Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов
- Дата:14.07.2024
- Категория: Проза / Историческая проза
- Название: Малюта Скуратов. Вельможный кат
- Автор: Юрий Щеглов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако Иоанн решил поступить мудрее. Он долго колебался, по какому пути пойти. Если жизнь сохранять, значит, количество врагов приумножить. Затаятся, но камень за пазухой все равно держать будут. Милость царскую не оценят, посчитают его слабым, а себе куражу придадут. Судить и казнить, как бы полагалось по закону. — Курбскому и Жигмонту потрафить. Изменные дела оправдать и подкрепить. Смерть невинного — козырь в руках виновного. Послов в Европе позорить начнут. Сколько он ночей не спал, собирая по крохам наставление тем, кто переговоры в Литве и Польше вел! Если про Курбского спросят, то отвечать так, а если про другого изменника, князя Дмитрия Вишневецкого, то эдак. Не отмалчиваться, не увиливать, а наоборот — излагать, как велено в Москве.
В Посольском приказе дьяки изобретали разные уловки, и придраться к ним Жигмонту с гетманом Ходкевичем трудно. Московские дипломаты держались при дворе чужих владык надменно и бесстрашно. Ответы загодя готовили, оттачивали до блеска иногда сбивчивые и взволнованные Иоанновы речи. До Курбского, который пиры закатывал в Ковеле, новом своем поместье, ему не дотянуться, но с местными Андреевыми доброхотами он в состоянии расправиться.
Мысли и чувства царя только отчасти понимали современники, а потомки — даже патриотически настроенные и любящие Россию — взглядов Иоанна не разделяли и хором осудили эти самые чувства и мысли. Один Карамзин, не став на сторону Иоанна, упрекнул Курбского без тени сомнения и попыток объяснить далеко не бесспорный поступок. «Бегство не всегда измена, — писал он, — гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя; но горе гражданину, который за тирана мстит отечеству!» Николай Иванович Бухарин из Парижа в 1936 году возвратился в Москву и отечеству не мстил за тирана. Можно не разделять его взгляды и сурово осуждать их, но поступок есть поступок.
Так вот, чтобы никто более не мстил отечеству, опричнина и накинулась на князей Ярославских. Первыми Малюта взял в оборот Засекиных. У них род могучий, ветвистый, имения богатые, в разных уездах разбросанные, будет чем поживиться и казне, и самим опричникам.
VК дому князя Дмитрия Петровича Засекина подъехали верхами, не таясь, но и без излишнего шума. В ворота не постучали, а выбили их топорами. Завели, спешившись, коней во двор, выставили на улице охрану, чтоб народ прохожий, учуяв недоброе, не собирался. Дмитрий Засекин в исподнем выскочил на крыльцо и крикнул:
— Ой, воры! Люди добрые, помогите!
Узнав Малюту, он сразу затих и покорно выслушал царев указ, по которому высылался в Казань на веки вечные.
— Землю и скот там получишь, — пообещал милостиво Малюта, — а свою здесь государю вернешь.
Сначала шло все гладко и благородно, а потом внезапно взорвалось, как бочка с порохом. Собаки, беснуясь, залаяли, едва успели двери амбаров отворить и опричники, проникнув внутрь, принялись выбрасывать наружу имущество. Псов порубили скоренько, за лапы — и к забору покидали, и головы туда же тычками сапог откатили. Ребятишек да жену выгнали, в чем захватили, на крыльцо. И с того момента кутерьма завертелась круче. Опричник, вихлястый парень с огромными ручищами, никого — ни мужей, ни детей — не стесняясь, хвать княгиню за грудь, выскочившую из домашнего сарафана: ворот расшитой голубым узором рубахи, когда волокли, разорвали. Сын князя, еще сосунок, повис на загривке у опричника:
— Не трожь мамку!
Дмитрий Засекин стоял неподвижно, исподлобья наблюдая за происходящим. Казалось, закаменел. Но когда другой опричник, глядя на соседа, прищемил дочку — девицу хоть и не дебелую, но откормленную и крепкую, князь не стерпел и бросился к Малюте:
— Григорий Лукьянович, сдержи разбойников! Не позволяй им ругаться над честью моей!
Малюта не любил, когда баб лапали при исполнении государева дела, но вмешивался редко. Сейчас он тоже не пожелал ссориться с опричниками, однако оправдаться на всякий случай не помешает:
— Ты, пес смердящий, кого разбойничками величаешь? Царских слуг?
Князь, прикрыв лицо ладонью, отшатнулся и побежал к крыльцу. Тут и свалили на ступени, опутав арканом. Малюта наклонился над ним:
— Давно ли Курбскому грамоту посылал? Где холоп твой Никитка, которого ты ему одалживал? С кем бражку пил третьего дня и о чем уславливался?
Что-то из спрашиваемого прикосновенно к истине, а что-то и нет. Малюта давно научился использовать подобный прием. У человека при одном его виде страх сковывал сердце, и он начинал сам путаться, где был третьего дня, с кем бражку пил и о чем речь вел. Пока Малюта пугал князя, опричники очищали дом, выводили коней и запрягали их в телеги. Князь Дмитрий отнекивался:
— Помилуй, Григорий Лукьянович, облегчи! Век буду за тебя Бога молить. Помилуй! У тебя самого малые детки!
