец, пистолет, но продолжал сидеть возле тумбочки. Он размышлял о своей семье, с которой расстался год назад, и с тех пор не имел никаких известий. Беларусь под немцем, многие партизанят, рассказывают о жестоких расправах над мирным населением. Мысли лейтенанта были простые, четкие. Ему не нравилась обстановка, сложившаяся в роте, тревожило, что многие бойцы слабо подготовлены и не имеют понятия о самых элементарных вещах. Как быстро примкнуть штык, как поставить на боевой взвод гранату и умело метнуть. Пожалел, что нет рядом Бориса Ходырева, такого же простого и понятного человека, как он сам.
Маневич вздохнул, надел портупею и, подтянув сапоги, пошел в казарму. Уголовники не спали, в воздухе стоял запах перегара, висел махорочный дым. Лейтенант знал, люди будут тайком пить, никого не отучишь от курения в казарме. Но оживление и шум после отбоя неприятно задели взводного.
– Персюков, а ну, спать.
– Не хочется…
– Сержант Луговой, почему не следите за порядком?
Раздался смешок. Танкист оторвался от своих мрачных мыслей и, привычно играя дурака, рявкнул сквозь густые усы:
– Отбой, семь секунд! Время пошло.
– Пошло время, – пел Кутузов.
Маневичу очень не понравилось, что новый сержант трется возле уголовников. Он решил поговорить об этом позже, терпеливо дожидаясь, пока все улягутся, и двинулся проверять посты.
Катя, полураздетая и возбужденная, вздрагивала от прикосновений пальцев. Она сидела с Борисом в летней кухне, одурела от бесконечных поцелуев и не знала, что делать дальше.
Катя принимала решения легко и без оглядки. Она уговорила брата пойти с ней и вызвать Бориса скорее из каприза, чем увлеченности. Сержант произвел на нее впечатление своим независимым поведением. Он не пытался за ней ухаживать, к чему красивая девушка уже привыкла и откровенно капризничала. Катя сразу поняла, Борис не на шутку увлекся ею. Может, влюбился? Девушка с привычной легкостью включилась в игру, но события поворачивались в неожиданную сторону.
Таяло ее всегдашнее равнодушие. За один вечер парень ей стал интересен, она выслушала его рассказ о жизни, и в нем не было рисовки. Война пока не задела семью Кати. Отец работал в рыболовецкой артели, старший брат покалечился и не подлежал призыву, другой брат работал на нефтезаводе в Астрахани и имел броню. Она спросила Бориса, ждет ли его кто в тылу. Тот ответил вполне искренне:
– Может, и ждет. А какая теперь разница?
– Почему же так?
– Ты что, не понимаешь?
Катя потупила глазки, отодвинулась подальше, стала застегивать непослушными пальцами блузку. Она отлично все понимала, просто хотелось и дальше поиграть в вопросы, узнать получше нового знакомого.
– У вас с ней было?
– Не получилось.
– Как это?
– Напился я, – брякнул Ходырев, и этот ответ развеселил девушку.
Она смеялась не меньше минуты, всплескивала руками. Со стороны произнесенные слова казались глупостью. Двое детей резвились, над чем-то потешались, снова начинали целоваться, а затем испуганно отодвигались друг от друга. Катя опасалась, что не сумеет справиться с собой. Созревшее тело легко поддавалось ласкам. Сегодняшний вечер мог иметь любые последствия. Но Борис чувствовал ответственность и не лез слишком настойчиво.
– Никитка двадцатого июня покалечился, – рассказывала Катя. – В больнице лежит, а тут радио сообщает, война началась. Так его допрашивали потом, не специально ли он ногу в колесо сунул. Вот глупость-то.
– Не такая и глупость, – ответил Ходырев и рассказал о сегодняшнем случае. – Один трус другого симулировать обучал. Как это?
– Стыдно, – согласилась Катя. – А ты сам не боишься?
– Конечно, боюсь. Ночью трассеры несутся, всей шкурой чувствуешь, как тебя убить могут. Словно картонку проткнут и дальше полетят. Поначалу никто не заметит, может, утром обнаружат. Я такое видел.
– О симулянтах расскажешь кому-нибудь?
– Вряд ли. У нас стукачей не любят. Может, командиру взвода сообщу, а может, и нет. Мы с ним друзья, только не хочется лишнюю обузу вешать. Дело ведь подсудное, если докажут умысел, могут и расстрелять.
Затем тема войны из разговора исчезла. Они снова принялись целоваться, пуговицы на блузке опять расстегнулись, Борис в очередной раз совладал с собой и стал рассказывать о своей семье. В голове родилась мысль сделать Кате предложение, но Борис тут же отогнал ее. Они совсем не знают друг друга, он будет выглядеть круглым дураком. На войне свадьбы не играют. Вместо этого Борис глуповато спросил:
– Мы ведь будем дружить?
– По-моему, мы уже дальше дружбы зашли.
– Меня на всю ночь отпустили.
– Нет, посидим с полчасика, и отправляйся к себе. Про меня и так сплетни ходят. Узнают, что ночевал, вообще проходу не дадут.
– Ну, и пусть, – упрямо повторял Ходырев. – Пусть попробуют.
Полчаса затянулись. В дверь кухни деликатно постучал Никита, которого послала мать. Перед этим она сказала сыну:
– Если Борька ночевать останется, пусть в твоей комнате спит.
– Боишься за Катьку, мам?
– Если она что-то решит, то нас не спросит, – зевнула женщина. – Иди, разгоняй голубков.
Ей предстояло рано вставать. А Никита отметил, что мать говорит про сержанта совсем по-свойски, Борькой называет. Ходырев ночевать наотрез отказался, решительно заявил, что пойдет в роту. Шагать предстояло четыре километра, но Борис легко одолел бы и двадцать.
Они поцеловались на прощанье, договорились встретиться, и Ходырев быстро зашагал к себе.
Глава 5 Штрафные заморочки
Сергей Маневич проверял по описи оружейную комнату, или «оружейку», как ее называли. Роту могли поднять по тревоге в любой день, поэтому завезли винтовки, несколько ручных пулеметов и небольшой запас патронов. На страх и риск Елхов хранил также трофейное оружие. Сейчас Маневич не мог отыскать один из пистолетов. Если штатное оружие было аккуратно разложено по ящикам, то трофеи были просто свалены в угол. Иногда приходил в оружейку Борис Ходырев и по привычке чистил пулемет «МГ-42».
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- Холм - Ригби Рей - Драма
- Шуттовская рота - Роберт Асприн - Юмористическая фантастика
- Капитан гренадерской роты - Всеволод Соловьев - Историческая проза
- Спецназ Лысой Горы - Александр Прокопович - Фэнтези