— Признайся — помилую! Признайся — облегчу!
— Холопа Никитку по глупости отправил к родичу в Ярославль.
— А зачем? Весть от князя Андрея пришла? И к какому родичу?
— Михаилу Засекину.
— Ну вот! Так сразу бы и сознался!
— Да не в чем мне сознаваться. По хозяйственным надобностям отправлен холоп был. И больше ничего!
— И больше ничего? А ну-ка, ребята, поднимите изменника на ноги.
Князя поставили на попа и прислонили к столбу.
— Ты мне в глаза погляди, пес! По хозяйственным надобностям! Какие у тебя хозяйственные надобности?! Брехня одна! Ты с Иваном Большим Шестуновым сговаривался — как грамоту опасную у Жигмонта выклянчить! И в дом к нему ходил гостевать. Разве не так?! Так, пес! Так!
Наружную службу наблюдения Малюта, как только его Иоанн к себе приблизил, организовал, не медля ни дня. Сперва посылал переодетых стрельцов подсматривать да подслушивать, а погодя завел и специальных людишек, набранных из обеднелых посадских, ремесленников и прочего народа, строго следя, чтобы не промахнуться и не принять на службу пьяниц и мошенников. Результаты наблюдения сыскари должны были докладывать лично Малюте. Шестуновы у него давно на заметке. И Сицкие. Один воеводой в Полоцке. Его неделю назад Малюта послал взять и, минуя Москву, гнать в Казань. Одного, без семьи. Детишки с бабами пускай едут своим ходом, не доедут — какая беда? Семья изменника поросли не даст, и то благо, а царь не осудит.
— Бражничал с Шестуновым? Винись, пес! Облегчу!
— В чем вина-то моя, Григорий Лукьянович? Научи — повторю: вот те крест.
— А ты не догадываешься? Давай винись! Выкладывай изменные умыслы! Ты кого жизни лишить желал?! Молчишь?
VIРаньше Малюта предупреждал спрашиваемого, что покарает жестче, больнее, если тот напраслину на себя возводить начнет. Теперь Малюта не заботился о правдивости признаний. Признался?! И ладно! Короче мука! Когда изменников густо, то об истине забота меньше. Иногда в застенок приводили человека, которого он подозревал во враждебных намерениях по отношению к государю, а доказательства отсутствовали. Что ж с ним церемониться?! На дыбу! И все тут! А если на дыбе обвиненный язык не распустит? Как поступить?
— Лучше десяток невинных душ загубить, — утверждал Басманов, — чем одного злодея упустить.
Десять к одному — счет, не внушающий вроде ни ужаса, ни даже сердечного трепетания. Людишек вон сколько! И еще народят, сколько ни закажешь. Почему не рожать?! Злодей злодею рознь. Один дом поджег, другой кошель срезал, третий шубу украл, а если на жизнь царя покушаться удумал? Тут и сотни и тысячи мало! Малюта не представлял жизни без царя. Да он всю Москву переберет! До третьего колена измену выкорчует! Если бы Курбского сразу сняли по первому мелькнувшему подозрению и с доказательствами измены не морочились, разве государь сведал бы столько бед?! Вот тебе и суд законный и праведный. Опоздали с судом — опозорились!
VIIКнязья Бельский и Мстиславский, получив подложные — козловские — грамоты, сразу к государю кинулись и в ноги! Ужом изворачивались, юлой вертелись, подпрыгивали, как караси на раскаленной сковороде. Иоанн их помиловал:
— Верю, что повода вы не подали. Верю! Воротынскому даже верю. А Челяднину — нет!
И велел прекратить существование старого конюшего и жены его Марии, которых не любил и подозревал в разных кознях. А между тем Челяднин писал охотнее прочих под диктовку царя — вернее, дьяк пером шнырял, а старик лишь удостоверил: «Как мог ты вообразить, чтобы я, занося ногу во гроб, вздумал погубить душу свою гнусною изменою? Что мне у тебя делать?»
Вопрос к Жигмонту был правомерен: плясать и пировать, как Курбский, конюший не мог. «Водить полков твоих я не в силах, пиров не люблю, веселить тебя не умею, пляскам вашим не учился», — подводил жизненный итог накануне гибели умудренный опытом конюший.
За Челядниным под нож отправились десятки знатных и богатых аристократов, среди них и приверженцы князя Владимира Андреевича Старицкого. Боярская элита сильно поредела. Но пока недорубил ее Малюта — рука притомилась.
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Пролог в поучениях - Протоиерей (Гурьев) Виктор - Православие
- Очерки истории средневекового Новгорода - Валентин Янин - История
- Собрание сочинений в 14 томах. Том 5 - Джек Лондон - Классическая проза
- Тайна заброшенного замка (вариант 1976 года) - Александр Волков - Детская фантастика